Сергей Кургинян - Суд времени. Выпуски № 23-34
Сванидзе: В эфире «Суд времени». Мы продолжаем слушания. Прошу Вас, Леонид Михайлович. Ваши вопросы оппонентам.
Млечин: Под командованием Великого князя Николая Николаевича русская армия в 1915-м году несла тяжелые поражения. И тяжесть этих поражений ложилась на него, как на главнокомандующего. Конечно, он подлежал отстранению от этой должности. И император возложил ее на себя, эту должность. Она не была ни радостью, ни удовольствием. Кому еще он мог поручить в тяжелый момент, когда русские армии отступали, командование русской армией. На себя он возложил. Причем здесь Распутин? Причем здесь Распутин, когда на кону стояла судьба России. Армии отступают, и кто-то должен был возложить это на себя. Я вообще, если честно говоря, не понимаю разговоров о том, что один человек мог сокрушить великую империю. Это неуважение к империи. Один Григорий Распутин — и рухнула наша страна. Ну что за страна-то такая была, когда из-за одного Григория Распутина она рухнула?
Теперь давайте о политическом влиянии. Вот уже много раз мы тут ссылались на Владимира Гурко, который был заместителем министра внутренних дел. Он пишет, что же советовал Распутин. Вот по тем документам, которые известны про советы Распутина.
«Не ссориться с Государственной Думой». Хороший совет.
«Заботиться о народном продовольствии». То есть кормить людей. Неплохой совет.
«Увеличить боевое снабжение армии». Что же глупого?
«Беречь людской состав до достаточного снабжения войск оружием». Сказано коряво, по-крестьянски, но разумно. За что же его здесь укорять-то за такие советы? А что касается назначения министров — бог мой! Так это мы с вами наблюдаем всю нашу жизнь. Ну, назначили одного неудачного министра. Бог мой, сколько на нашей с вами памяти назначали не только неудачного министра, а целые составы правительств? И что? И никто этих людей не пинает ногами. А мы Григория Распутина пинаем. Несправедливо получается.
Кирьянов: Не знаю, может быть, это некое преувеличение — то, что Григорий Ефимович Распутин сокрушил всю Российскую Империю. Так я напрямую не говорил.
Млечин: Вы — нет. Это такая звучащая в этом здании, в этом помещении мысль.
Кургинян: А кто говорил? Он ее просто взял и ломом сокрушил? Он есть фактор в ее развале.
Млечин: Вы не согласны с этой мыслью, я надеюсь (с мыслью, что сокрушил один — прим. стен.)?
Кирьянов: Нет, конечно. Один человек — нет. Безусловно. Другое дело, что влияние было. И я еще раз говорю, что все же решение императора возглавить Ставку Верховного Главнокомандования было большой ошибкой и, кстати говоря, крайне непопулярной мерой. Великий князь Николай Николаевич был популярной фигурой в армии. Да, русская армия терпела поражения, но не возглавлять армию Николая II молили самые разные люди, самые разные политические силы и предрекали, что это как раз и может стать концом династии и, в том числе, и концом империи.
Млечин: Я прошу прощения, из Ваших уст прозвучало так, что Григорий Распутин… Получилось так, что Григорий Распутин его посоветовал, и Николай, отбросив всех других людей, решился на это. Ну зачем мы будем так не уважать этого человека? Может быть, Распутин ему это советовал, но не это решило его выбор.
Сванидзе: Завершайте.
Кирьянов: Я сослался на источники, в том числе — на дневник матери императрицы Марии Федоровны.
Млечин: Дневники и воспоминания — чудесный источник, но не более того.
Кирьянов: Так же, как и Гурко…
Млечин: Конечно, мы можем на них опираться, если у нас есть противоречащие сведения, но понятно же, что император поступил так, потому что это ему велела его честь и воинская совесть, между прочим.
Сванидзе: Спасибо.
Кургинян: Кому-то это понятно, а кому-то нет.
Сванидзе: Спасибо. Я согласен с тем, что один человек не мог разрушить империю, если бы она не хотела разрушиться, но, действительно, роль определенную сыграть мог. У меня вопрос к Вам, Сергей Львович. Тут речь шла о разных источниках исторических, в том числе, о переписке государя и государыни. Оценивают современники роль Распутина все, в общем, дружно, как очень большую. Тот же Протопопов, давая показания перед следственной комиссией Временного правительства, он произнес известную фразу: «Влияние его было огромно. Он был как член семьи». На самом деле, не нуждается в комментариях.
