Константин Романенко - Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего
Теперь, в мае 1943 года, Вами и г. Черчиллем принимается решение, откладывающее англо-американское вторжение в Западную Европу на весну 1944 года. То есть – открытие второго фронта в Западной Европе, уже отложенное с 1942 года на 1943 год, вновь откладывается, на этот раз на весну 1944 года .
Это Ваше решение создает исключительные трудности для Советского Союза, уже два года ведущего войну с главными силами Германии и ее сателлитов с крайним напряжением всех своих сил, и предоставляет советскую армию, сражающуюся не только за свою страну, но и за своих союзников, своим собственным силам, почти в единоборстве с очень сильным и опасным врагом.
Нужно ли говорить о том, какое тяжелое и отрицательное впечатление в Советском Союзе – народе и армии – произведет это новое откладывание второго фронта и оставление нашей армии, понесшей столько жертв, без ожидавшейся серьезной поддержки со стороны англо-американских армий. Что же касается Советского правительства, то оно не находит возможным присоединиться к такому решению, принятому к тому же без его участия и без попытки совместно обсудить этот вопрос и могущему иметь тяжелые последствия для дальнейшего хода войны».
Обязанность оправдываться перед Сталиным за совместное решение союзников взял на себя его инициатор – Черчилль. В пространном послании главе Советского правительства, признав обоснованность его «разочарования» принятым решением, он объяснял причины отсрочки высадки во Франции и уверял, что такое решение оптимально.
Человек тонкого склада ума, Сталин понимал демагогичность рассуждений британского премьера и в ответе от 24 июня без обиняков указал: «Дело идет здесь не просто о разочаровании Советского правительства, а о сохранении его доверия к союзникам… Нельзя забывать того, что речь идет о сохранении миллионов жизней в оккупированных районах Западной Европы и России и о сокращении колоссальных жертв советских армий, в сравнении с которыми жертвы англо-американских войск составляют небольшую величину ».
С моральной и нравственной стороны Сталин, конечно, был прав. И британский премьер 27 июня, вынужденный оправдываться вновь, уже совсем по-торгашески сослался на то, что до 22 июня его страна тоже вела войну в одиночку. При этом он бездоказательно утверждал, что «неуверенность» немцев в месте нанесения ожидаемого удара «уже привела к отсрочке третьего наступления Гитлера на Россию, к которому, казалось, велись приготовления шесть недель тому назад. Может даже оказаться, что Ваша страна не подвергнется сильному наступлению этим летом».
Очевидно, что Черчилль настолько не хотел брать на себя свою часть союзнической ноши, что даже не постеснялся прикинуться если не полным идиотом, то, по крайней мере, наивным человеком. Впрочем, Гитлер не замедлил с опровержением прогноза «британского лиса» – новое наступление немцев на советском фронте началось уже через 12 дней.
Сталин даже не стал отвечать на письмо премьера. В ответ на поздравления по поводу победного освобождения Орла и Курска в ходе Курской битвы он пишет 8 августа Рузвельту: «Только теперь, по возвращении с фронта, я могу ответить Вам на Ваше послание от 16 июля. Не сомневаюсь, что Вы учтете наше военное положение и поймете происшедшую задержку с ответом».
В этом послании он вернулся к вопросу о совместной встрече: «В данный момент я не могу отправиться в далекое путешествие и не смогу, к сожалению, в течение лета и осени выполнить обещания, данного Вам через г-на Дэвиса».
Со своей стороны, он предложил организовать встречу представителей обоих государств «либо в Астрахани, либо в Архангельске». Он не возражал, если Рузвельт вместо себя пришлет представителя, но предложил провести встречу с участием Черчилля, «чтобы совещание представителей двух государств превратить в совещание представителей трех государств».
Сокрушительный разгром немцев под Курском заставил западных лидеров взглянуть на Восточный фронт другими глазами. В этот период, когда военная инициатива целиком перешла в его руки, основываясь на анализе изменившихся условий, Сталин проявил присущую ему склонность по предусмотрительности решений на будущее развитие событий.
По его предложению 19—30 октября в Москве состоялась конференция министров иностранных дел трех держав, где были обсуждены вопросы сотрудничества в ходе войны и после ее окончания. Во время переговоров Сталин встретился с госсекретарем США К. Хэллом и министром иностранных дел Великобритании Э. Иденом. Государственный секретарь США передал Сталину, что имеет личное поручение президента: договориться с главой Советского правительства о встрече «Большой тройки».
