Уильям Годвин - О собственности
Так как естественное состояние общества несовместимо с законами и ограничениями, то оно не допускает даже того ограничения, которое запрещает людям накапливать собственность. Но воздержание от накопления, как уже было сказано, заключается в понимании нелепости и бесполезности его. Если вообще можно себе представить такое явление при общественных условиях, при которых принципы справедливости будут правильно поняты, то оно не представит никакой опасности. Мысль о возможности накопления не вызовет той тревоги, какую она вызывает у современных сторонников политической справедливости, склонных заранее беспокоиться об этом. Такое странное извращение человеческого Разума будет вызывать только смех или жалость.
Какое условие потребуется для того, чтоб я мог считать какую–нибудь вещь своей собственной? Только то обстоятельство, что она нужна для моего благополучия. Мои права будут продолжаться до тех пор, пока существует эта нужда. Слово «собственность» вероятно сохранится, но его значение изменится. Ошибка заключается не столько в самой идее, сколько в источнике, из которого она возникла. То, что я имею, истинно мое, если нужно мне для употребления; то, что я имею, если оно даже представляет плод моего труда, но мне не нужно, не может быть мною удержано без нарушения справедливости.
При таком состоянии общества будет неизвестно, что такое насилие; я не расстанусь ни с чем без полного своего согласия. Капризы будут неизвестны, никто не будет зариться на то, чем пользуюсь я, кроме тех случаев, когда другому человеку станет ясным, что в его руках этот предмет будет полезнее, чем в моих. Мое жилище до известного предела будет так же священно, как сейчас. Никто не будет вторгаться ко мне и мешать мне в моих занятиях и размышлениях. Никто не заявит претензий на занятие моего жилья, так как всякий сумеет получить для себя собственное, не хуже моего. Жилье, принадлежавшее мне вчера, останется моим и сегодня. Большинство занятий требуют определенных приспособлений, и ради общего блага надо, чтобы, как правило, я сегодня нашел готовыми свои приспособления, оставленные вчера. Но хотя идея собственности в таком измененном виде сохранится, но зависть и эгоизм, связанные с собственностью, исчезнут. Болты и запоры исчезнут. Все мои вещи будут к услугам каждого, если только это не помешает моему пользованию ими. Такие новички, как мы, могут вообразить себе тысячи споров, вытекающих из того, что собственность будет висеть на волоске. Но в действительности споры окажутся невозможны. Они представляют порождение ложной и преувеличенной любви к самим себе. Вам нужен мой стол? Сделайте себе другой, или, если я в этом отношении опытнее вас, я сделаю его для вас. Он вам нужен немедленно? Тогда сравним насущность вашей нужды в нем и моей, и пусть решает справедливость.
Все эти замечания приводят нас к рассмотрению одной добавочной трудности, связанной с разделением труда. Будет ли каждый человек сам делать все нужные ему инструменты, мебель и необходимые вещи? Это может стать очень затяжным делом. Всякий производит работу, к которой он привык, лучше и скорее, чем человек непривычный. Разумно, чтобы вы делали для меня то, что потребует у меня, может быть, в три или четыре раза больше времени и что в конце концов все же я сделаю плохо. Но введем ли мы торговлю и обмен? Ни в коем случае. Отвлеченная идея обмена может быть будет существовать; все люди одинаковую часть своего времени будут употреблять на физический труд. Но обмен в личных интересах это — очень вредная практика. Как только я начинаю снабжать вас по каким–либо иным основаниям, кроме настоятельной вашей потребности, как только в дополнение к требованиям благожелательности я начинаю претендовать на какие–то выгоды для себя, тогда кончается политическая справедливость и нарушается чистота общественной системы, которую мы обсуждаем. Никто не будет заниматься торговлей. Нельзя предположить, чтобы кто–нибудь стал производить любую нужную вещь иначе, как в соответствии с потребностью в ней. Из всех профессий самой выдающейся, в которую каждый человек внесет свою долю, будет профессия просто человека и, может быть, в добавление еще и земледельца.
