Евгений Гильбо - ПОСТИНДУСТРИАЛЬНЫЙ ПЕРЕХОД и МИРОВАЯ ВОЙНА Лекции по введению в социологию и геополитику современности
Сейчас мы вышли на новый виток и оказались в совершенно новой ситуации. Сегодня организация войск фундаментально меняется. Даже намека на сходство с организацией сухопутных частей 20–го века в боеспособных частях уже быть не может.
Сегодня в РФ в рамках военной реформы копируют американскую систему 30–летней давности, которая абсолютно устарела. Причём копируют не гибкую организацию, а ту, которая была сформирована ad hoc для ближневосточных войн. Вводят зачем–то устойчивые отдельные бригады, вместо того чтобы они были динамичными структурами в рамках более высокого соединения. Формируют бригаду по сути вместо полка, в рамках штатов старого полка. В результате получается пародия на полк, поскольку для России традиционна именно полковая организация.
Люди совершенно не понимают, для чего и что они реформируют, поэтому они просто обезьянничают. Единственный резон превращения полков в бригады тот, что их командиры теперь могут быть не полковниками, а генералами.
Война информационной эпохи
В предыдущей лекции я рассказывал, как два пацанчика делали маленький бизнес, в котором использовали собранный своими руками БПЛА для аерофотосъемки в интересах заказчика. Стоило им рассказать где–то у себя в институте, что они собираются такой бизнес делать, как тут же появился инвестор. Вдруг откуда не возьмись, к нам инвестор появись. Не понадобился фандрайзинг, инвестор просто взял и появился. Обычно так и бывает.
Почему это так бывает? Потому что существуют люди и организации, которые анализируют ход будущих войн и понимают, какие современные технологии будут востребованы. Соответственно необходим учет людей, которые с этими технологиями на «ты», необходим контроль за их деятельностью, поскольку это — технологии так называемого двойного назначения. Существуют структуры, которые занимаются контролем за технологиями двойного назначения, для того чтобы их мобилизовать в момент начала войны.
Кто же этим у нас занимается? Дело было в Ленинграде, или — как его не совсем корректно называют сейчас по имени одной из его частей – Санкт–Петербурге. Раз уж это происходит в Ленинграде, а это вроде бы территория РФ, значит — должны быть какие–то спецслужбы РФ. Я был бы очень рад, если бы этим занимался тот, кому по должности положено. Грубо говоря, в РФ есть военно–промышленный комплекс, есть вице–премьер Дмитрий Рогозин, который отвечает за программу вооружений. В нормальном государстве ему должны были бы быть приданы подразделения спецслужб которые этим и должны заниматься. К моему прискорбию ничего этого в России нет. Значит, инвесторы, которые в таких проектах оказываются мгновенно и с завидным постоянством, подгоняются другими службами. Какими?
Для того чтобы понять, как идет подготовка к войне, я сделаю малюсенький экскурс во времена моей относительно публичной политической деятельности в рамках РФ, в начало 90–х годов прошлого века. Тогда появилась благотворительная организация под названием фонд Сороса. Она занималась тем, что организовывала учителям по всей стране помощь гуманитарную, премии выдавала. Выдавала премии и ученым. В общем — всей этой несчастной интеллигенции, которая пострадала от ельцинских реформ, которые называют почему–то реформами Гайдара, хотя официальным их автором был знаменитый «экономический убийца» Джеффри Сакс.
Мне в 1994 или 1995 году пришлось готовить в Государственной думе парламентские слушанья, в рамках которых пришлось нашим бедным депутатам читать лекцию о том, чем на самом деле занимается фонд Сороса. Была фондом Сороса учреждена премия нашему уважаемому ученому — 500 дол. Для того чтобы получить эту премию, претендент был должен подробненько описать все свои разработки: чем занимался, чего достиг, и так далее. 30000 ученых написало отчёты. За 15 миллионов долларов Сорос получал полный обзор всей технической документации, обзор технических достижений СССР. Отчитался за 1 миллион.
Чтобы в рамках нормальной разведывательной работы, которой занимались соответствующие службы СССР и США во времена холодной войны, получить такой объем информации нужны были расходы и инвестиции порядка 150 миллиардов и лет 10–12 работы. Фонд Сороса за пару лет, потратив смешные деньги, весь этот объем информации получил. Депутаты несколько охренели, когда нами была им объяснена эта технология. Узнать им пришлось и о том, как через «Соросовских учителей» делали мониторинг кадрового потенциала. Так депутаты узнали, как работает профессиональная и современная аналитическая разведка.
