Происхождение партократии - Авторханов Абдурахман
На заседании Политбюро от 3 января 1927 года новый нарком оглашает свою вступительную программу: «Должен заявить, что крестьянская стихия, крестьянский хлебный рынок находится целиком и полностью в наших руках, мы можем в любое время понизить и повысить цены на хлеб («XV съезд ВКП(б). Стенографический отчет», стр. 291).
Как же так? Ведь все еще советские законы нэпа не отменены, почему же тогда Микоян может по собственному усмотрению диктовать цены свободной торговле в деревне? В той же речи Микоян отвечает на эти вопросы довольно откровенно, чтобы не сказать цинично: потому что, говорит он, «мы имеем все рычаги воздействия в своих руках…, потому что за мужиком никто не стоит и нам не мешает!» (там же). «Нам никто не мешает» делать в деревне все, что мы хотим, — это были горькие слова, но еще не горькая правда. За этот оптимизм Микояна город заплатит катастрофой хлебного кризиса 1928 года.
Вот некоторые сравнительные данные, которые говорят о том, каким застал Микоян крестьянский хлебный рынок и до чего он его довел через год-полтора после своего назначения. В резолюции объединенного пленума ЦК и ЦКК от 23 июля 1926 года по докладу предшественника Микояна — Каменева — сказано, что по предварительным данным валовой урожай зерновых культур составит 4 миллиарда 700 миллионов пудов (на 400 миллионов больше предыдущего года) и что после выделения из этого количества хлеба для собственного крестьянского потребления и образования запасов на рынок будет выкинута масса хлеба от 900 миллионов до 1 миллиарда пудов и «эта масса должна быть снята с рынка для того, чтобы не вызвать снижения посевов в будущем», и что надо готовиться к «максимальному экспорту» русского хлеба на мировой рынок, дабы держать цену на хлеб на таком уровне, который «стимулировал бы крестьянское сельскохозяйственное производство» («ВКП (б) в рез.», Москва, 1933, ч. II, стр. 272–273).
Действительно, хлеб уродился необыкновенный, крестьянские амбары полны, рынок более чем пресыщен, но на город явственно надвигается голод — в чем же дело? Микоян начал душить частный городской капитал, а сам предложить деревне товаров не мог. Образовались знаменитые «ножницы» цен — хлеба много, а товаров не хватает, поэтому хлебные цены низкие, а на товары — высокие. Крестьянин отказывается продавать хлеб за бесценок, он создает запасы, а на город все плотнее надвигается голодная катастрофа. Как быть? Микоян заверил Политбюро, что он нашел вполне реальный метод выхода из кризиса. В начале февраля 1927 года Микоян выступил на Пленуме ЦК со специальным докладом на тему «о снижении отпускных и розничных цен» на промышленные товары с тем, чтобы способствовать ликвидации «ножниц цен». В резолюции ЦК констатировалось: «Рост покупательного спроса деревенского и городского населения, непокрываемый продукцией промышленности, создал обстановку товарного голода», что привело к дальнейшему «развитию ножниц цен» на рынке между промышленными и сельскохозяйственными товарами. Как выход Микоян предлагает понизить цены на товары, установить принудительные цены на хлеб, а в дальнейшем ликвидировать частную торговлю и кооперировать крестьянство («КПСС в рез.», Москва, 1953, ч. II, стр. 224–235).
XV съезд считал, что новый нарком одним росчерком пера уж? разрешил задачу «квадратуры круга» — стоит вместо товаров направлять в деревню приказы Микояна, как из деревни двинутся хлебные обозы в город. В решении съезда говорилось: «подавляющая масса продуктов сельского хозяйства заготовляется без посредства частного капитала… Эта продукция реализуется по ценам, установленным органами государства… благодаря определенной политике цен государство имеет возможность влиять на условия самого сельскохозяйственного производства» (там же).
Однако очень скоро выяснилось, что экономические законы свободного рынка сильнее приказов Микояна. Через некоторое время сам Сталин констатировал провал политики диктата цен Микояна, сказав: «Состоятельные слои деревни, имеющие в своих руках значительные хлебные излишки и играющие на хлебном рынке командную роль, не хотят нам давать нужное количество хлеба по ценам, определенным Советской властью». А результат? Его огласил тот же Сталин, заявив, что хотя валовая продукция хлеба составляла в 1927 году 5 миллиардов пудов, «мы производим товарного хлеба вдвое меньше, а вывозим за границу хлеба раз в двадцать меньше, чем в довоенное время» (Сталин, «Вопросы ленинизма», стр. 185).
