Александр Папчинский - 1937. Большая чистка. НКВД против ЧК
Фортунатов пытался привлечь помощника начальника 3-го отдела УГБ УНКВД Мигберта к ответственности. Но успеха не имел и стал поговаривать в кругу сотрудников УНКВД, что «Мигберт и Шапиро (Шапиро-Дайховский — М.Т, АЛ.) из-за националистических побуждений задались целью погубить всех русских сотрудников». Обвинили Фортунатова и в шпионаже. Он, старый сотрудник Иностранного отдела (в 20-е годы Фортунатов работал резидентом ГПУ-ОГПУ в Китае, руководил дальневосточным сектором ИНО ОГПУ) оказался «…агентом разведывательного отдела японского Генерального штаба, а в 1936 году был завербован польским вице-консулом в Ленинграде Каршем для шпионской работы в пользу Польши», а также «…внедрил в секретный аппарат УНКВД шпионов и разведчиков». Постановлением Комиссии НКВД и Прокурора СССР от 4 января 1938 года Е.А. Фортунатов был осужден к вмн — расстрелу. 11 января 1938 года приговор привели в исполнение[84].
Под арестом оказались и бывший начальник ЭКО УГБ УНКВД ЛО (к тому моменту управляющий одного из трестов НКОП СССР) А.Л. Молочников и заместитель начальника 3-го отдела УГБ УНКВД Я.П. Ржавский (в 1933–1936 гг. заместитель начальника ЭКО ПП — УГБ УНКВД ЛО). Они обвинялись в принадлежности «…к антисоветской заговорщической организации, готовившей свержение Советской власти и совершение террористических актов над руководством партии и Советского правительства»[85]. Главным свидетелем в деле Молочникова — Ржавского выступил бывший начальник ЭКУ ОГПУ — ЭКО ГУГБ НКВД Л.Г. Миронов. Под руководством последнего обвиняемые работали в аппарате Экономического управления ОГПУ: Молочников помощником начальника ЭКУ, а Ржавский начальником 1-го отделения. Миронова спешно доставили в Ленинград, где его допросы вели Заковский и Шапиро-Дайховский.
Деятельность руководства ЭКО ПП ОГПУ — УГБ УНКВД в Ленинграде пристально изучалась командой Заковского. Дело в том, что в конце 1936 года из Москвы поступило оперативное приказание: «Тщательно проверить все следственные дела о взрывах, авариях, пожарах… во всей системе народного хозяйства и транспорта в целях выявления контрреволюционной вреди- тельско-диверсионной деятельности троцкистов и вредителей, не выявленной в свое время органами…». Все стали изучать старые уголовные дела (главным образом разрабатываемые экономическими подразделениями органов госбезопасности) «…под углом выявления контрреволюционной вредительско-диверсионной подоплеки». Тем более что значительная часть этих дел «…в свое время прошла в судах, как нарушение техники безопасности, халатность, бесхозяйственность»[86]. О ходе проводимой проверки Заковский требовал докладывать ему лично.
Вскоре на его стол легли донесения о том, что ряд аварий на оборонных предприятиях Ленинграда и области не являлись нарушениями техники безопасности, а носили диверсионно-вреди- тельский характер. Так в 1934–1935 гг. на заводе № 52 в Колпине произошло несколько взрывов: 17 апреля 1934 года — взрыв в мастерской просевки порохового состава цеха дымных порохов, погибло шесть человек, двое получили сильнейшие ожоги, убытки составили 5 тысяч рублей; 13 мая 1935 года — взрыв в мастерской динамитного цеха, погибло шесть человек, убытки 18 тысяч рублей. Были взрывы на оборонных заводах и в августе 1935 года[87]. Прежнее руководство ЭКО УГБ УНКВД якобы представило эти аварии как результат нарушения техники безопасности. Сейчас же чекисты смотрели на события двухлетней давности иначе, видя в них исключительно диверсию и вредительство. К тому времени «подоспел» и арест Миронова, который уже на первых допросах в Москве зачислил Молочникова и Ржавского в число своих пособников. 2 сентября 1937 года по приговору выездной сессии ВК ВС СССР в г. Ленинграде А.Л. Молочников и Я.П. Ржавский были расстреляны.
Дело Молочникова — Ржавского оказалось настолько серьезным, что при отправке его в архив один из следователей (Мигберт) составил особое предписание начальнику 8-го (учетно-реги- страционного) отдела УГБ УНКВД М.А. Егорову: «Прошу держать его (архивно-следственнное дело. — Прим. авт.) на особом учете, не выдавая на руки никому без санкции начальника УНКВД ЛО комиссара ГБ 1-го ранга Заковского»[88].
