Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль) - Газета "Своими Именами" №15 от 10.04.2012
- И что же ты, Лилия Ивановна? Хоть теперь-то поняла, что каша заваривается нешуточная? Что пора, пора выхватывать сестру из этого кипящего котла?
- Ну как же, как же! Я ей кричала и в телефон и так: «Уходи, Инка, немедленно с этого поганого места! Вообще плюнь на свой диплом экономиста и иди хоть в библиотеку, отдохни среди книг! Где нет этих треклятых процентовок!»
- А она?
- Ни в какую: «Лиль! Ты что? Заодно с мерзавцами? Сдаться, значит? Но там-то, на крыше, победила все-таки я!»
Небо усмехнулось. И с этого момента оно расспрашивало меня с тем немного фальшивым, кротким заискиванием, с каким психиатры беседуют со вновь обретенным полоумным:
- Вы, Лилечка, до такой уж степени были ослеплены горбачевской «перестройкой»? И совсем-совсем не, так сказать, предугадывали, что шкурники с верхов кровно заинтересованы в развале страны? Заодно с мародерами – швондеровичами?
- Нет. Казалось, что против народа они все-таки бессильны. И что их, подлецов, не так уж много.
- Понимаю, понимаю... И потому, в азарте борьбы за справедливость для всех и самых, так сказать, «маленьких» людей-людишек вы в своем ослеплении не разглядели, что совсем уже поблизости маячит этот самый горький горшочек с пеплом? Верно? И не предприняли...
- Не совсем. Предприняла. Ничего Инке не сказала. Чтоб не остановила. Прямиком к партсекретарю Торгово-Промышленной палаты.
- О! С туза! И первое впечатление?
- Отменное. Встал из-за полированного стола, протянул руку, мягко, но энергично сжал мою. И попросил сесть. Крупный, плечистый мужик лет сорока пяти, ни сединки в черных кудреватых волосах. И сидит хорошо – без напряга в стане, чуток обмякши. Выбрит, как говорится, до мозоли на подбородке. Губы сочные, яркие. Еще что? Глаза карие, ясные и брови не из захудалых – густые, враскидку. И пахнет хорошо – одеколоном первой свежести.
- То есть нисколько не насторожился? Ни намека, так сказать, на самый крошечный испуг?
- В том-то все и дело! И чудо! Встретил меня прямо как родную и даже долгожданную! А слушал как! Словно и нет у него никаких других дел на сегодня как только дать мне полную волю. Само собой, я обнаглела и подробненько рассказала, как мою Инку травят в отделе капстроительства, как ее пробуют согнуть в дугу, чтоб она врала государству заодно с другими и влегкую подписывала фальшивые процентовки. И про то влепила, раз уж он такой благодарный, уникальный слушатель, как в этом самом отделе приживаются только услужливые во всех отношениях бабенки и какая тут заматерелая круговая порука с расчетом на собственную выгоду и никакого почтения в итоге к государственному интересу, хотя, казалось бы, идет перестройка, нас всех призывают к борьбе против показухи, воровства, демагогии и тэдэ и тэпэ.
- Ни разу не перебил? – спросило Небо кротким, почти умильным голосом все того же любознательного психиатра.
- Ни разу. Но когда, наконец, смолкла, погладил обеими ладонями свой лакированный стол и посмотрел на меня с особой, улыбчивой симпатией. И я чуть не улыбнулась ему в ответ. После первой же его неспешной, баритонально рокочущей фразы:
- Лилия Ивановна, как хорошо, что вы ко мне пришли.
- Обрадовалась?
- Еще б! Но дальше-то, дальше совсем расчудесное! Я ждала ну хоть микроскопического удивления, хоть капелюшечного несогласия с моей уничижительной оценкой целого коллектива! Ну хоть какого-то проблеска обычного в такой ситуации раздражения, мол, давайте не будем чересчур обобщать, грязнить целый трудовой конгломерат. Ну и все такое прочее. А он, глядя на меня все так же чуток улыбчиво, без заминки отзывается: «Вы правы, абсолютно правы, увы, увы, народишко «химичит» и там, и тут, забота об общем деле подменяется корыстью, начальство зачастую только приветствует обман государства, а, стало быть, благоволит к тем, кто участвует в этом обмане. Что логично: от начальства ты в полной зависимости. Захочет – даст квартиру, не захочет – не даст. То же и с путевками и прочим. Торжествует, и давненько, и почти повсеместно, круговая порука вельмож и челяди. Мы катимся... Торжествует «самый страшный внутренний враг», цитирую Ленина, - бюрократия, ее шкурный интерес. Приписки, очковтирательство, орущие «группы скандирования» на съездах, болтовня с самых высоких трибун, раздражающая людей... Масса чиновных приспособленцев в креслах – это путь к катастрофе. Ну да что я вам говорю, вы не хуже моего знаете положение вещей. Между прочим, по образованию я тоже журналист».
- А дальше что? – не без ухмылочки интересуется Небо.
