Маша Гессен - Пропаганда гомосексуализма в России

Когда я наконец рассказал родителям, они, конечно, не пришли в восторг. В этой безумной России никто, я думаю, не придет в восторг, узнав, что его сын — гей. Но мои родители — очень мудрые люди. Мама однажды сказала мне, что она рада тому, что я встретил Александра, но горюет, что родила меня в стране, где я не могу быть счастлив.

В одиночку я бы никогда на это не решился. Так и продолжал бы жить во лжи, как живет большинство российских геев. У тебя есть работа, есть какие-то друзья, есть другие друзья, которые не знают правды о тебе. Но когда у тебя есть партнер, проще взять и уехать куда-то, где ты никого не знаешь.

АЛЕКСАНДР

Во время церемонии я заплакал, Иван тоже. Я даже не мог произнести «Да», когда она спросила: «Ты берешь Ивана…», только через какое-то время сумел выговорить. Потом мы с одним нашим приятелем, который был свидетелем, отметили это дело, ели суши и пили шампанское. Самое трудное на церемонии бракосочетания было поцеловаться. Когда ты вынужден так долго прятаться, почти всю свою жизнь, не так-то легко вдруг перестать это делать.

ИВАН

Свадьба сама по себе — большое событие в жизни каждого человека. Наши родственники и друзья не могли на ней присутствовать, чтобы нас поддержать. Я был счастлив, конечно, но расстраивался, что не было моих родителей. После церемонии, когда мы получили свидетельство о браке и пошли фотографироваться, мы слышали, как некоторые люди говорили что-то вроде: «Как мило, посмотрите на них». Я не верил своим ушам. Позже мы послали родителям несколько фотографий и они нам прислали свои поздравления. Моя сестра была вынуждена разглядывать наши свадебные фото по ночам, когда дети спали. Теперь нельзя показывать такое детям — в России это запрещено законом.

Мы надеемся, что в будущем в России станет легче. Может быть, когда Путин уйдет. Не все россияне гомофобы, но когда это идет сверху… Все изменится, может быть, лет через 200.

АЛЕКСАНДР

Нет, пораньше. Лет через 100, думаю.

ЭЛЬВИНА ЮВАКАЕВА И ЕЛЕНА НИКИТИНА

«Это моя семья, а семью менять нельзя»

Эльвина работает менеджером по маркетингу в инженерной компании. Кроме того, она — сопрезидент Федерации ЛГБТ-спорта России. Елена — архитектор по образованию, занимается интерьерным дизайном. Еще она кандидат в мастера спорта по дзюдо. В 1998 году она собрала команду из девушек-дзюдоисток, готовых играть в баскетбол, и повезла их в Амстердам на всемирные Гей-игры. Эльвина и Елена познакомились в 2008 году в канун Нового года.

ЕЛЕНА

Эльвина сдавала квартиру моей приятельнице, а я помогала переезжать. Зашла в квартиру, увидела фотографию Эльвины и влюбилась.

ЭЛЬВИНА

Я знала Лену заочно, потому что тогда был популярен ЖЖ и много кто там сидел. Я у нее не была во френдах, но время от времени заходила к ней на страницу. Казус в том, что мы обе из Питера, но никогда не пересекались. В Москве у нас тоже достаточно много общих знакомых, но и тут мы тоже никогда не пересекались — до первой нашей встречи.

ЕЛЕНА

Потом, перед Новым годом, мы случайно поужинали втроем: Эльвина, я и подруга — она, можно сказать, была свахой. Это все произошло за очень короткое время. Стремительно и без сомнений. Конфетно-букетного периода у нас не было. Мы сразу начали налаживать быт.

ЭЛЬВИНА

То есть первый раз мы увиделись за две недели до Нового года, а сразу после Нового года мы уже фактически жили вместе. Для меня это была, скорее, любовь со второго взгляда. Но я доверилась Лене раз и навсегда, что очень серьезно для меня. Это моя семья, а семью менять нельзя.

ЕЛЕНА

Я веду довольно открытый образ жизни — в семье и на работе. Если меня не спрашивают о моей ориентации, то я не говорю, но мой руководитель знает, и еще несколько сотрудников. С родителями никаких конфликтов нет — Эльвина стала членом семьи. Она даже приезжает без меня в Питер и может остановиться у моих родителей.

ЭЛЬВИНА

Более того, Ленина мама говорит: «Давайте уже, рожайте детей». Мы везем собаку в ближайшую течку вязать в Швецию, и мама пошутила, мол, даже собаке уже нашли заграничного жениха, а себе не можете.

ЕЛЕНА

Так как я старше, то я хочу рожать первой. У нас нет жесткого критерия отбора папы, но нам нужно, чтобы донор был нам известен. Мне важно, как выглядят его родители, нет ли каких-то патологий, в каком психологическом состоянии его семья и т. д. Я не против, чтобы папа принимал участие в воспитании ребенка. Мы бы хотели сделать это в России.

