Владимир Брюханов - Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну
После чего я с ним сейчас же поехал к князю во дворец...»[708]
Собрав три записки (Вуича, Н.Д.Оболенского и свою собственную), Витте поместил их в текст своих мемуаров, а затем, используя записку Ушакова (ее текст был опубликован уже советскими архивариусами в 1923 году), дал дополнительную трактовку событий. Характерно, что и Витте, и Ушаков усиленно подчеркивают тот факт, что они лично не встречались с конца сентября и до 30 октября 1905 года, когда Ушаков снова возник и потом зачастил к Витте опять со своими соратниками, утрясавшими вопрос об оплате прошедших забастовочных дней. Неизвестно, как это решилось, но сама постановка вопроса очень интересна: государственные служащие просили от государства оплаты времени антиправительственной забастовки! Как видим, теперь, в отличие от января 1905 года, верноподданность рабочих Экспедиции заготовления государственных бумаг проявилась в достаточно своеобразной форме!
В мемуарах Витте обрушивается на А.Д.Оболенского, допустившего утечку информации: «поведение Николая Николаевича перед 17 октября мне объяснил П.Н.Дурново влиянием на него главы одной из рабочих партий Ушакова. /.../ Дурново мне говорил, что будто именно князь Оболенский устроил свидание великого князя Николая Николаевича с Ушаковым и что он ему как будто хвастал, что благодаря ему последовал манифест, и это он устроил через Нарышкина. Я этому не поверил, а потому не зная, насколько это верно, думаю, что скорее это было маленькое хвастовство. Одно несомненно, что князь Алексей Дмитриевич Оболенский – мелкий человек, либеральный дворянин, философ училища правоведения»[709], – одним словом, вполне подходящее лицо на пост обер-прокурора Синода!
Затем Витте дает характеристики другим персонажам: «Нарышкин – это не из тех настоящих Нарышкиных, за одним из братьев коих замужем моя дочь, с этими Нарышкиными он не имеет ничего общего. По существу, это /.../ промотавший свое состояние, ничего в жизни не делавший, человек петербургского общества, спортсмен-охотник, и по охоте компаньон, а потому и близкий Николаю Николаевичу. Он повлиял и ввел Ушакова к великому князю. Очень может быть, что его познакомил с Ушаковым всюду проникающий князь Андронников»[710].
И об Андронникове: «Князь Андронников – это личность, которую я до сих пор не понимаю; одно понятно, что это дрянная личность. Он не занимает никакого положения, имеет маленькие средства, неглупый, сыщик не сыщик, плут не плут, а к порядочным личностям, несмотря на свое княжеское достоинство, причислиться не может. /.../ Он вечно занимается мелкими политическими делами, влезает ко всем министрам, великим князьям, к различным общественным деятелям, постоянно о чем-то хлопочет, интригует, ссорит между собой людей, что доставляет ему истинное удовольствие, оказывает нужным ему людям мелкие услуги; конечно, он ухаживает лишь за теми, кто в силе или в моде и которые ему иногда открывают к себе двери. Это какой-то политический мелкий интриган из любви к искусству»[711].
Итак, позиция Витте вполне ясна. Поскольку открылось, что свидание Ушакова с великим князем действительно имело место и привело к решающим политическим результатам (о чем оба участника встречи предпочитали не распространяться), а так же и то, что их знакомство состоялось не по воле Провидения, а благодаря интриге вполне земных людей, Витте старается создать впечатление, что это было происками не его собственными или приближенных к нему все-таки солидных политиков – типа А.Д.Оболенского, а всего лишь легкой шуткой мелких людишек вроде Андронникова и Нарышкина.
Неизвестно, могли ли подобные аргументы сыграть роль для царя и его ближайшего окружения (в том числе и для Николая Николаевича) – Витте так и не пришлось официально оправдываться, а его карьера закатилась по совокупности множества причин. Зато судьба зло подшутила над Витте-мемуаристом.
Во-первых, замена князя А.Д.Оболенского князем М.М.Андронниковым не может умалить масштабов проведенной интриги: уже после ухода Витте от дел и еще более после его смерти Андронников прославился как крупнейший интриган своего времени и ближайший друг Распутина. И фантастическая деятельность Андронникова отнюдь не только легенда – достаточно сослаться на официальные сведения о его смерти: в 1919 году, будучи одним из руководителей Кронштадтской ЧК (!!!), он был разоблачен (или якобы разоблачен) как участник контрреволюционного заговора и совсем не якобы арестован и расстрелян[712] – куда уж дальше! Таким образом, участие или мнимое участие Андронникова в интриге против великого князя нисколько не лишает ее солидности.
