Владимир Большаков - Антивыборы 2012. Технология дестабилизации России
Этого, однако, показалось мало, и в дополнение к соглашению от 8 февраля единороссы приняли еще один документ — проект нового закона об отзыве сенаторов, по которому такой отзыв осуществлялся бы не по представлению спикера Совета Федерации, как было до скандального интервью Миронова, а простым большинством сенаторов. Лидеру «эсеров» пригрозили на всякий случай — пока проект положен под сукно, но чуть проявишь нелояльность, он будет принят в виде закона. Вот так-то, господа, и не иначе. Каждый сверчок знай свой шесток. И чтоб ни-ни!
При всей ограниченности возможностей «Справедливой России» в условиях существования властного тандема, на мой взгляд, будущее у нее есть. Да и Миронов, думаю, не долго будет оставаться в подчиненном положении у «Единой России». У него есть серьезный потенциал лидера, а у его партии есть будущее, которое связано с развитием социал-демократии в России. На этом пути до эсеров Миронова, пока, увы, серьезных шагов никто не предпринял.
Правой оппозиции (СПС, «Яблоко», масоны-демократы и др.) шансы пробиться в парламент дадут не избиратели — подавляющее большинство населения либералов на дух не переносит, — а выделенные им «сурковские квоты» (по одному месту на партию плюс губернию кому-нибудь на откорм). Не исключено, что со временем примут в Кремле и блудного сына по имени Михаил Касьянов, который тоже пытается сколотить нечто вроде «правого блока» из ошметков разного рода обанкротившихся правых союзов и полупартий. Но, понятно, что и «Миша — 2 или более процентов» для властного тандема никакой опасности не представляет. Бесперспективность «правого дела» в России — главная, на мой взгляд, причина того, что его наиболее яркие лидеры, такие, как Ирина Хакамада, добровольно ушли с политической сцены.
Остается одна реальная партия, которую можно отнести к оппозиции. Это — КПРФ. О том, что с ней произошло, и что она собой представляет, стоит поговорить особо.
Наши вечно вчерашние
КПРФ — это пока единственная партия в России, которую с полным основанием можно назвать оппозиционной и просто партией в классическом смысле этого слова. «Ныне наша партия, — пишет Г.Зюганов, — насчитывает в своих рядах 160 тысяч коммунистов. При этом более четырех миллионов граждан являются активными сторонниками КПРФ». (См.: Геннадий Зюганов. «На переломе». Молодая гвардия, 2009. С. 232.) Конечно, в сравнении с КПСС, кадровый состав которой подходил к 20 млн. человек, не так уж и много в России коммунистов. Но, тем не менее, это сила и внушительная. Власть с ней, так или иначе, считается, учитывая, прежде всего ее протестный потенциал. Партия может вывести на улицы значительное число своих сторонников и в ряде случаев активно участвовала в протестном движении, хотя чаще всего не организовывала его, а к нему присоединялась, как было в случае с пенсионерами, протестовавшими против «закона № 122» и забастовками на заводах Форда и с другими стачками в России. В задачу данной книги не входит подробный анализ идеологической платформы КПРФ и курса ее лидеров. Я просто поделюсь некоторыми своими наблюдениями, т. к. был близок к этой партии и ее лидерам в 90-е годы, и ее судьба мне не безразлична.
На мой взгляд, в среде коммунистов России, и, прежде всего в руководстве КПРФ весьма сильны две иллюзии. Первая — социологическая. Лидеры КПРФ, по-прежнему отождествляя себя с КПСС, не могут до сих пор избавиться от иллюзии принадлежности к власти. Это мешает всей партии полностью ощутить себя полновесной оппозиционной силой. По исторической инерции лидеры КПРФ стремятся, так или иначе, способствовать «укреплению государства». Но это оборачивается нередко прямой поддержкой политики правящего тандема, т. е. власти олигархической бюрократии. И такой отход от коммунистических идеалов нельзя оправдать «заботой об укреплении государства», или «заботой о благе народа» и др. В силу того, что все руководство КПРФ заседает в Думе и пользуется правительственной связью, прочими благами «кормушечного» типа, эта иллюзия держится довольно стойко. Вторая иллюзия — идеологическая. В КПРФ на уровне рядовых членов и частично — лидеров, до сих пор полагают, что развал СССР и ликвидация КПСС, весь процесс реставрации капитализма после «перестройки» — есть результат главным образом внешнего, в первую очередь американского, заговора, в ходе которого агенты влияния и прямые агенты ЦРУ (Горбачев, Яковлев, Шеварднадзе и др.) осуществили демонтаж социализма и системы партийного руководства по заданию из Вашингтона. Не отрицая фактора заговора, который был частью глобальной «холодной войны» против социализма и комдвижения, отметим, что он никогда не имел бы успеха, если бы кризис социализма и комдвижения не достиг такой остроты к началу 90-х годов в первую очередь из-за разложения на корню номенклатурной партийной верхушки. Если к моменту прихода Горбачева на пост генерального секретаря ЦК КПСС партийные верхи уже понимали, что далее не могут управлять по-старому, то низы еще могли по-старому жить. «Перестройка» привела к тому, что и низы не захотели жить по-старому, что и привело к перевороту 1991 года. Несколько слов о причинах нынешнего кризиса КПРФ и его гносеологических корнях.