Вот в чем мой вопрос. Я его уже частично задавал. Я хотел бы вернуться, но мне представляется важным. Три женщины — крупные, масштабные, яркие женщины, близкие к престолу, очень близкие к престолу, любившие государя-императора. Это его мать Мария Федоровна, это сестра родная его жены Елизавета Федоровна и это княгиня Зинаида Николаевна Юсупова, тоже родственница царя по нескольким линиям. Все три очень яркие, все три очень сильные — они все хотели, чтобы сохранилась корона, они все хотели, чтобы сохранилась монархия, потому что они все были кровно в этом заинтересованы и как родственники государя и государыни, и просто как близкие люди, как представители высшей русской аристократии. Так вот, они все ненавидели Распутина. Ненавидели! И радовались, когда его убили. Милейшая Зинаида Николаевна Юсупова тайком поздравляла своего сына, убийцу! Человека, который в Распутина сначала стрелял, а потом резиновой гирей бил по башке. И она его поздравляла с этим! И Елизавета Федоровна, Великая княгиня, передавала ему привет и поклон и защищала его, когда встал вопрос о судьбе убийцы. И Мария Федоровна защищала. Они все желали убрать подальше этого человека — Распутина. Они все понимали, что он страшно опасен для семьи царской, для царской короны. Они это понимали. Умные женщины, любившие царя, — понимали! Значит, что-то было в этом? Или нет?
Фирсов: Конечно. Дело в том, что понимания были разные. Для царя — я подчеркиваю, именно для царя — Распутин был, если угодно, «бородой» перед престолом, то есть полномочным представителем русского народа, в определенной степени. Но как раз отношение к Распутину этих трех женщин и не только их — это было отношение к человеку, который по их мнению дискредитировал идею монархии.
По-моему, Василий Витальевич Шульгин вспоминал после награждения императором Георгием: «Кино. Темно. И вдруг показывают документальную хронику: государь идет с крестом. Шепот: царь, батюшка с Георгием, царица-матушка с Григорием». Вот все это понимали — разруха, дискредитация. Еще были совершенно пошлые, удивительно гадкие вещи. Листовки изображали Вильгельма II, измеряющего линейкой снаряд, ну, и соответственно, далее можно додумать, что там было еще. И он пишет: «Офицеры смеялись. Разруха полная!». Даже левый Лемке пишет: «Разруха полная!». Вот эта дискредитация самодержавного принципа…
Сванидзе: Так это имело место?
Фирсов: …понималась этими и не только этими женщинами. Именно стремление, желание остановить дискредитацию…
Сванидзе: Женщины стояли у самого престола. Они были как никто заинтересованы, поэтому я задаю Вам этот вопрос.
Фирсов: Конечно. Дело в том, что в этой ситуации Распутин уже перестает быть личностью, он становится неким фантомом, неким символом. И убийство его, которое — как потом многие адекватные современники поняли — было бессмысленным, не решило их проблемы.
Сванидзе: Спасибо.
Сванидзе: Вопрос сторонам: повлияло ли убийство Распутина на политические процессы в России?
Сторона обвинения. Сергей Ервандович, прошу. Вам слово.
Кургинян: Вот когда политическая система держится, можно отступить и нанести удар, можно довести войну до конца. Когда политическая система держится. А тут рухнула политическая система, и это стало непоправимой катастрофой. Но главное не только это. Самое интересное здесь, что смерть Распутина сыграла еще худшую роль, чем сам Распутин. Распутин, как мы уже все договорились, сыграл ужасную роль, но еще более ужасную роль сыграла смерть.
Пожалуйста, доказательство № 15.
Материалы по делу.
Из письма членов императорской фамилии во главе со вдовствующей императрицей Марией Федоровной к императору Николаю II после убийства Распутина (ГАРФ. Ф.612. Оп.4. Д.40): «Ваше Императорское Величество! Мы все, чьи подписи Вы прочтете в конце этого письма, горячо и усиленно просим Вас смягчить Ваше суровое решение относительно судьбы Великого князя Дмитрия Павловича. Мы знаем, что Вы — бывший его опекун и духовный попечитель — знаете, какой горячей любовью было полно его сердце к Вам, государь, и к нашей Родине. Мы умоляем Ваше Императорское Величество, ввиду молодости и действительно слабого здоровья Великого князя Дмитрия Павловича, разрешить ему пребывание в Усове или Ильинском. /…/ Да внушит Господь Бог Вашему Императорскому Величеству переменить свое решение, положить гнев на милость».
