Сергей Кара-Мурза. - Россия не Запад, или Что нас ждет
Однако «из искры возгорелось пламя». Революционные демократы 30–50-х годов уже вели теоретическую работу и борьбу на идейном фронте. Революционная литература (в эмиграции и в подполье) и близкая к ней публицистика формировали весьма широкий слой политических сторонников. Образцы для революционной мысли брались в основном с Запада. А.И. Герцен, М.А. Бакунин и Н.Г. Чернышевский начинали как радикальные западники. Хотя затем они вступили в острую дискуссию с западными революционными идеологами и мыслителями (как, например, Бакунин в полемике с Марксом), их проекты оставались в рамках парадигмы Просвещения.
Входе реформы 1861 г. революционное и оппозиционное движение в России разделилось на две принципиально различные ветви. Либеральная часть западников разрабатывала радикальный проект переустройства России по западным канонам. Другая часть выдвинула концепцию «русского общинного социализма»— в основном исходя из собственного анализа национальных укладов хозяйства и быта в России. Это был проект народников. В ряде отношений к нему был близок проект анархистов, которые первоначально и 8ышли из среды народников.
Таким образом, русское революционное движение пошло по двум несовместимым траекториям, хотя движение по ним сопровождалось непрерывным диалогом, перетоком людей и временными союзами. Проект народников стимулировал развитие цивилизационного подхода к истории, основы которого заложил идеолог неославянофильства Н.Я. Данилевский.
На Западе с конца 40-х годов XIX века росло влияние трудов Маркса и Энгельса, на базе которых сложилось огромное по масштабу и небывалое по качеству рациональных рассуждений и художественного изложения учение об обществе — марксизм. Именно в рамках марксизма и, прежде всего, при активном личном участии Маркса и Энгельса формировались главные для русского революционного движения установки Запада в XIX и начале XX века. Как же складывались отношения с марксизмом у двух ветвей русской революции?
Ведущие деятели обеих ветвей хорошо знали марксизм, многие из них в эмиграции близко знали Маркса лично или находились с ним в переписке. Ряд либеральных западников, ставших впоследствии членами руководства партии кадетов, в молодости «прошли» через марксизм (С. Булгаков даже считался «надеждой русского марксизма»), У этой «ветви» никаких проблем не возникло, и в начале XX века она без конфликтов сдвинулась от марксизма к сотрудничеству с западными либералами.
Часть народников, не ведущих непосредственную подпольную деятельность («экономисты»), поддерживали с Марксом тесные научные контакты, переводили на русский язык его труды или даже были связаны личной дружбой (как, например, П.Л. Лавров). Многие из следующего поколения народников (как Г.В. Плеханов и П.Б. Аксельрод) перешли на позиции марксизма и стали идейными противниками народничества.
Но в целом проект народников вызвал у Маркса категорическое и страстное неприятие. Судя по активности Маркса и Энгельса в полемике с народниками, их нетерпимости и оскорбительной риторике, проект «русского общинного социализма» был для них не просто альтернативой их концепции, он был цивилизационно неприемлем. Он был вызовом Западу, и народники выглядели экзистенциальными противниками.
Маркс определил, что необходимым условием для социалистической революции является глобальное господство капиталистического способа производства. Поступательное развитие капитализма перестанет быть прогрессивным только тогда, когда и капиталистический рынок, и пролетариат станут всемирными явлениями. Революция созреет тогда, когда полного развития достигнет частная собственность. Народники же, напротив, видели в революции способ не допустить глобального господства капитализма. Проект народников, сутью которого была организация борьбы крестьян против капитализма, был, согласно учению Маркса, реакционным.[22]
В отличие от марксовой теории классовой революции народники создали концепцию революции, предотвращающей разделение на классы. Для крестьянских стран это была революция цивилизационная — она служила средством спасения от втягивания страны в периферию западного капитализма. Это— принципиально иная концепция, она является частью другой парадигмы, другого представления о мироустройстве, нежели у Маркса. Между этими теориями не могло не возникнуть глубокого когнитивного конфликта, то есть конфликта двух разных познавательных систем. А такие конфликты всегда вызывают размежевание и даже острый конфликт сообществ, следующих разным парадигмам.