ЭЛЬВИНА

Но с тех пор, как начали обсуждать следующий этап антигейского закона — возможность изъятия детей из однополых семей — мы не понимаем, что делать. Посмотрим, что случится после Сочи, и тогда уже примем какое-то решение. Вообще, конечно, страшно.

Но мы не будем вуалировать это какими-то фиктивными браками. Если у нас появятся дети и такой закон примут, нам придется как-то очень аккуратно себя вести.

ЕЛЕНА

Я не хочу уезжать. Мне нравится жить и работать в России. Мне не 25 лет, чтобы с нуля начинать карьеру в Европе.

ЭЛЬВИНА

Недавно я ездила в Штаты, и первые две недели я провела там по программе Государственного департамента, которая была посвящена спортивному маркетингу. Нас было шесть человек, и остальные пятеро были представителями организационного комитета Сочи-2014. Они все друг друга знали, потому что работали в одном департаменте. Когда мы прилетели в Вашингтон, в первый вечер у них было много вопросов ко мне: Кто я? Что делаю? и т. д. Я им объяснила, и они практически все восприняли адекватно. Под конец, когда мы уже прощались, они сказали: «Эльвина, ты нам открыла глаза, и наш мир и понимание стали шире, потому что мы никогда не задумывались о том, что у однополых пар могут быть какие-то социальные сложности. Теперь мы понимаем, за что вы боретесь». Эти пять человек были моей личной маленькой победой.

ЕЛЕНА

Не то, что наше общество морально не готово к принятию гей-парадов, просто у нас в стране и так достаточно других неразвитых социальных сфер. Но когда ты вокруг себя развиваешь толерантную культуру — мнения меняются. У меня есть такие примеры: люди говорят мне: «Вот мы с тобой общаемся, и ты нормальная».

Сейчас у меня есть заказчики — мусульмане, чеченцы. С одной стороны, мне достаточно комфортно с ними общаться, потому что они высокоинтеллектуальные, современные люди, но, с другой стороны, я не представляю, как бы я им сказала.

ЭЛЬВИНА

В 2011 году мы организовывали зимний спортивный фестиваль и были, видимо, не очень аккуратны — написали в группе ВКонтакте название пансионата в Солнечногорске, где должно было проходить мероприятие. Накануне фестиваля на местный Солнечногорский портал пришли анонимные письма с угрозами: «Мы не дадим устроить гей-парад на нашей земле. Мы собираем отряд и приедем его громить» и т. д.

Параллельно мне позвонил менеджер пансионата и сказал, что их руководство запретило пускать нас на территорию, потому что они «не хотят проблем». Мы связывались с директором управляющей компании этого пансионата, и он сказал: «Поймите, мне все равно, но мне поступил звонок из администрации Московской области». Было два варианта: либо все отменять, либо искать другой пансионат. Мы его нашли.

ЕЛЕНА

ЛГБТ-активизмом я начала заниматься в 1997 году. У нас в Петербурге была некоммерческая организация, которая называлась «Лабрис». На тот момент это была единственная такая организация в Питере. Занимались в том числе и правозащитной работой, но тогда не было таких сильных гонений.

Интернета тогда не было и мы писали письма, отвечали на звонки, проводили общественные акции. Все, что попадалось нам, мы переводили, перепечатывали. Устраивали показы ЛГБТ-фильмов.

Сейчас ситуация стала гораздо хуже.

УЭС ХЕРЛИ

«Моя жизнь превратилась в фильм Педро Альмодовара»

Уэс переехал из России в Сиэтл еще подростком. В 2005 году он сменил имя на более американизированное и из Василия Науменко превратился в Уэса Харли, взяв фамилию своего партнера. Уэс — независимый кинорежиссер, сейчас он работает над художественным фильмом, посвященным его иммигрантской юности в США.

Я переехал в США в 1997 году, мне тогда было 16 лет. Мы приехали в Сиэтл и влюбились в него, так до сих пор здесь и живем. Мы — это я и мама, мы не очень близки с остальными нашими родственниками. Я вырос во Владивостоке, это большой город, но очень провинциальный. В России я не мог даже рассчитывать кого-нибудь встретить — я даже не думал, что там вообще есть люди вроде меня. Разве что какие- нибудь выродки, извращенцы, про которых ходили слухи, вот и все. Я смирился с тем, что я единственный гей в городе. Почти так же плохо, как быть геем во Владивостоке, во всяком случае, в те времена, было быть евреем. Я не еврей, но у меня был друг-еврей, и он тоже в каком-то смысле сидел в подполье. Нельзя было признаваться в том, что ты еврей.