- Восторг! Моя душа поет! Такой честняга! Единоверец! Умиляет даже его привычка то раздвигать руки во всю длину столешницы, то прижимать ладошку к ладошке, словно бы лелея внутри что-то сокровенное. А как красиво рокочет его баритон! И дальше он обобщает: «Изо всего этого следует... Сестра ваша Инесса Ивановна – случайный человек в отделе капстроительства. Ее травят и будут травить. У них там классическое коррумпированное сообщество. Она же – человек прямодушный и честный. Она из тех, кто вознамерился переделать мир под себя. Но это еще никому не удавалось. Ей следует подать заявление и уйти. Иначе ее все равно «уйдут». Клан есть клан. Бессмысленность и даже смехотворность ее борьбы очевидны».
Он встал. Он сделал все, что мог. Он так считал. Но я-то не считала. И потому: «Но вы-то можете что-то предпринять! Вы же – партсекретарь!!!» «Я?! – поразился изо всей мочи. – Но при чем это? Я же, кажется, грамотно показал вам расклад сил! Вашей сестре там не работать! Она желает, чтоб в строительстве не было приписок, чтоб не растаскивали стройматериал. Но где вы видели, чтоб в строительстве не воровали? Где? Повторяюсь – пусть уходит, иначе ее все равно съедят».
- И далее? – Небо не спускало с меня насмешливого ока.
- Далее я пошла к двери. Кое-как передвигая ноги, как пережеванная и выплюнутая. Но вдруг развернулась на сто восемьдесят да как заору: «Встать! И марш-марш на передовую! В окопы! На защиту Отечества! Поднимай бойцов в атаку личным примером! И ни шагу назад! Фашисты прут по всему фронту!» Чепуха. Не заорала. Обалдела. И, механически простукивая каблуками мрачный коридорище Палаты, так же механически, попугаисто выкрикивала про себя: «Какой мерзавец! Какой подлец! Какая циничная мразь!»
Так для чего я таскалась к партсекретарю Торгово-Промышленной палаты и выслушивала его беззастенчивую трепотню? Вовсе зазря? А вот и нет! А чтоб я лишний раз восхитилась его умом и проницательностью! Мою Инку «съели», как он и предсказал. А еще точнее – убили. И совсем неподалеку от его кабинета, благоухающего свежайшим одеколоном, украшенного чистеньким, дежурным портретиком куражливого Михал Сергеича, еще вовсю выдававшего себя за надежу и опору Всенародной взыскующей Правды и Справедливости.
Инка моя, Инка... Ну да, я – отпетая дура-дурища... Верила, верила, верила, что ну не может такого быть! Чтоб палатные подлецы, угревшиеся под мышкой у Кремля, пойдут на убийство?!
Инка моя, Инка... Но и ты хороша... Ну почему, ну на кой черт тебе надо было выскакивать на трибуну уже даже после того, как я рассказала тебе о своем пустопорожнем походе к срамному партсекретарю?
«О каких тут достижениях может идти речь, если у нас на миллион приписок?!» - отмочила ты, горе мое луковое... опять поперек победного речитатива начальствующих.
Инка моя, Инка... А как я рассмеялась-то, когда ты сказала в телефонную трубку:
- Лиль! А я ведь воровка!
Ну прямо почти хохотала, приговаривая от полноты наслаждения дурацкой нелепостью твоего сообщения:
- И где ж и что ж ты своровала?
- Кольцо с бриллиантами, Лиль.
- Ну что ты, Ин, за чушь городишь? Какие бриллианты? Какое кольцо?
Все тем же разлюлималиновым голосом ты рассказала мне о чем-то и впрямь несусветном. Мол, пошла в туалет, а когда вернулась – следом бежит начальникова секретарша Людочка-ублюдочка и, тараща глазки, верещит, чтоб всем-всем слышнее было: «У меня украли перстень с бриллиантом! Он столько денег стоит! Я его забыла на умывальнике в туалете! Я платочек носовой мыла и забыла! Я знаю, кто мой перстень украл! Родионова Инесса! Она после меня в туалет заходила! Она, она! Больше некому! Она – воровка!»
- Ин! Ну что за чушь собачья! – ору в обмен, словно хватая тебя за руку и бегом-бегом в обыкновенную, вечную жизнь, где мы с тобой вот уж обхохочемся над всей этой туалетной, придурошной историей! И потому в довесок, заранее спевшись со счастливым концом. – Ин! Она же идиотка, эта Людмила! Эта прихихешка при своем идиотском начальнике! А он-то и вовсе колун колуном! Ишь, чего сочинили!
Ой, нет, нет, Бог совсем не всегда в самую наинужнейшую, бездарную минуту твоего существования приходит тебе на помощь...
Но тут вдруг... А я ведь забыла, слушая твой телефонный рассказ, что рядом-то со мной сидит «мой» Иргашев, ну тот самый бывший старший помощник коломенского прокурора, с которым мы на рысях ходили на большие дела, сумев выхватить из цепучих лап прохвостов-чиновников Мишу Леднева, комсомольца-добровольца, неукротимого заботчика об их чести и совести, а, стало быть, о чести и совести Отечества. И старика Акинфиева, ветерана войны, не дали в угоду все той же самоуправной чиновничьей круговой поруке загнать за Можай, из партии вышибить...