Разделение труда в изображении писателей–экономистов по большей части является порождением алчности. Было установлено, что десять человек могут сделать в двести сорок раз больше булавок в день, чем один человек[31]. Это достижение способствует развитию роскоши. Цель заключается в том, чтобы установить, как много можно выколотить из труда низших классов для того, чтобы еще лучше позолотить праздных и высокомерных. Изобретательность купца подстрекает к новым усовершенствованиям такого рода, которые помогают еще больше богатств сосредоточить в его собственных сундуках. Возможность произвести сокращение количества затрачиваемого труда указанным способом сильно уменьшится, когда люди научатся отказываться от излишнего. Польза такого уменьшения количества требуемого труда, когда вообще труда будет затрачиваться так мало, едва ли уравновесит зло, проистекающее из широкого сотрудничества. Из сказанного по этому поводу ясно, что будет существовать разделение труда, если сравнивать обсуждаемое нами общество с состоянием одиночек и дикарей. Но произойдет широкое соединение труда, если сравнивать это общество с тем, к какому мы привыкли сейчас в культурной Европе.
Глава VII
ВОЗРАЖЕНИЕ ПРОТИВ НАШЕЙ СИСТЕМЫ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ РОСТА НАРОДОНАСЕЛЕНИЯ
Сущность возражения. — Отдаленность предполагаемых последствий. — Предположительные средства для противодействия им. — Всемогущество разума. — Примеры. — Причины одряхления. — Молодость может быть продолжена при бодрости духа, ясности ума и доброжелательности характера. — Силы, которыми мы владеем, по существу своему способны развиваться. — Полезность этих указаний уже в настоящее время. — Их значение для общества в его будущем состоянии.
Один писатель, много размышлявший над вопросом об управлении[32], рекомендует равную или, по его мысли, общую собственность как наилучшее средство от незаконного присвоения и бедности, являющихся в настоящее время самыми могущественными врагами человеческого рода, от тех пороков, которые в некоторых случаях мешают воспитанию, а во многих — вызывают полное пренебрежение им, от всех волнений страстей, от всякой несправедливости и эгоизма. Но нарисовав такую картину, казалось бы, столь же правдивую, сколь радостную, он выставляет довод, все разрушающий и восстанавливающий безразличие и отчаяние, именно довод о последующем чрезмерном росте народонаселения.
Один из самых серьезных доводов против этого возражения заключается в том, что такое рассуждение предполагает трудности, которые возникнут в слишком отдаленном будущем. Три четверти поверхности земного шара, которые могут быть населены, остаются необработанными. Обрабатываемые же площади допускают огромные усовершенствования в обработке. Население сможет возрастать еще, вероятно, несчетное количество веков, а земли все еще будет достаточно для прокормления жителей. Кто вообще может предсказать, как долго сама земля сумеет преодолевать все случайности, заключенные в планетной системе? Кто может сказать, какие средства представятся для устранения такой отдаленной трудности, когда впереди еще столько времени для практических мероприятий, о которых мы сейчас, в наше время, не можем иметь ни малейшего представления? Было бы, Действительно, нелепо пугаться системы, столь благодетельной для человечества, только потому, что люди станут слишком счастливы и вследствие этого смогут через большой промежуток времени оказаться слишком многочисленными.
Но хотя эти замечания составляют достаточный ответ на указанное возражение, но может быть не излишне пуститься в некоторые рассуждения, к которым это возражение естественно приводит. Говоря языком одного из авторов священного писания, земля «во веки пребывает»[33] . Тогда возникает опасность ее перенаселения и потребуется средство для избавления от этого. Если это действительно так, то зачем нам быть беспечными и безразличными и считать, что не существует никаких средств противодействия этому. Если бы мы открыли их, то это укрепило бы прочность и основательность наших перспектив; кроме того, можно с большим основанием предполагать, что то средство, которое будет представлять в будущем регулирующую пружину нашего поведения, может и сейчас уже привести к благотворным изменениям. Дальнейшее надо рассматривать до известной степени как уклонение в область предположений. Если они даже окажутся ошибочными, то та великая система, которую они должны восполнить, останется по здравому смыслу неопровергнутой. Если дальнейшее и не даст нужного средства, то из этого не следует, что такого средства вообще не существует. Великая цель всего исследования останется все же в силе, как бы ошибочны ни оказались предлагаемые дальше рассуждения.
