Константин Романенко - Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего
В целом Верховный главнокомандующий был доволен результатами операции; однако в письме командующим всеми четырьмя фронтами он указал и на недостатки. Он видел их в том, что вследствие нарушений передислокации штабов и командных пунктов теряются связи с подчиненными и высшими штабами; штабы в течение длительного времени не знают обстановки. Отсутствие руководства и комендантской службы при прохождении войсками дефиле и переправ приводит к перемешиванию частей, скоплению войск и потере времени. К крупным недостаткам он отнес отвлечение главных сил на решение второстепенных вопросов и беспечность, с которой, двигаясь вперед, командиры не заботятся о разведке и охранении.
Сразу после освобождения Минска, 4 июля, Сталин утвердил директиву по отсечению группы армий «Север» от группы «Центр» и выходу советских войск к границе Восточной Пруссии. 9 июля он рассмотрел окончательно план Ковельской наступательной операции 1-го Белорусского фронта. Она предусматривала разгром ковельско-люблинской группировки немцев, овладение Брестом и выход широким фронтом на Вислу с захватом плацдарма на ее западном берегу.
Без остановок и промедления войска 3-го, 1-го и 2-го Белорусского и Прибалтийского фронтов развернули наступление в направлении Каунас—Даугавпилс—Рига к побережью Балтийского моря, отрезая пути отхода немецкой группе «Север». Южнее 1-й и 2-й Белорусские фронты успешно продвигались к Лиде, Гродно и Бресту. Фронт стратегического наступления Сталина развернулся от Балтийского моря до Карпат, и его армии – на протяжении 400 километров – вышли на государственную границу.
К началу августа 1944 года советские части вышли на границу Польши. Генерал-майор фон Бутлар пишет: «Разгром группы армий «Центр» положил конец организованному сопротивлению немцев на Востоке». Гитлер был в ярости. Он снял с поста главнокомандующего группой «Центр» фон Клюге и на его место назначил генерал-фельдмаршала фон Моделя, считавшегося мастером оборонительного боя.
Общее положение теперь носило совсем иной характер, чем в период, когда враг стоял у стен советской столицы. И все-таки в 1944 году немцы оказались в Москве, точнее, Сталин сам «показал врагам Москву»…
После неоспоримого триумфа советского оружия он произвел своеобразный антипарад, развенчивающий значимость былых побед германских войск. 17 июля он распорядился провести по улицам столицы Советского Союза 57 тыс. солдат, офицеров и генералов Вермахта, взятых в плен в Белоруссии, увидеть которую они мечтали три военных года.
Побежденные шли широкой походной колонной через весь город. Используя современный штамп, это было грандиозное шоу. Грозная немецкая армия предстала нескончаемым потоком серых мундиров, отражавшим на улицах Москвы грандиозную тень поражения. Казалось, что колонне пленных нет конца, но, когда прошли последние ряды, движущиеся за ними уборочные машины поливали улицы, смывая с прогретого солнцем асфальта грязные следы несостоявшихся завоевателей.
Но борьба продолжалась, и историки заблудились во мнениях по оценке причин остановки советского наступления в августе 44-го на подступах к Варшаве. Одни утверждают, что Сталин не хотел допустить установления в Польше проанглийского правительства; другие говорят, что советские войска, измотанные предыдущими сражениями, уже не имели достаточно сил для решающего броска.
Истину еще более затемнил амбициозный Жуков, утверждавший в своем далеко не историческом сочинении, что окончательная остановка наступления была чуть ли не им навязана Сталину. И «умный» маршал якобы «поплатился» за это престижной должностью координатора Ставки. Почему-то и те, и другие, и последний легко сбрасывают с исторической сцены Гитлера.
Что действительно послужило основанием для возникновения паузы в освобождении польской столицы? Стали ли участники варшавского восстания жертвами политических расчетов Сталина? На эти вопросы не будет ответа, если не разрешить более логичные сомнения.
А зачем вообще было организовано это легкомысленное, вызвавшее бессмысленные человеческие потери восстание? Во имя чего колоссальной ценой должна была Красная Армия оплачивать освобождение столицы далеко не ключевого европейского государства?
Конечно, победы Красной Армии в 1944 году стали очевидны, но поход на Запад не превратился для нее в туристическую прогулку. Война по-прежнему собирала свою кровавую жатву. Моральные аргументы в отношении необходимости продолжения войны до победного конца и связанной с этим неминуемости дальнейших жертв советского народа Сталин изложил еще в майском приказе наркома обороны.