Но стратегические соображения заставили Сталина и в этот раз сказать нет; и чтобы сгладить шероховатости, он пояснил, что, понимая важность такой встречи, не может оставить Москву в момент, когда идут столь серьезные и кровопролитные сражения. Он заявил Хэллу, что его позиция определяется «не соображениями престижа или его упрямством».
«Сейчас, – сказал Сталин, – представляется весьма редкая возможность, появившаяся, пожалуй, впервые за пятьдесят лет, – нанести серьезное поражение германским армиям. Немцы располагают незначительными резервами, в то время как Красная Армия имеет достаточно резервов для операций на протяжении целого года. Понятно, что Советский Союз не может каждые десять лет вести войну с Германией. Поэтому чрезвычайно важно воспользоваться открывающимися сейчас возможностями и преимуществами и решить кардинально эту задачу – избавиться на длительное время от германской угрозы…»
Все это было убедительно. Хотя возможно, что в его позиции были и иные соображения. Великобритания по-прежнему не спешила с выполнением союзнических обязательств, и Иден оказался на конференции в сложном, точнее, в щекотливом положении. Он был уполномочен передать Сталину мнение Черчилля, что тот «не абсолютно уверен… можно ли будет осуществить план вторжения во Францию в 1944 году».
И на заверения Идена, что «премьер-министр хочет сделать все, что в его силах, для борьбы против немцев», Сталин сухо заметил: «Я в этом не сомневаюсь. Однако премьер-министр Великобритании хочет, чтобы ему достались более легкие дела, а нам, русским, – более трудные. Это можно было сделать один раз, два раза, но нельзя это делать все время …» «Впрочем, – уже почти снисходительно добавил Сталин, – мы не буквоеды. Мы не будем требовать того, что наши союзники не в состоянии сделать…»
Конечно, Сталин не мог мириться с двойственной и непоследовательной политикой англичан. Союзники очевидно не спешили протягивать руку помощи, взяв на себя часть военных тягот, и, мастер импровизаций, он сделал неожиданный ход, позволявший в вопросе о втором фронте заручиться поддержкой американской стороны.
Переводчик В. Бережков вспоминает, что во время обеда, который глава Советского правительства дал 30 октября 1943 года, «вдруг я заметил, что Сталин наклонился в мою сторону за спиной Хэлла и манит меня пальцем. Я перегнулся к нему поближе, и он чуть слышно произнес: «Слушайте меня внимательно. Переведите Хэллу дословно следующее: Советское правительство рассмотрело вопрос о положении на Дальнем Востоке и приняло решение сразу после окончания войны в Европе, когда союзники нанесут поражение гитлеровской Германии, выступить против Японии. Пусть Хэлл передаст это президенту Рузвельту как нашу официальную позицию. Но пока мы хотим держать это в секрете…»
Это конфиденциальное сообщение чрезвычайно взволновало Хэлла. В условиях, когда для Соединенных Штатов Америки перспектива разгромить Японию была далеко не очевидной, такое обещание было сенсационным. Можно полагать, что это ускорило принятие западными союзниками решения о высадке во Франции. Теперь идея союза с СССР приобретала для Рузвельта еще более притягательное значение. В любом случае несомненно, что заявление Сталина послужило причиной и того, что уже 8 ноября американский президент согласился на проведение встречи руководителей союзных государств в Тегеране, находившемся в советской зоне оккупации Ирана.
В это время советские войска вели широкие наступательные действия на всем фронте: от Финского залива до Черного моря. 16 ноября Сталин принял в Ставке начальника Генштаба А.И. Антонова, Штеменко и вызванного с фронта командующего 11-й гвардейской армией генерал-полковника И.Х. Баграмяна. С.М. Штеменко пишет, что, обращаясь к Баграмяну, он сказал:
«– На прибалтийских фронтах дела у нас идут не важно, наступление там затормозилось. Нельзя наступать везде, как иногда думают некоторые. – После небольшой паузы он продолжал:
– Поэтому мы принимаем сейчас ряд мер, чтобы выправить положение. Усиливаем 1-й Украинский фронт за счет соседа справа (2-го Прибалтийского. – С.Ш. ). Но этого, очевидно, мало. Ваша армия сильна и неплохо зарекомендовала себя. Думаем отдать ее Еременко…
