Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль) - Газета "Своими Именами" №4 от 24.01.2012
В Центральном штабе партизанского движения были выработаны предложения по эвакуации детей с оккупированной территории в советский тыл. Они-то и легли в основу воздушной операции под кодовым названием «Дети», которую одобрили ЦК КПСС и Государственный Комитет Обороны.
Я был непосредственным исполнителем этого приказа. Двойная, тройная ответственность легла на нас - молодых пилотов, чтобы в целости и сохранности перевезти детей через линию фронта. А что такое линия фронта? Это огонь зениток всех калибров, это ночные истребители Me-110, каждый из них вооруженный четырьмя двадцатимиллиметровыми пушками и двумя пулеметами, которые особенно нахально охотились за нашими фанерными самолетами, это слепящий свет прожекторов - он действовал на глаза, как физический удар по контрасту с темнотой, где самолет находился секунду назад. Да ещё непогода, туман, обледенение, открытая кабина, подверженная всем морозам и ветрам, турбулентные воздушные потоки, бросающие легкую машину с крыла на крыло, вырывающие из рук пилота ручку управления самолетом.
Полёт на тихоходной машине требовал исключительного мужества и отваги. По существу самолет был беззащитным, так как он не обладал ни скоростью, ни высотой, на нем не было вооружения и брони, летчик не имел даже парашюта. Особенно трудно было летать на наших «усовершенствованных этажерках» зимой в морозные ночи. От сильных морозов в открытой кабине летчика, прикрытой плексигласовым козырьком, индевели и смерзались меховая маска и очки. Самолёт можно было сбивать из всех видов стрелкового оружия. Как солдат-окопников, так и нас, пилотов самых простейших машин, смерть вообще-то находила в первую очередь. И горели наши самолёты как светлячки, и тонули скорей, и пилоты гибли чаще, потому что летали без парашютов и спастись уже не могли, если машина от прямого попадания рассыпалась на куски и сгорала в воздухе буквально как спичка. Но все это не останавливало нас.
Не сразу и не вдруг я и мои товарищи овладели боевым лётным мастерством, особенно при выполнении заданий в ночных условиях, что стало нашей основной тактикой.
Воздушную операцию под кодовым названием «Дети» должны были осуществлять три авиазвена по семь-восемь самолётов, которыми командовали Сергей Борисенко, Иван Суницкий и я.
В полевых условиях инженерно-технический состав многое делал для увеличения в два-три раза расчетной грузоподъемности, дальности полета, чтобы на этих самолетах как можно больше перевозить детей и раненых. Так появился облегчённый самолёт «Лимузин» с большой мощностью мотора М-11фр. У «Лимузина» уже не было носилок, кабина стала удлиненной, а тяжелый колпак санитарной кабины для перевозки тяжелобольных был заменен легкой крышкой. Это дало возможность в такую кабину усаживать по два-четыре раненых или по 10-15 детей!
Наши летчики многое сделали по оказанию помощи партизанам, перевозя раненых и эвакуируя детей. Они с комсомольской отчаянностью и бесстрашием каждый вечер взлетали в ночное небо на своих маленьких невооруженных самолётах, преодолевая на пути огненные преграды, летали в глубокий тыл противника и приземлялись на лесных прогалинах у партизан. В партизанский край, сформированный в годы минувшей войны на северо-западе страны, авиаторы 97-го отдельного Краснознаменного авиаполка ГВФ перевезли народным мстителям сотни тонн военных грузов, а оттуда доставили в советский тыл тысячи детей, больных женщин и раненых партизан.
Поначалу требовалось произвести разведку. Меня в полку считали везучим, поэтому и послали первым. Я полетал на самолёте-лимузине с закрытой и вместительной задней кабиной.
Низкая облачность прижимала мой «кукурузник» к земле. Кажется, самолёт достаёт верхней плоскостью до кромки облаков. Вокруг сплошная тьма. Лишь на приборной доске помигивают зеленые стрелки фосфоресцирующих приборов - держись, мол, старина, все будет в порядке. Стрелка компаса словно приклеилась к цифре 270. Лечу строго на запад. Пропеллер разрезает плотный ночной воздух, сырой ветер обдувает лицо, и очки то и дело покрываются каплями влаги. Левая рука лежит на секторе газа, правая держит ручку управления. Ноги на педалях, пристегнуты кожаными ремешками. Все, как полагается. Непривычно только задание - на обратном пути вывезти детей.
Над линий фронта противник сначала не проявлял активности, поэтому маневрирование по высоте и курсу полета казалось излишним. Вздох облегчения и напряжение ослабело...
