Владимир Брюханов - Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну
Были ли устранимы эти противоречия? По мнению современного исследователя А.Б.Широкорада, это была «сложная, но вполне достижимая задача, состоявшая из двух частей.
Первая часть – найти достойные компенсации Австро-Венгрии и Германии /.../. Австрии можно было предложить Боснию, Герцеговину, ну и в крайнем случае свободный выход к Эгейскому морю через Салоники. /.../
Германии же на определенных условиях можно было гарантировать неприкосновенность Эльзаса и Лотарингии. /.../ Усиление же в этом случае Германии и охлаждение отношений с Францией были ничтожным фактором по сравнению с решением вековой задачи России. Захват Проливов существенно увеличивал военный потенциал России, который легко бы с лихвой компенсировал потерю столь опасного и сомнительного союзника, как Франция.
Вторая часть задачи была жесткая политика в отношениях с Англией, вплоть до разрыва дипломатических отношений и начала войны. /.../
Выживший из ума канцлер Горчаков и не дюже разбиравшийся в политике Александр II поступили с точностью до наоборот. Они оба трепетали перед Англией и по-детски надеялись, что если они будут действовать осторожно и с оглядкой на лондонскую воспитательницу, то им удастся дорваться до сладкого»[85].
Против такой характеристики, выданной царю и его канцлеру, возражать трудно. Оставим в стороне и моральный аспект программы, изложенной очень похоже на то, как мыслили дипломаты и военные XIX века[86]. Но в этой программе имелось еще одно но: при осуществлении столь сложных и рискованных комбинаций необходимо было верить тем партнерам, которые избираются в качестве союзников, и не иметь поводов и причин ошибаться в этой вере. Принимая стратегическое решение сегодня, нужно быть уверенным, что его не понадобится поменять завтра. Дальнейший же ход событий показал, что не только Бисмарк не мог полагаться на царя и Горчакова, но и они на него.
В 1875 году началось восстание в Боснии и Герцеговине, а затем пожар охватил и иные части Балкан; восстание в Болгарии сразу было подавлено турками с невероятной жестокостью.
Затем события пошли почти по сценарию, расписанному А.Б.Широкорадом, только Франция пока не была еще никаким союзником России, и речи не могло идти поэтому о ее сохранении или потере в данном качестве.
В первой половине 1876 года были закулисно утрясены отношения России с Австро-Венгрией и Германией, хотя, очевидно, далеко не полностью: Австро-Венгрия получала в перспективе Боснию и Герцеговину, боровшиеся в это время за свою независимость, а вот Германии неприкосновенность Эльзаса и Лотарингии обещаны не были. Это, по-видимому, и стимулировало Бисмарка хранить еще один камень за пазухой. Россия, так или иначе, получила от своих союзниц карт-бланш на поход на Балканы.
Уступка Австро-Венгрии борющейся Боснии и Герцеговины, хотя и являлась подлостью сама по себе (равно как и ее принятие), но одновременно была необычайно коварным шагом. Об этом четко говорится в меморандуме Н.Н.Обручева 1885 года: «Уже в 1876 г., предположенная на известных условиях уступка Австрии Боснии и Герцеговины была допущена нами потому, что должна была вести к ее ослаблению, а не к усилению. Славянский элемент в Австрии угнетен, немцы и венгры дружно взяли над ними верх. Присоединение еще частицы славян к Австро-Венгерскому организму должно было разрушить эту стройность и как показывает опыт действительно разрушило»[87] – бойтесь данайцев, дары приносящих, а также и русских! Но расчеты последних в 1876-1878 годах также окончились прахом.
С июня по октябрь 1876 года войну с Турцией вели поощряемые Россией Сербия и Черногория, но успехов не имели. В России же пресса развернула горячую кампанию поддержки единоверцев; началась вербовка и посылка на Балканы добровольцев.
