Рой Медведев - Советский Союз. Последние годы жизни. Конец советской империи

Не без споров комиссия приняла в ночь с субботы на воскресенье решение об эвакуации всего населения г. Припять. А. Майорец был против эвакуации, опасался паники и Б. Щербина. Но ветер мог изменить направление. Эвакуация началась в 2 часа дня 27 апреля и проходила весьма организованно: к Припяти удалось подогнать более тысячи автобусов и три железнодорожных состава. Началось временное расселение эвакуированных, к которым через несколько дней прибавилось и все население из 30-километровой зоны вокруг Чернобыля. Главным для Правительственной комиссии был вопрос: как гасить реактор? Было принято предложение академика В.А. Легасова – сбрасывать на горящий реактор мешки с песком и свинцом. По распоряжению Н. Рыжкова все составы в стране, груженные свинцом, были повернуты на Чернобыль. Уже к концу дня 27 апреля к реактору было сделано 110 вертолетовылетов. На следующий день 300 раз, а 29 апреля 750 раз тяжелые вертолеты сбрасывали песок и свинец на горящий реактор. К концу дня 2 мая на реактор было сброшено 5 тыс. тонн свинца и песка. Радиация значительно уменьшилась, но дальше увеличивать нагрузку было опасно: реактор мог уйти под землю, последствия чего были непредсказуемы.

Заседание Политбюро с обсуждением проблем Чернобыльской катастрофы состоялось 28 апреля под председательством М.С. Горбачева. Докладывал Н. Рыжков. И в этот день, и раньше М. Горбачев приглашал к себе ведущих ученых-атомщиков, в том числе президента АН СССР А.П. Александрова, директора НИИ атомной энергии им. Курчатова академика Е.П. Велихова, а также одного из создателей атомных реакторов для АЭС, академика В.А. Легасова. Но и эти ученые в первые два дня не могли понять, что произошло, отказываясь верить в самое страшное – полное разрушение и расплавление активной зоны реактора. На Политбюро было принято решение создать оперативную группу Политбюро. Группу возглавил Н. Рыжков. В нее вошли от Политбюро В.И. Воротников, Е.К. Лигачев, Председатель КГБ В.М. Чебриков, министр обороны С.Л. Соколов, министр внутренних дел А.В. Власов. За освещение в печати и в других СМИ всех событий, связанных с Чернобылем, должен был отвечать зав. отделом ЦК и секретарь ЦК КПСС А.Н. Яковлев. Первое заседание комиссии состоялось 1 мая 1986 г., затем эти заседания происходили ежедневно, а то и два раза в день.

В субботу, 26 апреля, информационные агентства СССР не получили от властей никаких сообщений о катастрофе на ЧАЭС. Не было никаких сообщений на этот счет и в воскресенье, 27 апреля. Советские граждане получили первое и очень краткое сообщение об аварии в Чернобыле лишь вечером 29 апреля. Только 30 апреля мы узнали об эвакуации местного населения и о первых жертвах среди персонала станции, пожарных и милиции. Более оперативная информация стала поступать после 1 мая, когда несколько тщательно отобранных корреспондентов московских газет получили допуск в район Чернобыля. Но и в их сообщениях, подвергавшихся строгой цензуре, преобладала тема подвига, а не тема ответственности, тема героизма, а не халатности, восхищение четкостью работы спасательных служб, а не критика ошибок проектировщиков и строителей станции, ее персонала и службы безопасности АЭС. Можно было подумать, что речь идет о каком-то мощном извержении вулкана, а не о последствиях работы определенных людей и организаций.

За пределами Советского Союза также преобладали разного рода слухи и домыслы. В Европе первые сообщения о неожиданном и значительном повышении радиоактивности пришли 26 апреля из Швеции, где уже имелась собственная АЭС и вокруг нее были созданы системы контроля радиоактивности. Расчеты показывали, однако, что радиоактивность была занесена в Швецию атмосферными потоками из южных районов европейской части СССР. Но на запросы шведских властей в Москве никто никаких разъяснений не давал.

