Алексей Кунгуров - Секретные протоколы, или Кто подделал пакт Молотова-Риббентропа

Другой вариант: редакция сдала в набор, как и полагается, машинописные тексты, но латинская цифра VIII была условно обозначена суррогатным образом — У111, либо просто вписана от руки, что практиковалось наиболее часто. Но зачем мидовским чиновникам нужно было создавать себе такие проблемы, когда они вполне могли просто написать по-русски слово „август“? Этот нюанс можно считать косвенным свидетельством подлога. Косвенные улики имеют значение лишь в том случае, если их достаточно много. Если современное право позволяет осудить человека за убийство на основании совокупности косвенных улик, то и мы можем признать исторический источник фальшивым, когда косвенные свидетельства подлога достигают определённого количества в том случаях, когда прямые и неоспоримые доказательства подлинности оного отсутствуют.

Лингвистические „маячки“ (косвенные улики против фальсификаторов) достаточно явно проявляются, когда мы имеем дело с переводом с языка на язык — документ часто несет в себе особенности, характерные для языка оригинала. Например, в 1989 г. в пятом номере журнала „Новая и новейшая история“ был опубликован такой документ:

Правительство СССР и Правительство Германии Руководимые желанием укрепления дела миру между народами и исходя из основных положений договора о нейтралитете, заключенного между СССР и Германией в апреле 1926 года, пришли к следующему соглашению:

Статья 1

Обе Договаривающиеся Стороны обязуются взаимно воздерживаться от какого бы то ни было насилия и агрессивного действия друг против друга или нападения одна на другую, как отдельно, так и совместно с другими державами.

Статья 2

В случае, если одна из Договаривающихся Сторон окажется объектом насилия или нападения со стороны третьей державы, другая Договаривающаяся Сторона не будет поддерживать ни в какой форме подобных действий такой державы.

Статья 3

В случае возникновения споров или конфликтов между Договаривающимися Сторонами по тем или иным вопросам, обе Стороны обязуются разрешить эти споры и конфликты исключительно мирным путем в порядке взаимной консультации или путем создания в необходимых случаях соответствующих согласительных комиссий.

Статья 4

Настоящий договор заключается сроком на пять лет с тем, что поскольку одна из Договаривающихся Сторон не денонсирует его за год до истечения срока, срок действия договора будет считаться автоматически продленным на следующие пять лет.

Статья 5

Настоящий Договор подлежит ратифицированию в возможно короткий срок, после чего Договор вступает в силу.

Настоящий пакт действителен лишь при одновременном подписании особого протокола по пунктам заинтересованности Договаривающихся Сторон в области внешней политики. Протокол составляет органическую часть пакта.

Для того, чтобы читатель не сомневался, что здесь приведен подлинный документ, текст снабжен солидной ссылкой: АВП СССР, ф. 0745, оп. 14, п. 32, д. 3, лл. 52–53. Но элементарный лингвистический анализ сразу выявляет подложность этого документа. Смысл фальсификации, как нетрудно догадаться в том, что здесь присутствует более чем странный „постскриптум“, где упоминается некий особый протокол. Но вместо слов „составляет органическую часть пакта“ по-русски правильно будет написать „неотъемлемую часть“. Такая режущая глаз корявость может возникнуть разве что при художественном переводе с английского, где словосочетание integral part переводится в зависимости от контекста как „неотъемлемая часть“ (юриспруденция, экономика) или как „составная, органическая часть“ (медицина, биология). Переводчик просто не учел этот нюанс. Но самый большой изъян этой фальшивки в том, что предполагаемое соглашение именуется то „настоящий пакт“, то „настоящий Договор“.

Кстати, не лишне будет вспомнить, что Риббентроп в своих мемуарах утверждает, будто русские не пытались заранее составить проект договора о ненападении, и вдело пошел вариант, набросанный им совместно с Гауссом уже в самолете. Если Риббентроп говорит правду, значит, рассматриваемый проект договора — позднейшая фальсификация. Если рассматриваемый нами документ подлинный — значит, сфабрикованными являются мемуары Риббентропа. Но всего вероятнее третий вариант: и то и другое — фальшивка.