Первая открытая полемика относительно роли крестьян как основной социальной группы в антикапиталистической революции была начата книгой М. Бакунина «Государственность и анархия» (1873 г.). Маркс тщательно изучил эту книгу, и ее конспект с его комментариями сам стал довольно большим трудом (конец 1874— начало 1875 г.), в котором, как считается, высказан ряд важнейших положений марксизма.
Маркс отмечает в конспекте, что, согласно Бакунину, ^марксисты должны проклинать всякую народную революцию, особенно же крестьянскую, по природе анархическую и идущую прямо к уничтожению государства. Как всепоглощающие пангерманисты, они должны отвергать крестьянскую революцию уже по тому одному, что эта революция специально славянская». Выписав эти слова Бакунина в свой конспект, Маркс не дает на них никаких комментариев. Он отвечает так: «Ученический вздор! Радикальная социальная революция связана с определенными социальными условиями экономического развития; последние являются ее предпосылкой. Она, следовательно, возможна только там, где вместе с капиталистическим производством промышленный пролетариат занимает, по меньшей мере, значительное место в народной массе… Он [Бакунин] абсолютно ничего не смыслит в социальной революции, знает о ней только политические фразы… Он хочет, чтобы европейская социальная революция, основывающаяся на экономическом базисе капиталистического производства, произошла на уровне русских или славянских земледельческих и пастушеских народов и чтобы она не переступала этого уровня» [66, с. 613, 615].
В книге «Кнуто-германская империя и социальная революция», которая послужила ответом на серию статей Энгельса о революционных народах, славянах и крестьянах, Бакунин выдвинул тезис о том, что национальный шовинизм (ненависть к «реакционным народам») и социальный шовинизм (ненависть к «реакционному крестьянству») имеют одну и ту же природу. Оба они отражают расизм западного капитализма, который оправдывает присущую ему эксплуататорскую сущность своей якобы цивилизаторской миссией.
Бакунин пишет: «По-моему, как то, так и другое притязание одинаково гнусно, и я заявляю вам, что и в международных отношениях, и в отношениях между классами я всегда буду на стороне тех, кого хотят цивилизовать таким способом. Я восстану вместе с ними против всех этих высокомерных цивилизаторов, будь то рабочие или немцы, и, восстав против них, я тем самым буду служить делу революции против реакции» [67, с. 223–224].
Бакунин категорически отвергает представления Маркса и Энгельса о крестьянстве, об «идиотизме деревенской жизни». Он предупреждает рабочих, что этот социальный расизм в отношении крестьян не имеет под собой никаких разумных оснований. Более того, он выдвигает пророческий тезис о том, что социалистическая революция может произойти только как действие братского союза рабочего класса и крестьянства. Этот тезис Ленин развил в политическую доктрину (которая и стала основанием ленинизма).
Бакунин отвергает представление Энгельса о том, что народы как целое являются носителями или революционных, или реакционных качеств (немцы, мадьяры и поляки революционны, южные славяне и русские— контрреволюционны). Бакунин видит в революционности не этническое, а социальное качество, причем исторически обусловленное. Но при этом в определении революционности человеческих общностей он отвергает и этнический, и классовый детерминизм. Да, во Франции буржуазия в какой-то исторический момент была революционным классом, но это— вовсе не естественное свойство буржуазии, эта революционность была продуктом французской культуры в конкретных условиях. Более того, в ходе исторического процесса может меняться характер даже отдельных сословий — дворянство рождает революционеров, а буржуазия оказывается реакционной независимо от стадии развития капиталистической формации. Историческая реальность делает нелепой попытку приписать немцам революционный дух, а русским — природную реакционность.
Присутствующий в классическом марксизме этнический и социальный расизм, а также открытая ненависть к отдельным народам и странам получили недвусмысленный отпор из среды русских революционеров. И этот отпор был дан несмотря на искреннее уважение к Марксу и Энгельсу как создателям господствующего в революционном движении XIX века философского учения.