В нем он писал: «Наши задачи не могут ограничиваться изгнанием вражеских войск из пределов нашей Родины. Немецкие войска напоминают теперь раненого зверя, который вынужден уползать к границе своей берлоги – Германии для того, чтобы залечить свои раны. Но опасный зверь, ушедший в свою берлогу, не перестает быть опасным зверем. Чтобы избавить нашу страну и союзные с ней страны от опасности порабощения, нужно преследовать раненого немецкого зверя по пятам и добить его в собственной берлоге. Преследуя же врага, мы должны вызволить из немецкой неволи наших братьев – поляков, чехословаков и другие союзные с нами народы Западной Европы, находящиеся под пятой гитлеровской Германии».
Действительность показала, что отступление немецких войск не превратилось в паническое бегство. Предстояли тяжелые бои, и обстановку на советско-германском фронте Сталин рассмотрел на заседании Ставки 27—29 июля.
Конечно, было очень заманчиво ворваться на территорию Восточной Пруссии. Но успех скорого прорыва мощной обороны он посчитал маловероятным и поэтому решил, что 1-й Белорусский фронт должен развивать наступление на Варшаву, с тем чтобы не позже 5—8 августа овладеть ее предместьем Прагой – пригородом Варшавы на восточном берегу Вислы.
Предстоявший военный поход Красной Армии в Европу не мог не вызвать коренного изменения политической атмосферы на этой части старого континента. Первым на ожидавшиеся события отреагировал Уинстон Черчилль. Свою озабоченность «коммунистическими интригами в Италии, Югославии и Греции» и необходимость осуществления мер по предотвращению «распространения советского влияния» он выразил в беседе с Иденом еще в мае 1944 года.
Британский премьер не ограничился закулисной риторикой. В письменных обращениях к Сталину и во время последующих личных встреч он настоятельно навязывал советскому вождю «джентльменский» раздел Европы. Собственно говоря, именно достижение этой цели, а не облегчение ведения войны Советским Союзом в первую очередь преследовала высадка союзников в Нормандии. Сталин сделал значительные и существенные шаги навстречу осуществлению политических замыслов своего коллеги по «Большой тройке», но Черчилль хотел большего. Одним из проявлений этой политической жадности стали события в Варшаве.
Окрыленные успешной высадкой на французской территории и желавшие поставить советскую сторону перед свершившимся фактом, англичане дали карт-бланш польскому эмиграционному правительству в Лондоне на организацию «восстания» в Варшаве. Целью польских националистов было желание «обосноваться в польской столице прежде, чем туда доберутся русские».
По приказу из Лондона 1 августа отряды Армии Крайовы численностью в 150 тысяч боевиков под командованием генерала Бур-Комаровского в первые четыре дня захватили пригороды Варшавы. Однако, как пишет английский историк А. Буллок, они не смогли «овладеть аэродромом, мостами через Вислу или Прагой – правобережным предместьем столицы, где они могли войти в контакт с русскими».
Не могли? Или не хотели? При любой постановке вопроса существенно то, что не только о подготовке «восстания», но даже о его начале руководители акции не поставили в известность советскую сторону. Рокоссовский отмечал, что о восстании в городе ему стало известно лишь 2 августа, и, наблюдая с высокой заводской трубы город своей юности – горящую Варшаву, он не только не мог помочь «восставшим», у него даже не было с ними связи.
Правда, в первые дни начала этой авантюрной акции англичане обеспечивали поляков оружием и боеприпасами, которые сбрасывали с самолетов. Но уже в этот период Черчилль запаниковал и 4 августа в обращении к Сталину сообщил, что постанцы «просят русской помощи, которая кажется весьма близкой. Их атакуют полторы немецкие дивизии… Это может быть помощью Вашим операциям».
Это была лишь ложка меда, и Черчилль лукавил. Однако Сталин был информирован лучше, чем британский премьер. Кроме того, рассматривая ситуацию, он опирался на здравый смысл, а не на иллюзорное нетерпение рассудка, принимавшего желаемое за действительное.
«Думаю, – ответил Сталин на следующий день, – что сообщенная Вам информация поляков сильно преувеличена и не внушает доверия. К такому выводу можно прийти хотя бы на том основании, что поляки-эмигранты уже приписывали себе чуть ли не взятие Вильно какими-то частями Крайовой Армии и даже объявили об этом по радио. Но это, конечно, не соответствует действительности ни в коей мере.