После разгрома Советского Союза коммунисты утратили историческую инициативу повсеместно. Многие аналитики считают, что и правящие коммунистические партии в Китае, Корее, Вьетнаме и на Кубе обречены на мутацию путем многочисленных перестроек и на перерождение изнутри, а затем и самоуничтожение по сценарию, уже опробованному на КПСС.
Противники социализма очень точно угадали тот момент, когда КПСС выполнила свою историческую миссию. Партия военизированного типа превратилась со смертью Сталина в бюрократическую управленческую организацию, имевшую полную монополию на власть и прекратила быть политической партией в общепризнанном понимании этого слова. Это был управленческий аппарат, необходимый для ежедневного руководства такой страной, как Советский Союз, и для поддержания подчинения соцлагеря и коммунистического интернационала. Революционная идеология партии при этом не изменилась. Противоречие же этой идеологии с практикой должно было так или иначе привести к тому, что «верующие перестали понимать слова молитвы». По мере ослабления контроля над населением, гебистского и идеологического террора, коммунистическая фразеология стала восприниматься массами, как ритуальное лицемерие оторвавшихся от народа партийных бонз.
Уже при Сталине существовала своего рода преторианская гвардия, в которую после войны помимо партийных чиновников и высших сотрудников КГБ и МВД вновь вошли маршалы и часть генералов. Процесс, то, что называется, пошел. Народ не слеп и видел, как на его глазах в период правления Хрущева — Брежнева формировалась «корытократия», т. е. по сути, новый правящий класс, советское «дворянство». Об этом справедливо писали и М.Джилас. и Рой Медведев, и др. В национальных республиках это принимало особо уродливые формы вплоть до становления советского ханства (Кунаев) и байства (Рашидов и др.). Впоследствии не случайно именно национальные «ханы» стали президентами отколовшихся от СССР республик. В социалистических странах партийные элиты с удовольствием скопировали советский «опыт», начав тем самым рыть себе могилу. Обучавшиеся в СССР и приезжавшие туда на отдых партийные лидеры из капстран и стран развивающихся также заражались этой «корытной бациллой», что имело катастрофические последствия для комдвижения в целом.
Вырождение коммунистических партий произошло в силу вышеупомянутого феномена прусской бюрократии, описанного Марксом. Демократический централизм, по сути, был подменен иерархическим подчинением. Партийные верхушки по логике развития всесильного номенклатурного аппарата со временем пришли к тому же, к чему пришла прусская бюрократия, — свой корпоративный интерес они возвели в интерес государственный, а подлинно государственные интересы стали рассматривать, как антигосударственные. Выдвижение номенклатурных работников шло в полном соответствии с «законом Паркинсона» — «каждый должен достичь своего уровня некомпетентности», — в результате чего высшие посты в партии и государстве занимали все более некомпетентные люди. Отчуждение бюрократии, иерархической организации, управляющей государством, одновременно от народа и от государства (в случае с руководством КПСС было еще отчуждение и от партии, от рядовых коммунистов) неизбежно должно было привести либо а) к развалу и уничтожению государства; б) к отстранению правящей группировки (бюрократии, партии) от власти; в) к уничтожению бюрократической организации революционным путем ради спасения государства (либо того, что удастся от него сохранить).
Горбачев вел дело к варианту «А». ГКЧП попытался осуществить вариант «Б». Ельцин и его подельники частично осуществили вариант «В», развалив СССР, но сохранив Российскую Федерацию вместе с примерно 90 процентами партийного — советского бюрократического аппарата. Ельцинские «демократы» и «реформаторы» просто, как говорят французы, вывернули свои пиджаки наизнанку, попутно выбросив из них партбилеты. В «соцлагере» одна группа партократов сменяла другую. Однако восточноевропейские «горбачевцы» продержались недолго. Вслед за «сталинистами», оказавшимися в тюрьме, как Живков и Хоннекер, либо расстрелянными, как Чаушеску, после реставрации капитализма, под следствие попали и «горбачевцы». В ГДР вариант «Б» перешел в вариант «А» с потерей государственности ГДР уже при прямом «посредничестве», а вернее — предательстве Горбачева.