С тех пор россиянские депутаты стали весьма и весьма подозрительными, но умней не стали. Обжегшись на молоке, дуют сейчас и на воду, но без какого–либо понимания, что происходит на самом деле, и как этому противодействовать.
Сегодня уже никого не интересует потенциал СССР, интересует будущее. Нынешние разведывательные структуры работают совершенно легально. Открыто действует уже не только аналитическая разведка, но и оперативная. Она действует не через резидентуру, а через легальные организации, которые держат людей, с ними связанных, с ними сотрудничающих, находящихся у них на премиях, еще на каких–то формах сотрудничества во всех ВУЗах, научных институтах и прочих местах. Они мгновенно получают информацию о том, где происходит какое–то шевеление. Поскольку они способны эту информацию оперативно отрабатывать, каждое шевеление стараются ставить под контроль. 3 копейки на инвестиции – и они соинвестор–совладелец. В любой момент, когда возникает в этом необходимость, можно немножечко дернуть и направить партнёров в нужное русло.
Это — реальный процесс, который сейчас происходит не только в России. Он происходит в большинстве стран мира. Где–то ему есть противодействие, где–то ему нет противодействия.
Невозможно противодействие этой деятельности на уровне контрразведки, оно возможно только на уровне национализма. Например, в Китае каждый китаец относится к американцам и американским организациям как к потенциальному противнику, врагу, как это было в СССР. Поэтому и в СССР было бы трудно проводить такие вещи: не потому что там КГБ особо мешало (КГБ и тогда было не особо эффективным, как и сейчас), а потому что каждый человек имел внутреннюю цензуру, и думал: «ага, это сотрудничество с врагом, это меня разводят, э нет, не получится» — и тихонечко сваливал. В Китае это и сейчас так, поэтому там трудно ввести подобные разработки. В России это не так, потому что можно очень долго верещать о величии народа–богоносца, о вселенской судьбе России, но в глубине души каждый гражданин РФ уже понимает, что в во–первых это уже не государство, а во–вторых Россия уже кончилась, нечего и выпендриваться. Исходя из этой внутренней установки, этого понимания жизни, навязанного СМИ, государственной пропагандой, школой и т.д., россиянцы очень активно сотрудничают с этими организациями.
Производительные силы и военная организация
Такова была война информационной эпохи, которая сейчас сменяется эпохой автоматических производств.
Чтобы понять структуру предстоящих вызовов, я немного вернусь в сферу производства, потому что надо понимать, что военные технологии есть следствие производственной технологии, а военная организация есть следствие производственной организации. К примеру, возникло мануфактурное производство, а с ним и рабочий класс, и возникла из него наполеоновская массовая стрелковая армия. Затем возникает сталелитейная промышленность, и мы видим армию с упором на артиллерию. Появляются механизированные производства, мы видим достаточно технически образованных людей в качестве призывников, в качестве личного состава, и уже к Первой Мировой это в той или иной степени военно–техническая армия, а ко Второй Мировой уже чисто техническая армия: там воюют техникой.
Сейчас мы видим новую структуру производительных сил. В предыдущее десятилетие — в нем господствовали пиар–технологии — и мы видим, к примеру, проект реформы Германской армии (который к моменту его запуска, как и все такие проекты, устарел на 10 лет, но четко отражает основу той идеологии). В нём делается упор на «ведомство страха», то есть на организацию, прежде всего, разведывательных служб и системы террора. В рамках этой реформы они сейчас пытаются обобщить и воспроизвести опыт ГЕСТАПО.
Это — правильная адаптация к ситуации, когда пиар–технологии господствуют, то есть к ситуации 1988–2012 годов. Но сейчас мы входим в эпоху, когда будут господствовать технологии автоматического производства. Мейнстримом, ядром мировой экономики, становятся производственные технологии.
Чтобы понять, на каких силах будет основано будущее развитие, давайте посмотрим, как выглядит современный производственный комплекс. Простейший современный производственный аппарат, квинтэссенция нынешних технологий – это 3д–принтер. Грубо говоря, вы на 3д принтере можете сделать что угодно. Вы создаете образ–проект на компьютере, затем под управлением компьютера подаются те или иные нужные материалы на выход 3д–принтера, дальше 3д–принтер этим самые материалы слоями нагоняет и получается некий трехмерный объект с заданными вами свойствами. Это и есть производственный процесс.
