О геополитике. Работы разных лет - Карл Хаусхофер
Возьмем лишь различное отношение романских народов, германцев, славян к лесу, а среди славян – обитателя северных подзольных земель в редколесье, затем в тайге и южного, обосновавшегося в степях и саваннах жителя черноземья[183] – великоросса и украинца! Истинный житель леса охотно укрывается в нем, тянется туда, соответственно размещая свои поселения. Еще и сегодня мы видим это в растянувшихся в длину с зарослями деревьев селениях. Землепашец и животновод, напротив, предпочитают плоскогорья, пояс саванн, корчуют лес, используя его как «пустынный пояс», как анэйкуменную защиту. Итальянец видит защиту прежде всего в примыкающих Альпах, фирновых полях, через которые германец, пася скот и создавая право выпаса по ту сторону перевалов, перегоняет стада через седловину горы, тогда как для индийца снеговой покров Гималаев – граница непригодного для жилья, обитель страшных богов, а для тибетца высокогорные северные долины – место постоянного жительства.
К относительному значению границы анэйкумены мы подходим также в противовес разделяющей силе воды во всех ее проявлениях на земной поверхности – проливов и рек, озер и морей, которые человеческими расами воспринимаются в корне различно. Для норманнов и малайцев мореплавание – нечто естественное; они воспринимают море как связующее, а горы, даже на маленьких островах, уступают «людям, живущим внутри», названным малайцами ториадья[184], другим расам, сами же заселяют кайму побережья. Атолл для малайцев и полинезийцев – зона высокоактивной жизни и жизнеобеспечения, и он имеет для их пропитания гораздо большее значение, чем узкий коралловый риф с тонким слоем гумуса.
Определяющим для мировоззрения этих народов является их пантеистическое чувство единства с морем и его голубыми просторами. Море связывает такие расы, увлекает прелестью противоположного побережья; для тех, кто пробивается к морю из внутренних областей, оно становится естественной границей. Из почти 18 000 км доступного побережья, которое китайцы все еще контролировали ко времени первого открытия доступа в страну в середине XIX в., они потеряли свыше 10 000 км береговой защитной линии и оттеснены на 7100 км современной, не чувствуя в полной мере, какая опасность заключена в этом для их жизненного пространства. Японская прибрежная империя, напротив, расширяет в то же самое время свою защитную опору на море прямо-таки невероятным развитием побережья почти до 42 000 км (не считая мандата прежней германской островной империи Южных морей[185]). Какое различие в мнении о ценности одного и того же географического, границеобразующего явления!
Решение одной из крупнейших проблем будущего человечества, перспективы исхода борьбы между индо-тихоокеанской и атлантической культурами лежит в оценке, вытекающей из анэйкуменной разделяющей силы Тихого и Индийского океанов. Если, конечно, не будет больше недооцениваться дальнобойность артиллерии, которая определяет судьбоносное различие между атлантическими и индо-тихоокеанскими геополитическими основами развития человеческой культуры, силы и экономики, между экспансивным, эксцентричным атлантическим типом побережья и тихоокеанским с его замкнутыми, автаркичными[186] и центростремительными процессами – как это различие обосновывает Э. Зюс[187] – и их неизбежными антропогеографическими последствиями.
Все эти тихоокеанские культуры, как и во многом родственные им индийские – после их созревания в высокогорных проходах северо-западной границы, – выросли между защищенными океанской, полярной, пустынной и горной анэйкуменой пограничными барьерами, которые теперь разрушены и вследствие этого обусловливают любое столкновение и компромисс или разрушение неприступного. Так происходит в наиболее крупном восточноазиатском, так – в индийском культурном ареале, так случилось с центральноамериканским и южноамериканским, чьи старые носители, однако, с давних пор не целиком были побеждены атлантической культурой. Напротив, сегодня как раз наблюдаются обратные явления: в мексиканском аграрном законодательстве, в растущих новых кровопролитиях после длительного подавления индейцев (Бенито Хуарес, Порфирио Диас!)[188], в развитии Перу, а также Боливии от атлантических представлений о существовании к более тихоокеанским, а также в чрезмерно растущих восточноазиатских расах на Гавайях, в регенерации малайско-полинезийских черт на Филиппинах, даже в Новой Зеландии и Японии. Эти возвратные процессы показывают, что их образование внутри анэйкуменной зоны защиты дает таким культурам столь стойкую силу сопротивления, что отдельные стремления к возвратным проявлениям внутри изначально образованных границ могут вновь и вновь выходить наружу.
Вероятно, колебания между атлантическими и тихоокеанскими влечениями и есть будущая проблематика тесных будущих связей Соединенных Штатов, кажущихся столь беспроблемными.
В этом кроется также доказательство огромных, покровительствуемых природой сил анэйкуменных разграничений, и поэтому мы поставили эти разграничения с точки зрения их действенности в отношении жизненных форм на первое место даже перед гораздо менее авторитарно их разделяющим и отграничивающим морем!
Глава VI
О «серебряном поясе»: море как граница
Прежде чем мы рассмотрим отдельные границеобразующие проявления моря с его то манящим, то угрожающим блеском, пусть оно предстанет перед нами как целостность в своей и соединяющей, и разделяющей силе. Именно как странам, занимающим срединное положение, нам следует пристально наблюдать за планетарными противоречиями, от которых в настоящий момент мы все еще далеки, за противоречиями привычного для нас окружения, не углубляясь в детали хорошо знакомых картин. Однако в отношении моря как совокупности вливающихся друг в друга океанов мы обнаруживаем, что с прогрессирующим развитием судоходства его разделяющая способность все более подавляется посреднической, связующей ролью: следовательно, море становится непригодным как граница, соблазн экспансии в его направлении увеличивается, защитная сила ослабляется. И лишь огромные морские просторы поддерживают ее.
Еще ждет своего решения одна из самых важных, крупных геополитических задач, а именно исследование тыла (Hereinrucken) сначала небольших, затем более крупных и, наконец, самых обширных морских пространств в истории[189], их подвластности имперскому мышлению, синхронного оттеснения эллинского представления об океане, превратившегося в конце концов, как мифические южные праздники[190], в иллюзию в поясе «славных» западных ветров – пожалуй, еще омыв Антарктический континент как сухопутная идея. Это понятие заменяет «мировое море» в ином значении – совокупность океанов в качестве главного носителя международного общения, арены власти.
Большому развитию физической океанографии все больше сопутствует требование о равноценной разработке политической географии морей[191], океанографической культуры, чем занимаются Бекманн и Рехе[192].
Ее составной частью явилось бы закрепление океанских пограничных различий частей моря, для чего полезны границы крупных течений, атоллов, барьерных рифов, оттенки воды, примеси неорганического и органического происхождения. Но на практике прямая попытка и здесь сопряжена со многими трудностями. Где видно, как вытесняют друг друга теплое темно-синее течение Куросио[193] и холодное зеленое течение Оясио[194], как светло-зеленые полные жизни полоски атолла погружаются из-за опоясывающих их приливов в бездонные пучины?
Чем больше физическая океанография с ее превосходными картами
