Сергей Кара-Мурза - Оранжевая мина
В самой Галиции «ни народ, ни власти слыхом не слыхивали про Украину. Именовать ее так начала кучка интеллигентов в конце XIX века». Впервые термин «украинский» был употреблен в письме императора Франца-Иосифа 5 июня 1912 г. В 1915 г. австрийскому правительству был вручен «Меморандум о необходимости исключительного употребления названия «украинец». Правительство, однако, энтузиазма в этом не проявило.
Национальное пробуждение русинов произошло, вопреки всем ожиданиям, на русской культурной почве, местная интеллигенция даже отказалась от разработки местного наречия и в реальном выборе между польским и русским языком обратилась к русскому литературному языку, на котором и стали издаваться газеты. Вокруг них образовался кружок москвофилов, во Львове возникло литературное общество им. Пушкина, началась пропаганда объединения Галиции с Россией (русофилов называли «объединителями»). По словам лидера украинских «самостийников» и предводителя украинского масонства Грушевского, москвофильство «охватило почти всю тогдашнюю интеллигенцию Галиции, Буковины и Закарпатской Украины». Перелом произошел в ходе Первой мировой войны, когда москвофилы были разгромлены и верх стало брать антирусское меньшинство.
Как пишет Ульянов, за этим стоял польский план, позволявший не только прервать опасный для Польши процесс сближения Галиции с Россией, но и использовать ее как орудие отторжения Украины от России. Венское правительство этот план поддержало, а после 1918 г. Галиция перешла под власть Польши. Пропаганда галицийских панукраинцев были очень интенсивной, после включения Западной Украины в состав Украинской ССР она переместилась в эмиграцию. Публикации их изданий, которые цитирует Ульянов, наполнены крайней, из ряда вон выходящей русофобией[39].
Однако, по мнению Ульянова, не менее важную роль сыграла поддержка антирусского движения в Галиции со стороны российской интеллигенции, начиная с Н.Г.Чернышевского. Сам факт издания русинских газет на русском языке они считали «реакционным» — они требовали, чтобы эти газеты выходили на малороссийском языке. «Либералы, такие как Мордовцев в «СПб. ведомостях», Пыпин в «Вестнике Европы», защищали этот язык и все самостийничество больше, чем сами сепаратисты. «Вестник Европы» выглядел украинофильским журналом», — пишет Ульянов. Грушевский печатал в Петербурге свои политические этнические мифы, нередко совершенно фантастические, но виднейшие историки из Императорской Академии наук делали вид, что не замечают их.
Ульянов пишет: «Допустить, чтобы ученые не замечали их лжи, невозможно. Существовал неписаный закон, по которому за самостийниками признавалось право на ложь. Разоблачать их считалось признаком плохого тона, делом «реакционным», за которое человек рисковал получить звание «ученого-жандарма» или «генерала от истории». Как заметил Ульянов, тесными были и личные связи: «В эмиграции до сих пор живут москвичи, тепло вспоминающие «Симона Васильевича» (Петлюру), издававшего в Москве перед Первой мировой войной самостийническую газету. Главными ее читателями и почитателями были русские интеллигенты».
Общий вывод Ульянова сводится к тому, что в начале XX века украинский национализм был авантюрой: «Не имея за собой и одного процента населения и интеллигенции страны, он выдвинул программу отмежевания от русской культуры вразрез со всеобщим желанием... Русская радикальная интеллигенция никогда не замечала его реакционности. Она автоматически подводила его под категорию «прогрессивных» явлений, позволив красоваться в числе «национально-освободительных» движений. Сейчас он держится исключительно благодаря утопической политике большевиков и тех стран, которые видят в нем средство для расчленения России».
Видимо, критику в адрес советской власти в этом надо признать справедливой, хотя предложить эффективное противодействие «политике тех стран, которые видели в национализме средство для расчленения России», вовсе не просто. Советское руководство в 60— 80-е годы было не на высоте таких задач.
Во время перестройки сотворение новой украинской нации, отколовшейся от России и даже враждебной ей, продолжилось с повышенной интенсивностью. «Оранжевая революция» стала и промежуточным результатом, и этапом в выполнении этой программы. И цели, и политические требования этой программы были хорошо известны. Выполняя эти требования, Л. Кучма еще в бытность президентом выпустил книгу «Украина не Россия» (2003). В ней он признает: «Процессы консолидации украинской нации пока еще далеки от завершения». На какой же основе и в каком направлении ведутся эти процессы?
