Сергей Лозунько - «Уродливое детище Версаля» из-за которого произошла Вторая мировая война
…Совет Народных Комиссаров заявляет, что, поскольку речь идет о действительных интересах Польши и России, не существует ни одного вопроса: территориального, экономического или иного, который не мог бы быть разрешен мирно, путем переговоров, взаимных уступок и соглашений, как это имеет место сейчас в переговорах с Эстонией», — говорилось в заявлении[61].
2 февраля ВЦИК РСФСР принял обращение к польскому народу, повторявшее вышецитированное заявление Совнаркома.
4 февраля министр иностранных дел Польши Патек пообещал Москве предоставить ответ на заявление Совнаркома от 28 января. Однако этого не произошло, и 6 марта Москва по-новой запрашивала Варшаву о согласии начать мирные переговоры. При этом на тот момент польские войска, готовившиеся к масштабной агрессии, начали «прощупывать» оборону красных боевых порядков, возобновив по сути военные действия на Украине. Поэтому в советской ноте на имя главы польского МИД Патека отмечалось, что по соображениям стратегического порядка РККА более не может придерживаться разграничительной линии, ранее обещанной Варшаве: «Мы с сожалением должны констатировать, что Польское Правительство не только не решилось начать еще предложенные нами мирные переговоры, но вопреки тому, на что мы были вправе рассчитывать, начало широкую военную оффензиву против украинской территории, создавая этими новыми агрессивными действиями угрозу для независимой Украинской Республики.
Российское и Украинское союзные Правительства вынуждены, в результате этих наступательных действий, защищать украинскую территорию против этого ничем не оправдываемого нападения, и поэтому лишены возможности на Украинском фронте по стратегическим соображениям, вытекающим из необходимости обороны, держаться линии, указанной в заявлении 28-го января»[62]. При этом Москва вновь призвала начать мирные переговоры.
Только под конец марта (27-го) Польша откликнулась, но выдвинула совершенно неадекватное предложение — начать переговоры 10 апреля в г. Борисове, фактически непосредственно в районе соприкосновения польских и советских частей. Собственно, это польское предложение представляло собой дипломатический маневр, прикрывающий подготовку к наступлению. В реальности никаких переговоров Варшава вести не собиралась. Что станет очевидно из дальнейшего обмена дипломатическими нотами.
28 марта Москва выдвинула контрпредложение — заключить общее перемирие (т. е. по всей протяженности фронта — поляки предлагали заключить локальное, непосредственно в месте, прилегающем к переговорному пункту) и выбрать для переговоров более спокойное место — в нейтральном государстве, например в Эстонии.
1 апреля глава польского МИД Патек отверг советское предложение. Польша соглашалась вести переговоры лишь в Борисове, находящемся в военной зоне, и по-прежнему настаивала лишь на местном перемирии.
2 апреля Москва прямо обвинила Польшу в ведении двойной игры: «Совершенно неясно, какую цель Польское Правительство может преследовать, настаивая на продолжении военных действий, если его намерения действительно миролюбивы, и поэтому в этом отношении неизбежно должны возникнуть сомнения ввиду его упорного нежелания, прекратив кровопролитие, создать благоприятные условия для мирных переговоров. Российское Советское Правительство при таких условиях не понимает, каким образом Польское Правительство находит возможным настаивать на Борисове как на месте переговоров, так как он находится непосредственно в зоне военных действий и так как там, даже в случае заключения местного перемирия, совершенно отсутствуют самые элементарные условия, необходимые для обеспечения спокойствия и свободы совещаний конференции. Кроме того, предложение заключить чисто местное перемирие на Борисовском участке на все время мирных переговоров, между тем как война продолжалась бы на всей остальной линии фронта, настолько странно, что Российскому Советскому Правительству приходится подозревать существование у Польского Правительства задней мысли стратегического характера»[63].
Если, отмечало советское правительство в своей ноте, Польша не желает вести переговоры в нейтральной Эстонии, то, предлагала Москва, давайте назначим местом переговоров Варшаву! Как говорилось в документе, советское правительство «считает возможным в качестве последней уступки, на которую оно может пойти, согласиться, если Польское Правительство того пожелает, вести переговоры в Варшаве, где станция радиотелеграфа была бы в распоряжении русской делегации и где близость грохота орудий не мешала бы спокойному и обдуманному ходу переговоров»[64]. На всякий случай в этом же документе советское правительство упомянуло также о Москве и Петрограде, где гарантировало создание всех необходимых для переговоров условий.