Во-вторых, Андронников вовсе не был чужим человеком для Витте. В другом месте мемуаров, рассказывая о покушениях, которые готовили на него правые экстремисты, Витте счел необходимым привести телеграфное предупреждение, присланное этой «дрянной личностью», желавшей спасти его от смерти. В связи с этим Витте был вынужден признать в 1912 году: «он влез и ко мне, когда я был министром финансов, и в течение 8 лет был ко мне вхож, не в мой дом, а ко мне в служебный кабинет. Ничего такого дрянного никто про него сказать не может /.../. И в настоящее время он ближайший друг и военного министра [В.А.Сухомлинова], и /.../ министра внутренних дел [А.А.]Макарова, бывает и у Коковцова. С тех пор как я покинул пост председателя Совета министров, Андронников у меня бывает очень редко»[713], – в последней фразе звучит неподдельная горечь.
Что же касается распределения ролей в интриге против Николая Николаевича, то решающая заведомо принадлежит самому Витте. Только Витте из всех упомянутых лиц имел тесные контакты и с великим князем, и с Ушаковым практически одновременно в конце сентября 1905 года. Будучи хорошо с ними знаком (с великим князем Витте общался в молодости, а затем имел значительный перерыв – служебные судьбы не сталкивали их до осени 1905 года), Витте смог оценить их идеальное соответствие для проведения сеанса внушения. Дело было только за тем, чтобы организовать сеанс в течение кратчайшего отрезка времени, когда это было и необходимо, и возможно. Совсем не важно, кто именно из соратников Витте сумел это осуществить.
Но подписанием Манифеста и утверждением доклада Витте дело еще не завершилось: впопыхах все присутствовавшие не заметили или сделали вид, что не заметили, что назначение Витте председателем Совета министров так и не состоялось, хотя вроде бы вытекало из решений, принятых царем.
Витте, доплыв до Петербурга, передал Манифест для опубликования Трепову, который пока сохранял полноту исполнительной власти. Поздно вечером 17 октября о Манифесте стало известно, днем следующего дня его текст распечатан и распространен по улицам столицы, и тогда же дошел уже до Москвы.
В течение 18-19 октября Манифест стал известен во всех губернских городах, несмотря на забастовки газет и телеграфа: ради такого случая бастующие телеграфисты подсуетились, и постарались повсюду распространить радостную весть. Это вызвало совершенно оправданное замешательство у местных властей: кардинальная политическая реформа не была предуведомлена никакими официальными шагами, а фактический захват телеграфа забастовщиками вполне допускал возможность злостной мистификации.
Сделав Манифест достоянием публики, Витте явно преградил царю пути назад.
С вечера 17 октября Витте держал себя как премьер, в том числе выезжал 18-го снова в Петергоф – обсуждал с царем назначения министров. Кроме того, он счел необходимым, чтобы одновременно с Манифестом был опубликован и его доклад, утвержденный царем. Это, по-видимому, никак не могло улучшить отношение царя к Витте, и назначение все еще висело в воздухе.
Витте нервничал, и его выходка против Коковцова со сравнением последнего с зулусским вождем, описанная выше, произошла как раз вечером 18 октября на заседании, где обсуждались детали амнистии, опубликованной 21 октября. Неизвестно, что происходило в Петергофе, и понадобилось ли дополнительное требование Николая Николаевича к царю о выполнении данного слова, но назначение Витте председателем Совета министров последовало только 19 октября. 20 октября, как мы сообщали, это было опубликовано «Правительственным Вестником»; там же официально обнародованы Манифест 17 октября и доклад Витте.
Витте, растолкав всех конкурентов, стал, наконец, премьером.
Манифест гласил:
«Смуты и волнения в столицах и во многих местностях империи нашей великою и тяжелую скорбью преисполняют сердце наше. /.../ Повелев надлежащим властям принять меры к устранению прямых проявлений беспорядка, бесчинств и насилий в охрану людей мирных, /.../ мы /.../ признали необходимым объединить деятельность высшего правительства.