Не будем придираться к тому, что слово „договор“ с заглавной буквы принято писать в английской грамматике, но не в русской (если это не имя собственное). Не станем долго задерживать наше внимание на том, что в официальном документообороте слово „постскриптум“, тем более в текстах договоров(!) НИКОГДА не употребляется, и то, что здесь так названо, на самом деле является примечанием. Главное заключается в том, что советская дипломатия разделяла понятия „пакт“ и „договор“, и одно и то же соглашение никогда не называлось пактом и договором одновременно. Это подметил еще Юрий Калабухов в статье „Белые пятна“ и мифы истории» (журнал «Молодая гвардия», № 7, 1991 г.):

«Была ли у Советского Союза практика заключения с другими государствами не договоров, а пактов? Да, была. 29 сентября 1939 годе одновременно с заключением с Германией договора о дружбе и границе СССР заключил с Эстонской Республикой ПАКТ о взаимопомощи. 5 октября 1939 годе СССР заключил с Латвийской Республикой ПАКТ о взаимопомощи. А вот 10 октября 1939 года СССР заключил с Литовской Республикой договор о взаимопомощи (с передачей Литве по этому договору города Вильно и Виленской области).

Если наша страна заключала с одними государствами договоры, а с другими ПАКТЫ, то в этом была какая-то тонкость. Какая? Если рассмотреть содержание ПАКТОВ, заключённых СССР с Эстонией (см. газету „Правде“ от 29 сентября 1939 г., с. 1) и Латвией (см. газету „Правда“ от б октября 1939 г., с. 1), то нетрудно увидеть, что по этим ПАКТАМ нашей стране предоставлялась возможность арендовать на длительный срок (10 лет) какие-то морские порты (в случае с Латвией) или какие-то острова (в случае с Эстонией) этих государств и создавать там советские военно-морские базы или другие объекты военно-стратегического назначения. То есть наша страна получала как бы дополнительные территории вне наших границ. Эти порты и острова с их акваториями создавали широкий простор для действия наших военно-морских сил. Таким образом, договоры между СССР и Латвией, СССР и Эстонией имели существенную значимость еще и для других стран, расположенных в непосредственной близости от зоны действия этих договоров. Они могли затрагивать их суверенные интересы. Кроме того, те малые страны (Латвия, Эстония), которые заключали с нами, великой державой, договоры, сами хотели, чтобы заключаемые договоры о взаимопомощи уже названием показывали бы всему миру свою значимость. В силу этих обстоятельств договоры между СССР и Латвией и Эстонией перерастали из просто договоров в ПАКТЫ. В случае же с Литвой СССР не получал возможности сооружать на литовской территории военно-морские базы и т. д., он лишь получал возможность с целью защиты Литвы от агрессии извне расквартировывать на ее территории строго ограниченные по виду, составу и количеству контингенты войск, которые должны были размещаться на согласованных с литовским правительством территориях. То есть в данном случае договор касался только Литвы и СССР, не затрагивал интересы сторонних государств и не мог называться ПАКТОМ».

Пактом советско-германский договор был назван 18 сентября 1939 года в германо-советском коммюнике о польских событиях, поскольку в результате разгрома Польши августовский договор приобретал большую значимость. Однако в дипломатической переписке он продолжал именоваться исключительно договором. В печати же термин «пакт» иногда фигурирует, но исключительно в редакционных комментариях. Например, в газете «Известия» за 24 августа 1939 г. в редакционном сообщении, предваряющем публикацию текста Договора о ненападении, используется слово «пакт», а в газете «Правда» в том же самом случае соглашение называется исключительно договором.

Поскольку замирению с Японией после серии локальных вооруженных столкновений Советский Союз придавал исключительно большое значение, то и соглашение, подписанное между двумя странами 13 апреля 1941 г. официально именовалось Пактом о нейтралитете. Кстати, с его расторжением возникли некоторые сложности, поскольку аннулирован он мог быть только по истечении пятилетнего срока, то есть в 1946 г., а до того времени отказ от взятых Советским Союзом обязательств означал одностороннюю денонсацию пакта.[196]