По классификации антропологов, строительство украинской нации ведется согласно т.н. примордиалистской концепции этногенеза. Эта концепция представляет этничность как нечто изначально (примордиально) данное и естественное, порожденное «почвой и кровью». Этому взгляду противостоит «конструктивистский» (или «реалистический») подход, в котором этничность рассматривается не как данность и «фиксированная суть», а как исторически возникающее и изменяющееся явление, результат творческого созидания. Примордиализм возник при изучении этнических конфликтов, эмоциональный заряд и иррациональная ярость которых не находили удовлетворительного объяснения в европейской социологии и представлялись чем-то инстинктивным, «природным», предписанным генетическими структурами народов, многие тысячелетия пребывавших в доисторическом состоянии[40]. Рассуждения на этнические темы в категориях примордиализма легко идеологизируются и скатываются к расизму, так что в обзорных работах антропологи стараются отмежеваться от «экстремальных форм, в которых примордиализм забредает в зоопарк социобиологии» (К. Янг).
В пространственно-временных координатах нынешняя программа нациестроительства на Украине относится к самой современной вариации, которая лишь недавно стала предметом изучения и пока условно называется «гетеронационализмом». Ранее различали два вида национализмов. Первый — классический евронационализм, возникший в период становления национальных западных государств и колониальных захватов. В ходе национально-освободительной борьбы как противоположная евронационализму идеологическая конструкция возник этнонационализм. Это два онтологически несовместимых представления о мире, народе и нации, разделенные философской пропастью. Но в самое последнее время из борьбы этих двух идеологических построений рождается то, что и получило название гетеронационализма. Его определяют как «попытку вместить этнонациональную политику самоосознания в рамки евронациональной концепции политической общности»[41].
Этот гетерогенный характер постсоветского украинского национализма хорошо иллюстрируется риторикой самого Л. Кучмы: он по-европейски говорит о нации и национальном государстве, но в качестве главного довода для легитимации этого государства использует типичный прием этнонационализма — память о преступлениях «колонизаторов» против освободившегося украинского народа. Вот формула из его речи на Вечере памяти жертв «голодомора» 22 ноября 2003 г.: «Миллионы невинно убиенных взывают к нам, напоминая о ценности нашей свободы и независимости, о том, что только украинская государственность может гарантировать свободное развитие украинского народа».
Этот прием этнонационализма был выбран как средство консолидации «нового» украинского народа вполне сознательно, потому что он закладывает мину под попытки интеграции Украины и РФ. В качестве главного преступления «москалей» взят голод 1932—1933 г. Л. Кучма уже назвал эту трагедию «украинским холокостом», пойдя в строительстве нации по пути Израиля, доктрина которого считается в антропологии проявлением жесткого этнонационализма. К этому украинских политиков подталкивали и США, где в 1986 г. Конгресс США даже учредил специальную комиссию по изучению этого «холокоста». МИД Украины пытается (пока без особых успехов) добиться от ООН признания «украинского холокоста» актом геноцида и «преступлением против человечества», активную поддержку в этом оказывает Польша[42].
Таким образом, украинские власти направили ускорившийся в условиях кризиса этногенез по рельсам жесткого этнонационализма, стремясь скрепить «новый» народ на основе национальной вражды и отрицания. Глава Украинской греко-католической (униатской) церкви кардинал Любомир Гузар сказал об этом: «Память о голодоморе — это нациотворческий элемент... [Это] фундаментальная ценность, объединяющая общество, связывающая нас с прошлым, без которого не может сформироваться единый государственный организм ни сейчас, ни в будущем»[43]. Опыт стран, пошедших по этому пути, показывает, однако, что он чреват риском спровоцировать тяжелые расколы и конфликты внутри общества, а также испортить отношения с ближайшими соседями. Для нашей темы надо лишь подчеркнуть, что выбор политической технологии этнонационализма задал и определенный конфронтационный настрой для всего хода выборной кампании 2004—2005 гг. «Оранжевая революция» перенесла этнонациональный конфликт внутрь Украины.