Особенно жесткий контроль за информацией о событиях в Чернобыле был установлен властями Украины и Киева. Общая радиоактивность в Киеве заметно возросла, но не до критического уровня. Атмосферные потоки двигались главным образом на северо-запад. К счастью, в эти дни в большой зоне вокруг Чернобыля не было дождей. Но приближалось 1 Мая, великий праздник труда. Руководство республики, несомненно, при одобрении Москвы, решило не отменять большую праздничную демонстрацию. Почти все высшие деятели Украины во главе с первым секретарем ЦК КПУ В.В. Щербицким стояли на Крещатике на трибунах, хотя многие из них уже отправили в Москву свои семьи. Однако уже вечером 1 мая радиоактивность в Киеве начала подниматься, превысив в несколько раз нормы ВОЗ. Особенно сильной была радиоактивность на асфальте. Власти призвали население не открывать окна и без необходимости не выходить на улицу. Возникла паника. По свидетельству Г. Медведева, из Киева с 1 по 7 мая уехало около миллиона человек. Не хватало поездов и автобусов. Праздничные демонстрации и иные мероприятия прошли 1 мая также во всех других крупных городах Украины и Белоруссии. Затем возникли панические настроения, которые были особенно сильны в Чернигове и в Житомире.

2 мая в Чернобыль прилетели Николай Рыжков и Егор Лигачев. Они осмотрели район катастрофы, затем заслушали доклады членов Правительственной комиссии Щербину, Легасова, Майореца, Велихова, председателя Росгидромета СССР Ю.А. Израэля. В этот же день, оценив все сообщения химиков и медиков, Н. Рыжков принял решение об эвакуации всего населения из 30 километровой зоны вокруг ЧАЭС. Речь шла почти о 200 населенных пунктах, и эта эвакуация началась немедленно. Покинул Чернобыль и Щербина, который уже получил здесь солидную дозу радиации. Его сменил Иван Силаев.

Из украинских руководителей в зоне катастрофы побывала только Валентина Шевченко, Председатель Президиума Верховного Совета УССР. В.В. Щербицкий от поездки в Чернобыль воздержался. Не был в Чернобыле и М.С. Горбачев. Вспоминая о своем разговоре с генсеком перед поездкой на ЧАЭС, Николай Рыжков позднее писал: «Честно говоря, я ждал, что он – глава партии и государства – тоже захочет полететь с нами. Но никакого такого желания он даже не высказал. Даже в виде предположения. Отвлекаясь от хода событий, хочу сам себе поставить вопрос: почему Горбачев проявил такую странную личную пассивность? Почему он так и не был в горящем Чернобыле? Ведь он с первых же дней своего правления усиленно и не без успеха лепил свой собственный образ любимца народа. Шел к людям, говорил с ними прямо на улицах. Он не боялся пресс-конференций. Он легко чувствовал себя под направленными в упор телеобъективами. Он умел и хотел нравиться всем. А тут – как что, так в кусты. Ведь любому ясно, сколько людских симпатий вызвало бы его даже краткое – пусть на несколько часов – появление в Чернобыле! Сколько уверенности прибавило бы оно самим чернобыльцам!»[20] Сходные сомнения высказывали и другие участники чернобыльской эпопеи. При этом все эти люди отмечали исключительно четкую и эффективную работу по ликвидации аварии и ее последствий самого Николая Рыжкова.

В мемуарах самого М. Горбачева о Чернобыле говорится мало. Свое собственное поведение в дни катастрофы он объясняет просто: не было нужной информации и ясности о масштабах аварии. «Считаю нужным сказать со всей откровенностью, – писал позднее М. Горбачев, – в первые дни не было ясного понимания того, что произошедшее – катастрофа не только национального, а мирового масштаба. Представление об ее истинных размерах формировалось по мере накопления информации»[21]. Вполне возможно, что М. Горбачев просто боялся рисковать. Хотя 5 тысяч тонн песка и свинца пригасили взорвавшийся реактор, угроза нового, еще более страшного взрыва сохранялась в течение всего мая 1986 г. 12 мая на пресс-конференции академик Евгений Велихов говорил: «Реактор поврежден. Его сердце – раскаленная активная зона, она как бы «висит». Реактор перекрыт сверху слоем из песка, свинца, бора, глины, а это дополнительная нагрузка на конструкцию. Внизу в специальном резервуаре может быть вода. Как поведет себя раскаленный кристалл реактора? Удастся ли его удержать, или он уйдет в землю? Никогда и никто в мире не находился в таком сложном положении: надо очень точно оценивать ситуацию и не сделать ни одной ошибки»[22]. Надо было копать тоннели под четвертым блоком и заливать их бетоном. Эту работу по созданию подземной бетонной подушки под реактором выполняли главным образом воинские части. Но сюда были направлены и тысячи шахтеров-добровольцев, которым выплачивалась громадная по тем временам заработная плата. Однако мало кто из участников этих работ вполне понимал тогда, какой опасности он подвергал при этом свое здоровье. В течение всего мая объем спасательных работ продолжал увеличиваться. Удалось откачать из-под реактора всю воду, а также прикрыть дамбами все озера и реки в опасной зоне. Только после 10 мая начали публиковаться данные об уровнях радиации на разных расстояниях от ЧАЭС.