Крайне нерешительный царь долго тянул время, не рискуя объявить мобилизацию, которая была проведена только осенью 1876 года, когда, по мнению военных экспертов, выступать было уже невозможно – зимняя кампания в Балканских горах представлялась немыслимой. В результате, во-первых, содержание бездействующей отмобилизованной армии всю зиму 1876-1877 года легло непомерной тяжестью на российскую казну; во-вторых, военные действия, начавшиеся весной 1877 года, были лишены фактора внезапности и преимущества в развертывании, а поэтому не привели к решительным успехам вплоть до глубокой осени, и Россия получила-таки зимнюю кампанию на Балканах, но только уже на следующую зиму; в-третьих, все замедленные действия и царской армии, и царской дипломатии дали время всем недоброжелателям России выяснить отношения между собой и разработать четкие планы на случай всех вариантов дальнейшего развития событий.
Эти планы чуть было не опрокинулись полной и безоговорочной победой русских на рубеже 1877 и 1878 годов, которой уже никто не ожидал. Но тут же Александр II предпринял новую задержку: вместо того, чтобы легко захватить Константинополь на плечах разгромленной и бегущей турецкой армии и под носом уже прибывшего Британского флота, а затем использовать захваченную турецкую столицу в качестве главного козыря на дальнейших дипломатических переговорах, армия остановилась у ее стен.
Царь и его младший брат – главнокомандующий армией великий князь Николай Николаевич Старший – явно уступали друг другу честь принять на себя ответственность за занятие Константинополя. 20 марта / 1 апреля 1878 царь телеграфировал к брату: «Что скажет Россия и наша доблестная армия, если ты не занял Константинополя!.. Я с трепетом ожидаю, на что же ты решишься»[88] – и это вместо прямого приказа! Правда, с другой стороны, захваченный Константинополь сулил чрезвычайно сложные дальнейшие внутриполитические проблемы для царя: отказаться затем от уже занятого Константинополя означало бы бросить совсем уже отчаянный вызов всей своре российских славянофилов! В такой ситуации кто угодно на месте Александра II ощутил бы сильнейшие сомнения!
Итогом стал Берлинский конгресс 1878 года, о котором в 1889 году, в связи со смертью Петра Шувалова, возглавлявшего вместе с Горчаковым российскую делегацию в Берлине, уже цитированный А.А.Половцов вспоминал следующим образом: император Александр Николаевич «сначала говорил, что останется чужд войне, потом, желая оказать любезность императрице и получить за то некоторое отпущение грехов личных, стал мирволить косвенному вмешательству, затем после плотного завтрака произнес московскую речь [30 октября / 11 ноября 1876 года – с угрозами в адрес Турции и Англии] и, наконец, мечтая о воссоединении утраченной по Парижскому трактату бессарабской территории, заказал три фельдмаршальских жезла (для себя и двух братьев) еще прежде объявления войны. Когда же Европа разразилась смехом над Сан-Стефанским договором [19 февраля / 3 марта 1878 года], то Александр II не на шутку струсил, видя истощенное и беспомощное состояние своего правительства.
В присутствии государя [военный министр Д.А.]Милютин говорил уезжавшему в Берлин Шувалову, что мы решительно не в состоянии вести войны, что Англия знает это и Бисконфильд[89] делает громадные вооружения. Сообразно сему, даны были Шувалову инструкции, а для помехи дан в спутники впавший в детство и ненавидимый Бисмарком кн[язь] Горчаков. На конгрессе Россия получила все условия, о достижении коих было предписано Шувалову и, несмотря на то, Александр Николаевич стал бранить Шувалова как виновника нашего политического унижения. Журналисты, и в особенности московские, говорили в том же тоне, забывая, что они же втягивали Россию в войну, якобы бескорыстную, войну освободительную и т.п.»[90]
Существует и более критическое отношение к результатам конгресса и ролям, сыгранным там оппонентами России: «В Берлинском трактате прежде всего поражает то, что он словно создан не для обеспечения всеобщего мира, а с целью перессорить все великие и даже многие мелкие европейские державы»[91].
На конгрессе Бисмарк пытался разыгрывать роль «честного маклера» (по его собственному выражению), но всему свету – и русским в том числе – было ясно, что едва ли не главная его цель – надуть Россию. Упомянутый Андраши стал его лучшим помощником в этом деле, а заглавную антироссийскую роль играли англичане.
Спустя год идеологи бескорыстной освободительной войны, упоминавшейся Половцовым, писали уже в таком стиле:
Н.Я.Данилевский: «Видно, путь к Босфору и Дарданеллам идет через Дели и Калькутту»;