В 1937 году вновь всплыли декабрьские события 1934 года. 30 апреля 1934 года был арестован бывший начальник Оперативного отдела УГБ УНКВД А.А. Губин. В начале июня 1937 года он стал давать «признательные» показания: «После смерти Кирова Паукером при моем участии был убит Борисов с целью сокрытия следов убийства, так как Борисов являлся единственным свидетелем убийства Кирова». Губин назвал своих соучастников: бывших — начальника 1-го отделения оперода Хвиюзова, оперативного секретаря оперода Н.С. Максимова, сотрудников 2-го (оперативного) отдела УГБ УНКВД Д.З. Малия и Н.И. Виноградова[89].
Два последних некиста сопровождали личного охранника Кирова М.Борисова в его поездке в Смольный, на допрос к Сталину. Их уже арестовывали в декабре 1934 года. Тогда следствие, которым руководил начальник 3-го отделения ЭКО ГУГБ НКВД И.И. Черток, пришло к заключению, что причиной смерти охранника стал несчастный случай во время аварии автомобиля. Малия и Виноградова освободили, и они продолжали служить в органах НКВД.
В июле 1937 года Малия и Виноградова повторно обвинили в убийстве Борисова. Из показаний шофера Кузина (данных после допросов «с пристрастием») выходило: «Малий во время движения якобы вырвал у него рулевое управление, резко направил машину вправо, в результате чего произошло столкновение с домом и при этом Борисов погиб»[90]. Поначалу они отрицали эти показания, но через месяц оба заявили, что совершили это преступление по заданию контрреволюционной группы. Убрать Борисова им якобы поручил бывший начальник оперода УГБ УНКВД ЛО А.А. Губин. На судебном заседании Малий и Виноградов отказались от прежних показаний, заявив судьям: «Показания дали с целью сохранить собственную жизнь». В сентябре 1937 года их расстреляли. Тогда же был расстрелян еще один чекист, участник событий 1-го декабря 1934 года, бывший «прикрепленный» охранник Кирова (к моменту ареста начальник отделения механической связи УНКВД) Л.Ф. Буковский[91]. Его обвинили в «совершении террористического акта и в проведении антисоветской пропаганды». Ранее в августе 1937 года был приговорен к высшей мере социальной защиты и А.А. Губин.
1 августа 1937 года Заковский подписал приказ, который своей преамбулой и разделами повторял общий приказ НКВД СССР № 00 447 от 31 июля 1937 года. Для проведения операции по ликвидации вся область *)ыла разбита на 12 оперативных секторов: Ленинградский, Лужский, Новгородский, Старорусский, Волховский, Тихвинский, Боровичский, Лодейнопольский, Вытегорский, Белозерский, Череповецкий, Устюжинский. Отдельно были созданы три окружных (приграничных) отдела — Псковский, Мурманский и Кингисеппский. Назначаемые начальники окротделов и оперсекторов отвечали за учет и выявление подлежащих репрессированию лиц, составляли списки на арест и подавали их на утверждение начальнику областного Управления НКВД.
Начальник областного УРКМ старший майор милиции Г.А. Ки- ракозов получил приказ — в качестве заместителей начальников создаваемых оперативных секторов выделить руководящих сотрудников РКМ. В свою очередь в Псковском, Мурманском и Кингисеппском окротделах НКВД заместителями стали работники пограничных отрядов НКВД. В качестве «силового сопровождения» в оперсекторы и окротделы НКВД были направлены группы чекистов запаса, курсантов Ново-Петергофского пограничного училища НКВД им. Ворошилова, а также слушателей Ленинградской областной школы милиции.
Руководителем операции стал заместитель начальника УНКВД В.П. Гарин. Именно от него Заковский ежесуточно должен был получать цифровые данные о ходе операции и наиболее существенные протоколы допросов. Уже через четыре месяца он докладывал начальнику УНКВД результаты «особой тройки» за 4 месяца «работы»: на 1 января 1938 года было осуждено 28 588 человек, из них по 1-й категории — 13 384 человека, по 2-й категории — 15 204 человека. Таким образом, ленинградские чекисты за четыре месяца 1937 года «выполнили план» по расстрельным приговорам на 334,6 %[92].
В конце 1937—начале 1938 гг. ленинградские чекисты продолжали масштабно громить «шпионско-диверсионные, повстанческие и террористические кадры всех иностранных разведок». Часто на оперативных совещаниях в УНКВД раздавались погромные речи: «Мы обязаны по заданию партии и правительства, нашего наркома разгромить не только открытых, явных врагов, но ликвидировать и его базу, которой являются инородцы, так как наши следственные мероприятия проходят в особой обстановке — в воздухе пахнет порохом. Вот-вот неизбежна война, потому малейшее подозрение за инородцем в его контрреволюционной деятельности или даже в том, что скрыл в анкете свою национальность, арестовать — это враг и относиться к нему как к врагу — вот и все, что вы должны знать»[93].
