Сергей Чернышев - Кризис? Экспансия! Как создать мировой финансовый центр в России
О возможности заказных открытий – старинный фантастический рассказ Раймонда Джоунса «Уровень шума».
Самостийно, вне соцзаказа возникшие инновационные технологии, сколь бы вкусными они ни казались сами по себе, надо регистрировать и переводить в режим активного ожидания своего окна замещения с поддерживающим финансированием. Бедным инноваторам незачем зря слоняться по инстанциям, пусть лучше поездят в научные командировки.
«Внедрение» – попытка грубо изнасиловать социальный организм, при этом, как правило, внедренец нарывается на его защитные барьеры. Как тут не вспомнить еще одного из незадачливых предков Йона Тихого: тот силился выпытать сокровенную тайну материи, дубася по ней молотком. Материя дала симметричный ответ.
Если завтра война
А. Ч.: Тема инновационного развития – один из навязчивых мифов, и даже фобий. Но ведь инновации нужны обществу.
С. Ч.: Вернемся к вопросу о «пафосе изобретательства». Есть несколько механизмов, побуждающих общество возиться с инновациями, несущими бюджетам лишь многолетние убытки.
Первый из них, социальный, назовем «Лишь бы не пили». Инновация – хороший способ отвлечь творцов от депрессий и горького пьянства, дав выход общечеловеческому рефлексу изобретательства.
Второй – идеологический. Идея в том, что Россия не только родина мамонтов, мы – страна наикрутейших инноваторов, наш Левша аглицкую блоху подковал. Поэтому изобретать престижно, патриотично. На каждом заводе учреждаем БРИЗ.
Третий механизм – оборонно-компетентный. Силовики и разведчики всегда интересовались инновациями, и если даже не могли их внедрить, то коллекционировали «на всякий случай», брали на учет. Они понимали, что всякая инновация прямо или косвенно имеет оборонное значение.
А. Ч.: Давайте подробнее остановимся на ускорении инноваций во время войны, на функции армии как поставщика инноваций для гражданских сфер.
С. Ч.: Инновация сама по себе амбивалентна по отношению к добру и злу. Повторю: то, что не опасно, то не полезно. И если у инновации нет немедленного военного применения, это верный признак, что и предмета, похоже, нет.
Всякое изобретение состоит в том, что мы берем силу из природы и превращаем в свою. Огонь ведь тоже смертельно опасен – пока мы не начали жарить на нем пищу и обогревать жилище. Каменный топор, змеиный яд – та же двоякость… Понятно, почему военные и особисты тянутся к этому ящику Пандоры. Первые по долгу службы оценивают любой гаджет с точки зрения полезности либо для вооружений, либо для тыловых частей. Мясорубка? Годится для полевой кухни! Однажды я оказался в эпицентре катастрофы, когда в учебной части сломалась электрокартофелечистка – всего-навсего. В результате вся наша батарея от заката до рассвета чистила картошку.
Разведчики смотрят на дело по-своему: всякая инновация прямо или косвенно влияет на обороноспособность, и враги это тоже понимают. Вот почему надо приложить все силы, чтобы выкрасть у врага их изобретения и не дать врагу завладеть нашими. Первые два человека, которые радушно встречают изобретателя в цивилизованном обществе, – контрразведчик и шпион.
Именно здесь инновации впервые попадают в поле зрения высокой государственной политики. Военный изобретатель, бди! Мы должны если не опередить супостата в специзобретательности, то по меньшей мере разгадать, что там злоумышляют в НИИ и КБ государств-изгоев (не путать с гоями). Даже врагов народа, не лишенных изобретательности, препровождают не на рудник, а в шарашку.
Поэтому – с подачи военных – государство склонно считать все изобретения и открытия своей собственностью. Увы, как распорядиться этой собственностью в мирное время, ему неведомо. Тут даже военное изобретательство – не сахар.
Вот на полигоне испытывают два новых танка. Один создан группой талантливого выскочки-изобретателя Иванова, другой – в КБ лауреата Ленинской, Сталинской, Ельцинской премий, дважды героя соц– и каптруда Петрова. Первый танк эффективнее, проворнее, стреляет дальше. Второй – привычнее, на него уже есть заказы, открыто финансирование. Какой победит? Понятно. А что нужно для того, чтобы победил Иванов? Как минимум личное присутствие на полигоне однофамильца – вице-премьера.