Но и собственная столица в качестве места переговоров поляков не устроила! Официальная версия отказа — «по внутриполитическим причинам». Дескать, приезд советской делегации в польскую столицу привел бы к внутриполитическим осложнениям.
7 апреля Патек опять ультимативно выставил требование вести переговоры непременно в Борисове и только в условиях местного перемирия.
8 апреля Москва обращается со специальным заявлением к державам Антанты: «Российское Правительство готово принять в качестве места переговоров любой город нейтрального государства или Антанты, даже Лондон или Париж»[65]. 9 апреля копия этого обращения была направлена также и польскому правительству.
Державы Антанты не ответили. А поляков и этот вариант не устроил!
Наконец 23 апреля Москва выразила готовность вести переговоры в Гродно или Белостоке (контролировавшихся поляками): «Советское Правительство, со своей стороны, по-прежнему готово продолжать переговоры, прерванные предыдущим ультимативным заявлением поляков, и его мирные намерения не переменились… готово было бы вести переговоры, например, в Гродно или Белостоке, поскольку в этих местах делегациям могли бы быть обеспечены все необходимые и общепринятые технические возможности». При этом Москва не преминула выразить свое удивление: «Советское Правительство считает невероятным отказ воюющей стороны от переговоров на ее же территории в пунктах, не могущих возбуждать сомнений с точки зрения каких бы то ни было якобы внутреннеполитических соображений»[66]. Но теперь, зная как на самом деле развивались события, мы понимаем, что удивляться было нечему — в Польше давно было принято решение о войне с Советской Россией, все остальное — маневры, уловки и хитрости.
Ну, а 25 апреля Пилсудский начал вторжение (хотя еще 19-го польский аэроплан сбросил на Киев несколько бомб, от которых 10 человек погибли и 14 были ранены)[67]. Перед этим (21 апреля) с Петлюрой было подписано соглашение, вошедшее в историю как Варшавский договор, развивавшее идеи Варшавского акта от 2 декабря 1919-го. За Польшей закреплялись украинские земли, входившие в состав Речи Посполитой до 1772 г., а сама «независимая Украина», согласно этой бумаге, замышлялась как польский вассал.
Собственно, нет смысла анализировать этот опереточный «договор» (в котором, к примеру, имелось положение о незыблемых гарантиях польским землевладельцам в «суверенной УНР» и проч.), как и подписанное в его развитие военное соглашение от 24 апреля — для Пилсудского эти бутафорские акты были не более чем пропагандистской ширмой для обоснования агрессии. Тем более что приказ о наступлении (с датой нападения 25 апреля) Пилсудский отдал своим войскам еще 17 апреля.
Своими действиями Пилсудский по сути копировал трюк Гогенцоллернов, несколькими годами перед тем привезшими в своем обозе Центральную Раду (которая затем была разогнана теми же немцами, посадившими в Киеве Скоропадского — перестал бы Петлюра устраивать Пилсудского, последний легко сменил бы и этого «независимого правителя»).
Все прекрасно понимали, что «война за независимость Украины» есть полнейший маскарад. Польская пресса сопровождала поход Пилсудского пропагандистской кампанией в шовинистическом духе, требуя «захвата всех тех земель, которые принадлежали Польше 150 лет тому назад — почти до Смоленска»[68].
Первоначальные успехи польских войск, усиленных бандами Петлюры, объясняются превосходством в силах и средствах над частями РККА. Только поляки к началу нападения имели 738 тыс., при этом хорошо вооруженных и экипированных с помощью Антанты.
Ударная группировка, состоящая из пяти армий, сведенных в два фронта (Северо-Восточный в Белоруссии и Юго-Восточный на Украине), насчитывала 148,5 тыс. штыков и сабель, 4157 пулеметов, 894 орудия, 302 миномета и 51 самолет. Им противостояли силы советских Западного и Юго-Западного фронтов, имевших 96,4 тыс. штыков, 7,5 тыс. сабель, 2988 пулеметов, 674 орудия, 34 бронепоезда, 67 бронеавтомобилей.
