Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль) - Газета "Своими Именами" №31 от 02.08.2011

- Я знаю. - К группе подошёл высокий рыжеволосый мужчина. - Их звали хачи.

- Откуда, господин?

- Из Норвегии...

М. ЧИЖОВА

ПОЕДИНОК

БОЙ С ТЕНЬЮ: ДОЛЖНА ЛИ ПРЯМАЯ ДЕМОКРАТИЯ СМЕНИТЬ ПРЕДСТАВИТЕЛЬНУЮ?

Автор излагает процесс деградации правителей при представительной демократии, не предлагая при этом доказательств или хотя бы теории, почему и как прямая демократия обеспечит эффективную бесперебойную работу социальных лифтов и национально-ориентированных профессиональных элит управленцев.

Говоря о появившихся технических возможностях прямой демократии, автор не предлагает дееспособного механизма осуществления прямого волеизъявления. Так, предлагая объединить законодателя воедино на всех уровнях - народ един, правильно - он умалчивает о том, какое количество решений придется принимать ежедневно многострадальному народу-законодателю. Напомню, Государственная Дума за одно пленарное заседание обсуждает по 30-60 вопросов и принимает по ним решения. А пленарные заседания проходят три раза в неделю. Законодательные собрания в регионе ежемесячно обсуждают порядка 40 вопросов. Плюс есть ещё местные представительные органы.

Если существуют способы вовлечь массу народа в осознанное и профессиональное принятие решений по такому кругу вопросов, то он мне не известен.

Скорее автору придется вести вопрос о сокращении уровня компетенций законодателя. И, учитывая специфику вопросов, круг его полномочий придется ну оооооочень сузить (ничего обидного для народа, но нельзя всем быть компетентным во всем). А это уже попахивает повышением (мягко говоря) уровня принятия решений исполнительной властью.

Кроме того, сразу встанет вопрос (а с прошествием времени он будет все острее) о легитимности принятия решений. Какая доля народа должна выразить свое мнение по каждому конкретному вопросу? Автор аккуратно пытается продвинуть мысль об информировании: мол, задача - проинформировать людей о том, что вопрос рассматривается. А уж сколько захотели принять участие, столько и легитимно. Смею напомнить хор оппозиционеров, осуждавших решение об отмене нижнего порога явки на выборах - для того, чтобы показать направление мыслей критиков такого предложения, которые будут утверждать, что такой подход демократичным назвать сложновато будет.

Кроме того, с сокращением числа принявших участие в принятии решений легитимность таковых в восприятии людей будет стремиться к нулю. Причем таким отношением к себе смогут похвастаться все принимаемые решения в целом (а не только самые сомнительные). Очень быстро сформируются мнения по аналогии: «выборы нечестные, потому что победил другой кандидат».

Еще один вопрос, который автор вскользь затрагивает в своей аргументации, объясняя, почему референдум - не прямая демократия. Мол, а кто формулирует вопросы на референдум? (Намекая, видимо, на возможность манипуляции здесь.) Но в его случае мы получим сотни и тысячи вопросов в год - кто будет их формулировать и формулировать варианты ответов людей на них так, чтобы они были понятны и референтны?

Короче говоря, не приводя аргументов, почему прямая демократия позволит решить главные (по мнению автора) проблемы представительной демократии – вырождение и продажность правящего слоя - автор еще и не предлагает механизма реализации прямой демократии.

Скорее, его версия приведет к усилению исполнительной власти в отсутствие профессионального противовеса (аргумент о непрофессионализме некоторых действующих представителей не совсем аргумент и слабо похож на системный тезис, а скорее на реплику - сам дурак!). А как следствие, к дискредитации и дальнейшему размытию институтов демократии.

(Сохранена стилистика автора. Прим ред.)

Те, кто читал цикл моих статей о прямой демократии, опубликованный в 24-28 номерах «Своими именами», помнят, что я не жаловал разного рода политических экспертов. В первую очередь потому, что в развитии системы политического мошенничества, процветающей повсеместно под видом представительной демократии, их роль и заслуги неоспоримы. Достаточно вспомнить хотя бы нынешнюю Конституцию РФ.

