Рудольф Гесс - Комендант Освенцима. Автобиографические записки Рудольфа Гесса
Не думаю, что сам Айке ненавидел и презирал «опасных врагов государства» так же сильно, как он постоянно внушал это своим подчиненным. Скорее, его длительное «подстрекательство» было рассчитано на принуждение эсэсовцев к большему вниманию, к постоянной готовности. О том, что он в результате творит, насколько далеко может зайти эта сознательная «травля», он не задумывался.
Так, будучи воспитан и образован в духе Айке, я приступил к исполнению своих обязанностей в шутцхафтлагере. В должностях блокфюрера, рапортфюрера, управляющего имуществом. Я должен настаивать на следующем: я нес службу добросовестно и всегда исправно, я не был снисходителен к заключенным, обращался с ними строго и часто жестко. Однако я сам долго был заключенным, чтобы не видеть их нужд. Ко всякого рода «происшествиям» в лагере я относился не без внутреннего сострадания. Внешне спокойный, даже окаменевший, но внутри глубоко потрясенный присутствовал я при осмотре мест происшествий, самоубийц, застреленных при попытке побега — причем я добросовестно пытался выяснить, инсценировки это или действительные происшествия, при несчастных случаях на работе, при «бросках на проволоку», при судебных осмотрах трупов, при вскрытиях трупов, при телесных наказаниях, при других наказаниях, назначенных Лорицем, который сам же на них и присутствовал. На «его» штрафных работах. На «его» наказаниях. Глядя на мою каменную маску, он мог убедиться: ему незачем делать меня «твердым», что он предпочитал делать с эсэсовцами, которые казались ему слишком мягкими.
Здесь и начинается моя собственная вина. Мне стало ясно, что я непригоден к службе, потому что внутренне не согласен с теми порядками в КЛ, которые насаждал Айке. Внутренне я был слишком тесно связан с заключенными, потому что слишком долго и сам жил их жизнью, разделял их нужды. Мне следовало бы пойти к Айке или к РФСС и объяснить ему, что я непригоден к службе в КЛ, потому что слишком сострадаю заключенным. У меня не хватило для этого мужества: потому, что я не хотел скомпрометировать себя, потому что я не хотел выдать свою мягкость, потому что я был слишком упрям, чтобы признать, что пошел по неверному пути, когда отказался от намерения заниматься сельским хозяйством. Я добровольно вступил в СС, слишком полюбил черную униформу, чтобы пожелать снять ее. Мое признание в том, что я слишком мягок для службы в СС, неизбежно повлекло бы за собой исключение, по крайней мере, меня бы просто уволили. А на это я не смог бы решиться. Я долго колебался между своими убеждениями и чувством долга, клятвой верности СС и присягой фюреру. Должен ли я был дезертировать? Даже моя жена не знала о моем внутреннем разладе, о моем решении. Я и до сих пор хранил бы всё это в себе. Как старый национал-социалист я был твердо убежден в необходимости существования КЛ. Настоящих противников государства следовало держать под надежной стражей, асоциальных людей и профессиональных преступников, которых нельзя было арестовать согласно существовавшим прежде законам, следовало лишить свободы, чтобы защитить от них народ. Я был также твердо убежден, что только СС, как охранные силы нового государства, способны выполнить эту задачу. Не согласен же я был со взглядами Айке на арестантов, с его разжиганием ненависти и самых низменных чувств в среде охранников, с его кадровой политикой, которая позволяла ему направлять на работу с заключенными непригодных для этого людей, оставлять на должностях совершенно неприемлемых служащих. Не согласен я был и с произволом, царившим при определении сроков заключения.
Однако, оставшись в КЛ, я усвоил ценившиеся там взгляды, приказы и распоряжения. Я смирился со своей добровольно избранной участью, втайне надеясь позднее перейти на другую службу. Но пока об этом нельзя было и думать. Ведь согласно планам Айке, я подходил для заключенных. Хотя я привык к сложившемуся быту КЛ, я не оставался глухим к человеческим нуждам. Видел и воспринимал я всегда. Однако мне приходилось не обращать на это внимания, поскольку я не смел быть мягким. Я хотел пользоваться дурной славой, чтобы не считаться мягким.