Только во время войны, когда не до формальностей и на полигон ездят лично главнокомандующий и рейхсфюрер, у изобретателей Иванова и Рунге появляется хоть какой-то шанс. Да и то… помните тот бесхитростный способ, каким Штирлиц помешал довести «оружие возмездия» до лаборатории? Как рассказывали мне военные специалисты, с точки зрения технологии Германия не победила просто чудом. В последний год войны у них практически по всем видам вооружений были готовы к запуску в серию образцы нового поколения – и реактивный самолет, и ракета Фау, каких не было ни у нас, ни у американцев. Но фюрер с подачи полковника Исаева отдал приказ: не рассматривать изобретения с циклом внедрения больше полугода.
Идея, будто можно что-то серьезное «внедрить» силами завода, фирмы или даже крупной корпорации, в общем-то, несерьезна. Абсолютно наивна мечта в мирное время, на чистой идеологии, издав пару указов и учредив тройку госкорпораций, вдруг произвести на свет инновационную экономику.
Потерянное поколение изобретателей
А. Ч.: Вернемся к способности кризиса генерировать инновационное развитие. Переход одного качества в другое происходит через кризис – это уже стало общим местом. Естественный вывод: значит, чтобы перейти в это качество, кризис-таки нужно получить – или создать искусственно. Подход нетривиальный.
С. Ч.: На самом деле ничего нетривиального нет. Маргинальное обретается на границах. В этом смысле всякое изобретение только на дальнем пограничье мейнстрима и может внедряться. Потому что там уже и идентичность потеряна, и жизнь на грани смерти, амореи с гиксосами налетают из Заволжья на немецкий городок Екатериненштадт[12]...
Небанальное в другом. Мирное и военное применение того же атома не симметричны в зеркалах абстрактного добра и зла. Добру недостаточно быть с кулаками. Взорвать бомбу гораздо легче, чем обуздать взрыв в контролируемой цепной реакции атомного реактора. В этом смысле изобретение гораздо проще вначале употребить для военных нужд. А уж потом для его «конверсии» требуются большие созидательные усилия. Поэтому инновационная экономика в мирное время – гораздо сложнее, чем развитие оружейной промышленности и науки во время войны. До сих пор удавалось только второе, только во время войны были прорывы.
Когда закончилась холодная война, кризис производства наступил не только в России. На Западе просел инновационный сектор экономики, питавшийся энергией гонки вооружений, технологического соперничества сверхдержав. Люди на Луну последний раз летали 35 лет назад, теперь туда и добираться-то не на чем. Большинство стартов обеспечивает еще королёвский носитель начала 60-х. Даже фундаментальная наука пострадала вслед за прикладной. К примеру, остановился в развитии важнейший раздел новой математики – теория топосов Гротендика. Самые запредельные новые разделы математики, физики, химии всегда развивались если не в прямой, то в косвенной связи с оборонным заказом. С приостановкой гонки вооружений во всем мире произошла незаметная для обывателей деградация не только прикладной, но и фундаментальной науки.
И сегодня, сколько ни болтай по-русски об инновациях, во рту новее не станет. Ото всей этой новорусской маниловщины нанотехнологий не добавится ни на грош – хоть весь Стабфонд вывали налом. Впрочем, арсенал технологий разворовывания наверняка прирастет изящными находками.
Детская болезнь левшизны
А. Ч.: В том, как резво обсуждается сегодня проблема инноваций, мне часто видится «левшизм».
С. Ч.: Детская болезнь левшизны…
А. Ч.: Что я имею в виду? Прежде всего блоху, подкованную без предварительного расчета, с трудом волочащую копыта. А с другой стороны – попытку скостить несколько обязательных этапов развития и сэкономить на чем-то, на чем приличные люди не экономят.
С. Ч.: В России мы сильны в технической стороне, но у нас, мягко говоря, проблемы с социально-гуманитарной стороной прогресса.
Во время войны немцы поражались, как можно летать на наших самолетах. У немецких асов, условно говоря, были откидное кресло, подлокотники, вентилятор, наш же летчик фактически сидел на двух железяках крест-накрест. Все было просто, примитивно – и гениально, часто бесчеловечно – но ужасно эффективно!
Вы знаете, почему наша «Луна-9» села на лунную поверхность раньше американских «Сервейеров»? Атмосферы-то там нет, парашют не выбросишь. Американцы делали систему автоматического погашения скорости до нулевой – а это сложно и дорого, требует бортового компьютера. У «Луны-9» посадочная скорость несколько десятков метров в секунду – значит, вся электроника вдрызг! Но наши придумали хитрую штуку: установили датчик, который срабатывал в нескольких метрах от поверхности и приводил в действие пиропатрон. Мгновенно баллончик со сжатым газом надувал огромный воздушный шар. Станция ударялась им о поверхность Луны, шарик медленно сдувался, а она на нем прыгала-прыгала-прыгала… Это лишь один из примеров технического идиотизма американцев и нашей сметливости.
