Коллапс. Гибель Советского Союза - Владислав Мартинович Зубок
Первое противостояние между славянскими республиками завершилось в пользу Украины. Кравчук мог начинать президентскую кампанию, не опасаясь настроить против себя русскоговорящих жителей Восточной, Центральной и Южной Украины. Российские переговорщики между тем прекрасно отдавали себе отчет в том, что коренные противоречия устранить им не удалось. Крым оставался яблоком раздора. Россия уже отдала прибалтам советские порты и базы на Балтийском побережье, выход же Украины означал потерю 19 из 22 черноморских портов. Ощущение несправедливости российско-украинского соглашения станет главным источником конфликта на годы вперед[1151].
«НАБЕГ НА БАНКИ»
Август стал последним месяцем жизни Николая Кручины. В своей должности Управделами ЦК КПСС он контролировал все активы, финансы и инвестиции партии. Молодым человеком Кручина вместе с советскими танками вошел в восставший Будапешт в 1956 году. 23 августа 1991 года после того, как советские танки покинули Москву, а демократические эмиссары из московского правительства вынудили его закрыть здание ЦК, он чувствовал себя подавленным и преданным. Затем последовал звонок Горбачева с сообщением о роспуске партии – он приказал Кручине выплатить партийным функционерам выходные пособия. Эмиссары «Демократической России» вновь пришли к Кручине с допросом о партийных фондах и инвестициях. Это была последняя капля. Рано утром 26 августа Кручина выпал с балкона своей квартиры в охраняемом правительственном доме. В предсмертной записке он написал: «Я не преступник и заговорщик… Но я трус». Вскрытие и следствие никаких признаков насильственной смерти не обнаружили[1152].
Падение Кручины стало символом конца советского государственного капитализма под контролем центральной номенклатуры. Условия присвоения накопленной десятилетиями государственной собственности радикально изменились. Находившийся тогда в Москве молодой американский исследователь для описания этого процесса использовал метафору «набег на банки». Советская номенклатура, говорил он, ринулась на захват государственных активов, как рвутся забрать свои деньги вкладчики банка, стоящего на грани банкротства. Смерть Кручины вполне могла быть самоубийством, но многим людям у власти она была очень удобна. Чуть более месяца спустя, 6 октября, погиб предшественник Кручины 81-летний Георгий Павлов – тоже выпав с балкона своей квартиры. Через десять дней аналогичная смерть – только на сей раз падение не с балкона, а из окна – настигла еще одного партийного чиновника, отвечавшего за перевод средств иностранным компартиям. Эти загадочные «дефенестрации» подогревали слухи об «исчезнувших» партийных фондах. Было проведено несколько расследований, все они оказались безуспешными. Перечисление огромных средств распадавшегося советского государства на частные счета в банках Лондона, Нью-Йорка, Швейцарии и некоторых офшоров продолжался[1153].
В числе проигравших в этом процессе оказался и Михаил Бочаров, автор программы «400 дней», председатель Высшего экономического совета России. За несколько месяцев до путча Бочаров планировал создать госкорпорацию по продаже советских военных активов, находившихся на территории стран Балтии и Восточной Европы. В намеченные для продажи объекты входили военные базы, инфраструктура, склады и тяжелое оборудование. По оценкам Бочарова, прибыль госкорпорации от выручки только с госсобственности в Прибалтике могла составить до 100 миллиардов долларов. Он переговорил с Язовым, Крючковым и Пуго, войсковые подразделения которых охраняли военные базы на Балтике. Лукьянов вроде бы пообещал ему, что Горбачев подпишет эти документы, когда вернется из отпуска. Крах хунты обрушил все планы Бочарова. В дни чрезвычайного положения он оказался в служебной командировке в Вене и возвращаться не спешил. В силу этого он утратил доверие Ельцина – конкуренты Бурбулис и Хасбулатов быстро выдавили его из российских структур власти[1154]. Кручина и Бочаров полагались на центральный бюрократический аппарат как на центр, связующий узел для новых цепей поставок и инвестиций. Самоуничтожение советского государства застало их врасплох.
Глава «Газпрома» Виктор Черномырдин вдруг обнаружил, что он может полагаться только на себя самого – его корпорация лишилась государственных кредитов и субсидий. В такой же ситуации оказались и сотни других, подобных ему «красных директоров». Управляемый министерством государственный бюджет практически полностью перестал получать налоги из республик – в казну поступило всего 11 процентов полагавшихся налоговых сборов. Тем временем зарплаты, пенсии и другие социальные выплаты индексировались в соответствии с инфляцией и по сравнению с предыдущей осенью выросли вдвое. У директоров государственных предприятий не было денег на зарплаты рабочим – даже на комбинатах, производивших ядерное оружие[1155].
Внезапный крах централизированного государства запустил процессы анархии в советской экономике. В классическом фильме «Грек Зорба» (1964) греческие крестьяне разграбляют дом и поместье скончавшейся богатой дамы, у которой не было законных наследников. Из дома в мгновение ока исчезает все – остается только пустой каркас. В аналогичной ситуации оказалась собственность в СССР. На нее претендовали не крестьяне, а молодые предприниматели, получившие значительную фору от партаппарата во время горбачевских реформ, но главной своей целью видевшие сколачивание капитала любыми доступными средствами. Многие из них вышли из комсомола – советские власти давали комсомольским активистам привилегированные условия для создания «социалистических кооперативов», в числе которых оказались и первые коммерческие банки. Лично знавший многих таких комсомольцев-бизнесменов британский журналист Пол Хлебников позднее писал: КГБ и партия «совершили ту же ошибку, что и царская охранка веком ранее», а именно поддерживали агентов революции в надежде сохранить над ними контроль. Спустя восемь десятилетий Николай Кручина и КГБ породили «гангстеров и капиталистов, разрушивших в конечном счете Советский Союз»[1156].
Какую бы роль новые капиталисты ни играли в советской драме, с падением хунты они ощутили невиданную и немыслимую прежде свободу. После путча «деловая газета» «Коммерсантъ» вышла под заголовком «Слава богу, перестройка кончилась». Редактор газеты, 32-летний Владимир Яковлев был сыном Егора Яковлева, главного редактора «Московских новостей», ведущей газеты времен гласности. В отличие от верившего в «гуманный социализм» отца, молодой Яковлев провозглашал полное безразличие к каким бы то ни было идеалам или идеологиям. Он хотел строить «нормальное общество», под которым понимал чистый, без каких бы то ни было ограничений, капитализм. Это был поколенческий сдвиг. В опубликованной «Московскими новостями» беседе с отцом Владимир объяснял, что все горбачевские указы давно уже перестали работать, так как перестали отражать реальность на местах. Местные власти, утверждал он, практически полностью зависят от молодых предпринимателей – «даже не на уровне предметов роскоши, а в сегодняшних рыночных условиях на уровне еды в холодильнике для себя и для своих детей»[1157].
Это победно-напористое настроение разделяли и другие предприниматели горбачевской эры. «Бизнес развивается и довольно бурно, – говорил во время визита в Рим один из спонсоров «Коммерсанта» Константин Боровой советскому послу Анатолию Адамишину, – но политическая власть этому мешает»,