7. Адъютант и шутцхафтлагерфюрер в кл Заксенхаузен (1938–1940) [41]
Я прибыл в Заксенхаузен в качестве адъютанта[42]. Теперь я знакомился с Инспекцией концлагерей, с ее работой и традициями. Узнал ближе Айке, увидел его влияние на лагерь и на охрану. Познакомился также с гестапо [= государственная тайная полиция]. Из документооборота я узнал о взаимосвязях высших инстанций СС. Короче, я продолжил расширять кругозор.
От товарища из штаба связи Гесса[43] я услышал многое об окружении фюрера. Еще один товарищ занимал ответственный пост в Государственном молодежном движении, другой был пресс-референтом в штабе Розенберга, третий служил в Государственной врачебной палате. Вместе с этими старыми товарищами по добровольческому корпусу я часто приезжал в Берлин и гораздо лучше, чем прежде, ознакомился с идеями партии и ее планами, стал глубже посвящен в них. В те годы в Германии ощущался мощный подъем. Промышленность и торговля расцвели как никогда. Внешнеполитических успехов Адольфа Гитлера было достаточно, чтобы в два счета заставить молчать любого маловера или противника. Партия владела государством. Отрицать успехи было невозможно. Путь и цель НСДАП были верны. Я верил в это твердо и не испытывал ни малейшего сомнения.
Моя внутренняя подавленность, вызванная службой в КЛ вопреки непригодности к ней, отошла на задний план, поскольку я больше не вступал, как в Дахау, в непосредственные контакты с заключенными. Кроме того, в Заксенхаузене, несмотря на близость Айке, не было такой атмосферы ненависти, как в Дахау. Ведь охранные подразделения были совсем другими. Много молодых новобранцев, много молодых командиров из юнкерских школ. «Ветераны Дахау» встречались единицами. Комендант[44] был совсем другим. Хотя весьма строгий и твердый, но вряд ли одержимый чувством педантичной справедливости и фанатичным сознанием долга. Как старый командир СС и национал-социалист он был для меня примером. Я постоянно видел в нем свое увеличенное отражение. Временами и он проявлял свою доброту, делал очевидным свое мягкое сердце при том, что оставался твердым и неумолимо строгим во всех служебных делах. Таким я видел его постоянно — как воплощенное исполнение эсэсовского долга с его требованием прятать все порывы мягкости.
Началась война, а с ней в жизнь КЛ пришли большие перемены. Но кто бы мог тогда представить, какие чудовищные задания станут выполнять КЛ в ходе войны.
В первый день войны Айке обратился к начальникам эрзац-подразделений, которым предстояло заменить в лагерях кадровые части СС. При этом он подчеркнул, что отныне вступают в действие суровые законы войны. Каждый эсэсовец должен отдавать себя целиком и полностью, без оглядки на свою прежнюю жизнь. Каждый приказ для него становился святыней, и даже самые тяжелые и суровые из них следовало выполнять без промедлений. РФСС требует от каждого командира-эсэсовца образцового сознания своего долга и готовности отдать себя народу и отечеству — вплоть до самопожертвования. В этой войне главным заданием СС будет защита государства, Адольфа Гитлера — прежде всего, от всяческих внутренних опасностей. Революция вроде той, что была в 1918, забастовки наподобие стачки рабочих патронных производств[45] будут совершенно невозможны. Будет уничтожаться каждый выявленный враг государства, каждый саботажник военного времени. Фюрер требует от СС, чтобы они защитили страну от всяких вражеских происков. Поэтому он, Айке, требует, чтобы надзорсостав из эрзац-подразделений, несущих отныне службу в лагерях, воспитывался в духе непреклонной жесткости по отношению к заключенным. Охранники должны быть готовы к тяжелейшей службе, к выполнению самых суровых приказов. Именно ради этого они здесь и несут службу. Теперь СС покажут, что их суровое воспитание в мирное время было правильным. Только СС могут защитить национал-социалистское государство от всех внутренних врагов. Больше ни у каких других организаций для этого нет необходимой твердости.
Вечером того же дня в Заксенхаузене была совершена первая казнь военного времени. Один коммунист уклонился от работ по противовоздушной обороне на заводах «Юнкерс» в Дессау. По заявлению заводской охраны его арестовало местное гестапо, которое отправило его в гестапо Берлина. Там его допросили, а затем представили о нем доклад РФСС, который распорядился о немедленном расстреле[46].
Согласно тайному приказу о мобилизации, все экзекуции, о которых распорядились РФСС или гестапо, исполнялись в ближайшем КЛ.