Выход? Что надо делать, чтобы получить хлеб, который в избытке имеется 6 деревне? Отныне в порядок дня стал вопрос о судьбе самого нэпа, что видно из тех ответов, которые на этот вопрос давали в Политбюро ЦК — Бухарин предлагал повысить заготовительные цены на хлеб, бросить на крестьянский рынок побольше товаров и по нормальным ценам, пресечь всякие попытки «ликвидации нэпа слева». Бухарина поддержали глава правительства А. Рыков и лидер профсоюзов М. Томский — оба члены Политбюро.
Сталин и Микоян предложили другое решение — пустить в ход «все рычаги воздействия» на крестьян, — иными словами, ввести систему принудительной заготовки хлеба. Сущность этой системы сводилась к тому, что каждый крестьянский двор получал твердое задание сдавать определенную норму хлеба по твердым государственным ценам. Несдатчиков хлеба должны были судить как злостных спекулянтов с конфискацией всего их имущества. Из этого конфискованного имущества 25 % предназначалось для раздачи бедноте за ее участие в «классовой борьбе» против кулаков, «подкулачников» и «саботажников». Сталин рассматривал новый план как временную чрезвычайную меру, вызванную временной чрезвычайной обстановкой. Так были введены чрезвычайные или, как их тогда называли, «экстраординарные меры по хлебозаготовкам» 1927 г. Если речь шла об обеспечении города хлебом, даже поссорившись с крестьянством, план Сталина-Микояна явился спасением.
Но его практическое проведение было сопряжено с весьма серьезными трудностями. Так как исключалось добровольное выполнение крестьянами хлебных обязательств по новому плану, то надо было к хлебозаготовительному аппарату Наркомторга прикрепить чекистские отряды, которым предоставлялось неограниченное право обыска, конфискации хлеба и ареста. Конфискации подлежал не весь хлеб, а так называемые «излишки», то есть тот хлеб, который остается после вычитания из него продовольственной нормы данной крестьянской семьи. Чтобы такая хлебозаготовительная кампания не носила внешне характера «полицейской акции» уполномоченных партии и милиции при обходе крестьянских дворов всегда сопровождали группы местных активистов, которым было дано название «комсодов» («комиссия по содействию хлебозаготовкам»).
Нормы сдачи хлеба тоже устанавливались через эти «комсоды». Если крестьянин не выполнял вовремя предназначенной нормы, то существовал порядок штрафов — увеличение нормы до двух-, трех-, пятикратных размеров. Если же и это не оказывало воздействия, тогда судили. Так как нормы устанавливались не по фактическому наличию хлеба у крестьянина, а по принадлежности его к той или иной социальной группе (бедняк, середняк, зажиточный, кулак), то сотни тысяч людей судили за несдачу отсутствующего у них хлеба. Но если за таких людей их родственники или друзья устраивали «складчину», то есть собирали между собою хлеб и сдавали за него государству, то арестованный немедленно освобождался, будь он даже самым закоренелым кулаком.
Так что целью Сталина были вовсе не репрессии ради репрессий, а только такие репрессии, которые приносят хлеб.
И с этой точки зрения они оказались вполне оправданными — план хлебозаготовок 1927 года был выполнен: было собрано 644 миллиона пудов хлеба вместо 617 миллионов, собранных в 1926 году Каменевым.
Докладывая апрельскому пленуму ЦК (1928) о том, как это ему удалось, Микоян признался, что без «экстраординарных мер» ему это не удалось бы, и что без таких мер, вероятно, не обойтись и в будущем. ЦК открыто признался и в том, что не обошлось без крайностей и «перегибов» в применении «экстраординарных мер», в которых, однако, виновата не Москва, а местные власти. Известная практика Кремля — давать местным властям вдоволь «перегибать» палку, пока не будет выполнено плановое задание, а после его выполнения критиковать, а иногда даже наказывать «перегибщиков», — эта практика впервые родилась в те годы, а потом превратилась в систему сталинского руководства. В резолюции, принятой апрельским пленумом ЦК, впервые в партийный жаргон и вводятся термины, которые потом сделают эпоху: «извращения» и «перегибы». Этими словами обозначаются те действия местных властей, которые центральная власть молчаливо допускала во время выполнения планов, но от которых она считала нужным и полезным отмежеваться после их выполнения.