Понятно также, что именно эта система обеспечивает им неплохой гешефт, особенно приятный своей безответственностью, ибо любимый тезис апологетов представительной демократии состоит в том, что отвечать за политические провалы должен не тот, кто их совершил, а тот, кто его избрал.

Моим анонимным оппонентом является тот, кто кормится от российской «суверенной демократии». Понятно и без дискуссии, что прямая демократия не может устраивать его по определению, какими бы ни были ее преимущества; для кормящегося она означает либо лишение хлебного места, либо возникновение не абстрактной, а конкретной ответственности за свою работу и ее результат. Однако сказать это в открытую нельзя, поэтому, чтобы отвергнуть прямую демократию, надо подыскивать объективные аргументы. Вот сила и объем этих аргументов «против», собственно, и заинтересовали меня в этом споре.

Другой достаточно непривычный момент состоит в том, что мой противник выступает как аноним. Поскольку я всегда подписывал свои статьи, для меня это вначале показалось не только непривычным, но и непонятным. Однако вскоре я понял все плюсы такого подхода: прячась под маской можно смело передергивать, не боясь за свою репутацию. Что ж, будем считать, что у моего оппонента такое преимущество есть.

И он им активно пользуется с первых строк своих возражений.

В самом деле, какие могут быть доказательства«эффективной бесперебойной работы социальных лифтов» и появления «национально-ориентированных профессиональных элит управленцев» при прямой демократии, если повсеместно царствует представительная? От самых респектабельных западных демократий до самого последнего диктатора в мире, все объявляют себя исключительно выразителями интересов своего народа. Прямое народное правление ни одному такому народному представителю не нужно, потому его нигде в мире пока и нет. Ну а раз нет прямой демократии, значит, нет и доказательств. Вот когда появится, тогда и сравним. По силе убедительности этот аргумент перекликается с известным анекдотом: когда научитесь прыгать с вышки, тогда и нальем воду в бассейн.

Впрочем, там, где вариант с бассейном не проходит, неудобных положений можно просто не замечать. Оппонент упрекает меня в отсутствии теории, доказывающей действенность прямой демократии. Напрашивается вопрос: а что он, собственно, считает теорией?

Если исходить из определения этого термина, данного Википедией: «Теория (греч. qewria — рассмотрение, исследование) — совокупность умозаключений, отражающая объективно существующие отношения и связи между явлениями объективной реальности».

Вот эти объективно существующие отношения и связи между явлениями объективной реальности, то есть представительной демократии, из которых следует вывод о необходимости прямой демократии, как раз и составляют суть двух моих первых статей. То есть являются той самой теорией, которую не видит мой оппонент.

Точно так же он не видит «действенного механизма прямой демократии», рассмотрению которого посвящены две последние статьи цикла.

Суть приема одна и та же: с чем не можешь спорить – объявляй несуществующим. Именно это я и называю передергиванием, то есть – шулерским приемом, ради которого надета маска анонима.

Впрочем, помимо передергивания, мой оппонент затрагивает и некоторые любопытные темы, в которых не мешает разобраться.

Так, например, он приводит статистику обсуждения вопросов в Госдуме (30-60 за заседание), добавляет к ним региональные и местные законодательные органы и задается вопросом, как это народ сможет принимать такое количество решений?

Во-первых, замечу сразу, каждый участвующий в прямой демократии вовсе не должен присутствовать на всех уровнях управления. Это его право, а не обязанность. Он может участвовать в том, что считает для себя важным и интересным, и, соответственно, сузить или расширить область свою личную область прямой демократии.

А во-вторых, зададимся более существенным вопросом: а нужно ли такое количество решений?

В самом деле, Верховные Советы Союза ССР и РСФСР, собирались на сессии два раза в год, им хватало времени на обсуждение и принятие законов, причем пробелов в советском законодательстве не наблюдалось. Съезды народных депутатов до государственного переворота 1993 года тоже не заседали постоянно, и, тем не менее, успевали решать все законодательные проблемы. Откуда же сейчас взялся такой поток законотворческой работы?