Кризис и Власть Том II. Люди Власти. Диалоги о великих сюзеренах и властных группировках - Михаил Леонидович Хазин
К решению начать слушания Эрвина подталкивал не только Кеннеди:
4 октября судья Сирика… выпустил судебный запрет всем лицам, связанным с делом по взлому в «Уотергейте», на какие-либо заявления по его поводу… Запрет был настолько широким, что относился к Макговерну и другим демократам… Сенатор Сэм Эрвин пришел в ярость и заявил 7 октября, что если суд над взломщиками не начнется немедленно, он будет настаивать на парламентском расследовании Уотергейта [Ambrose, 2014].
Так к делу подключилась «тяжелая артиллерия» в лице лидера Демократической партии (контролировавшей, на минуточку, обе палаты Конгресса). Сами расследования сначала подкомитета Кеннеди, а затем и комитета Эрвина не принесли никаких реальных результатов; однако их и не требовалось — задача заключалась в том, чтобы подключить к делу все ресурсы Демократической партии. Судя по поведению участников комитета Эрвина, они прониклись азартом травли президента:
Комитет Сената не смог представить доказательств того, что Уотергейт был чем-то большим, чем «третьесортная кража со взломом». Следователи комитета признали, что единственным шансом раскрутить дело оставались сами грабители. С этой целью главный юрист комитета попытался повлиять на подход Сирики к вынесению приговора [Waldron, 2013].
К каким последствиям привела бы такая попытка с независимым судьей, можно себе представить; на счастье Эрвина и его комитета, Сирика уже прекрасно знал, каким должен быть приговор.
Приговоры были абсурдно несоразмерны преступлению. Ответчики были признаны виновными во взломе и проникновении с целью подслушивания. Целью взлома было офисное здание, а не частное жилище. У грабителей не было оружия, они не сопротивлялись аресту. Обычно эти факторы привели бы как минимум к умеренному приговору. Однако Сирика приговорил обвиняемых к большим срокам, чем получали многие убийцы. Это было экстраординарное проявление судебного произвола [Waldron, 2013].
Киссинджер прокомментировал приговор так: «Пятьдесят пять лет, чтобы заставить говорить! Где же наши правозащитники?», а Никсон предположил, что демократы пообещали Сирике место в Верховном суде. Немного подумав, президент сообразил, что одним подкупом судьи дело явно не ограничилось, и наконец сделал то, что от него требовалось еще в первые месяцы после «никсоновского шока»:
К весне 1973 года… спасение своего президентства стало для Никсона задачей номер один. Пытаясь восстановить доверие к себе, он проглотил часть своей гордости и обратился к сети истеблишмента, которой никогда не доверял. В апреле того же года он заверил Эллиота Ричардсона[707]… что если он согласится занять место генерального прокурора, то получит полномочия «докопаться до сути Уотергейта». Никсон клятвенно заверил его в своей невиновности и предложил Ричардсону подыскать человека вроде Джона Макклоя на должность специального прокурора [Isaacson, Thomas, 2013].
Однако обращение к «сети истеблишмента» запоздало. Как мы уже понимаем, Уотергейт с первых же дней был нацелен на отстранение Никсона от должности[708], и теперь речь шла лишь о том, как это отстранение будет оформлено. 17 мая 1973 года Макклою позвонил Гарриман — «истеблишмент должен что-то предпринять»; речь шла уже не о спасении Никсона, а об оформлении переходного периода; «мудрецам» предстояло выбрать оптимальный сценарий передачи власти.
Летом 1973 года, посмотрев первые месяцы сенатских слушаний, Макклой написал своему старому другу Льюису Дугласу:
Импичмент был бы очень разрушительным эпизодом, и я не знаю, как можно управлять страной во время импичмента, который может длиться от шести до восьми месяцев… Отставка — более подходящая альтернатива, которая также нанесет ущерб, но, возможно, в меньшей степени, чем импичмент [Isaacson, Thomas, 2013].
Казалось бы, досужие рассуждения стариков в отставке (Макклою было 78 лет, Дугласу 79); однако оценка судьбы Никсона с позиции «я не знаю, как управлять страной» весьма показательна — Макклой обсуждал с другом реальную задачу, выбирая варианты ее решения. По-видимому, Дуглас согласился с мнением Макклоя о предпочтительности отставки, и к исполнению был принят именно этот вариант.
Чтобы донести до упрямого Никсона понимание необходимости отставки, потребовался еще целый год непрерывного скандала — парламентских слушаний, вскрытий все новых и новых нарушений закона, громких отставок членов правительства, формирования общественного мнения, что «Уотергейт — это позор Америки», и, наконец, постепенного перехода сенаторов-республиканцев на позицию «президента пора убирать». К августу 1974 года положение Никсона стало безнадежным — лишь 12 республиканских сенаторов еще не высказались в кулуарах в пользу импичмента. Оставалось только донести мнение истеблишмента до самого мятежного президента — что и организовал уже хорошо знакомый нам Александр Хейг. Вот что вспоминал о днях, предшествовавших отставке Никсона, Барри Голдуотер:
В среду, 7 августа [1974 года], Берч пригласил меня к себе домой пообедать с Хейгом. Встреча была задумана генералом. Он хотел поговорить со мной до того, как я увижу президента поздно вечером… Хейг описал Никсона как человека, балансирующего на острие иглы; его можно было подтолкнуть в любом направлении. Было бы лучше не требовать и даже не предлагать его отставки — каждый раз, когда это происходило в прошлом, Никсон взрывался. Лучше всего было бы показать ему, что нет другого выхода… Хейг резюмировал все лаконично: «Президенту нужно знать, что больше нет альтернатив, нет вариантов» [Goldwater, 1979].
Как видите, Хейг заслужил свое место в истеблишменте долгим, упорным и результативным трудом. Умение находить таких людей, как Хейг и Калифано, выгодно отличало группировку «мудрецов» от яркой, но просуществовавшей всего одно поколение группировки «даллесовцев», и обеспечило ее ведущую роль в американской политической жизни на протяжении десятилетий.
Ну а теперь подведем итог оказавшейся необычайно длинной истории Новой экономической политики Никсона. Да, кризис открывает для предприимчивых людей Власти возможность создать не просто властную, а правящую группировку. Но чтобы воспользоваться этой возможностью, нужно обладать поистине сверхчеловеческими способностями — во-первых, умением увидеть перспективный ресурс, позволяющие вырастить новую группировку, во-вторых, привычкой подбирать людей не по принципам Управления («разделяй и властвуй»), а по принципам Власти («надобны нам верные»), а в-третьих — создавать такую группировку решительно, не обращая внимание на потери, вычищать из социальных институтов чужих людей и заменять их своими.
Практик. Создается ощущение, что тут есть какое-то противоречие. «Верные» не любят «умных» (и, часто, наоборот), так что кажется, что тот верховный сюзерен, который создает свою группировку из «верных», должен проиграть. Однако напомним, что в индивидуальном мастерстве бойцы-варвары обычно превосходили римских солдат, однако преимущество строя и организации (мы писали об этом в первой книге) практически всегда обеспечивало результат именно Риму. И потом, среди «верных» тоже есть