Вдруг из-под мотора скользнул прожектор, его яркий луч ушел вверх влево и стал на пути полета. Резкий поворот вправо, но по самолету ударил луч другого прожектора. Глубокий вираж как бы замирает на месте, после быстрого изменения режима работы мотора самолет падает в скольжение между двумя прожекторами. От одного ускользнул, второй же словно прилип к самолету и держит его.
Разноцветные линии огненных трасс проносятся слева, справа, спереди. Еще одно мгновение и пули стучат по фанерной обшивке самолета. Я понял, что лечу навстречу гибели. Но взрыва нет. Начинаю сражаться с врагом. В поединке с прожекторами и зенитками умело использую хорошую маневренность самолета. Бросаю его из одного разворота в другой, то останавливая, то выбирая более безопасное направление; и все время снижаюсь к земле, где боеспособность прожекторов и зенитных орудий уменьшается. И легендарный самолет выходит победителем.
Теперь необходимо набрать высоту и определить место нахождения, чтобы восстановить заданный курс к цели. Близ деревни Лиственки в районе расположения бригады Гаврилова партизаны подготовили посадочную площадку.
До Лиственки путь был далекий - два часа лета. Она затерялась среди глухих лесов и болот. В ней не появлялись оккупанты, хотя деревня находилась на территории, занятой врагом.
На подлёте партизаны должны дать белую ракету, вслед за ней по курсу приземления - зеленую. А вдоль посадочной полосы зажечь три костра. Но, бывало, немцы тоже пускали ракеты и зажигали костры... Так что смотри да смотри. Главное - выдержать точный курс и время полета. Определить местонахождение и именно свою, а не ложную посадочную полосу, весьма не просто. Мало ли с какой силой, с какого направления может задуть ветер. К примеру, когда вылетел, он дул с юга, а на середине полета направление ветра изменилось. Снесет в сторону, потому что земли не видишь, не по чему ориентироваться. Штурмана на борту нет. Один-единственный летчик составляет экипаж самолета.
Наконец впереди по курсу прочертила дугу белая ракета. Свои! Едва заметным движением отдал ручку управления на себя. Через секунду-другую вспыхнула еще одна, зеленая, ракета, показывающая направление в сторону посадочных костров.
Нацелился на посадку. Костры были едва заметны. Включил посадочную фару. Ее свет потерялся в изморози. Полностью убрал газ, подбирая ручку на себя. Машина гасила скорость и начала как бы парашютировать на своих широких крыльях. Десять метров... Пять. Свет фары побежал по зеленому разнотравью луга. Самолет припечатался к земле, побежал, покачивая крыльями. Летные качества самолета-биплана позволяли опытному летчику приземлиться на площадке длиной 100-120 метров.
У одного из костров я увидел группу людей, на всякий случай пододвинул ближе автомат, сижу, не выключая мотора. К самолёту, чуть горбясь, направился высокий человек в наброшенной на плечи телогрейке.
- Гаврилов? - крикнул я.
- Алексей Михайлович! - ответил человек.
Это был условный отзыв, хотя командира бригады так и звали: Гаврилов Алексей Михайлович.
Я выключил мотор, вылез из кабины и сразу попал в объятия партизан, вынырнувших из темноты. Каждый хотел потрогать, пожать руку, обнять. Я для партизан был как бы посланцем с Большой земли.
Пока партизаны вытаскивали из самолета ящики с боеприпасами и оружием, я подошел к Гаврилову.
- Ну вот и встретились, - сказал я, подавая руку партизанскому командиру. - Теперь, наверное, часто буду летать к вам.
- Передайте командованию наше сердечное спасибо за помощь, - проговорил Гаврилов.
- Непременно.
Вместе с Гавриловым стоял комиссар бригады Васильев. Он вынул из полевой сумки и показал фашистскую листовку. Под орлом со свастикой было напечатано воззвание к населению. Гитлеровцы приказывали выслеживать и ловить летчиков со сбитых самолетов. За каждую голову они сулили вознаграждение в пятьдесят тысяч марок.
- А за вашу, Алексей Михайлович, сколько обещают? - спросил я Гаврилова.
- Миллион, - засмеялся Васильев. Как-никак, Алексей Михайлович партизанский вожак и насолил здорово немецким оккупантам.
- Шутки шутками, а мы с комиссаром приняли дополнительные меры к охране всех наших экипажей, - серьезно сказал комбриг.
Помолчав, Гаврилов обратился к комиссару:
- А теперь, Николай Васильевич, веди товарища летчика к детям...
