Пер Монсон - Лодка на аллеях парка
Понимание того, какой каркас составляет основу общества, еще не есть социология. Как общественная наука, она претендует также и па умение объяснить назначение социальных структур. Существует несколько методов объяснения, более или менее чистые типы истолкований. Наиболее употребительны следующие способы объяснения: каузальное (причинное) объяснение (из-за X возникает V); функциональное объяснение (X способствует существованию и равновесию системы 5:н); диалектическое объяснение (X есть следствие событий или процессов, происходящих вследствие противоречия или конфликта между V и 2); и, наконец, целевое (конечное) объяснение (некая личность Р сделала V, т.к. хочет добиться X). В структурной социологии первые три типа истолкований можно использовать без особых проблем, в то время как конечное истолкование, напротив, наиболее проблематично. Когда мы думаем об отдельных людях, мы часто принимаем как данность, что они совершают поступки и действия с определенными целями. Но может ли общественный институт или структура действовать во имя достижения чего-либо? Большинство исследователей в этом сомневается и полагает, что если конечное истолкование можно использовать в социологии, то лишь на уровне индивида, т.е. оно применимо лишь в отношении отдельных людей. «Понимающая» социология даже сделала конечное истолкование человеческих поступков своим доминирующим типом понимания. Это гораздо более удобно, когда хотят понять отдельного человека.
Но если нет возможности объяснить социальные структуры, институты или другие коллективные единицы (например, «класс») с целевой точки зрения, то как их следует в таком случае объяснять? Эмиль Дюркгейм в своих «Методических правилах социологии» дал прототипы «социологических объяснений», полагая, что «социальные факты» (т.е. коллективный «рисунок» общества) должны объясняться исключительно в причинной связи с другими социальными фактами или сообразно вкладу явления в существование общества. В своем исследовании проблемы самоубийств он предположил, что различия в частоте самоубийств могут быть объяснены, в частности, степенью социальной сплоченности представителей различных религий:
1. В каждой социальной группе частота самоубийств имеет обратную зависимость от степени социальной сплоченности.
2. Степень сплоченности находится в обратной зависимости от распространенности протестантизма.
3. Следовательно, частота самоубийств впрямую зависит от распространенности протестантизма.
4. В Испании протестантизм практически не распространен.
5. Вывод: частота самоубийств в Испании низка (что подтверждается статистикой).
Это хороший пример истолкования, в котором один социальный факт (распространенность протестантизма) используется для объяснения другого (частоты самоубийств). Таким образом, одни социальные факты могут объясняться другими социальными фактами, но никогда — индивидуальными побуждениями.
Функциональное объяснение, ранее других разработанное Толкоттом Парсонсом и его последователями, истолковывает общественный феномен или институт с точки зрения его предназначения для общества в целом. Хорошим примером этого является истолкование Дэвисом и Муром проблемы «социального неравенства». Поскольку социальное неравенство встречается во всех известных типах общества, считали эти авторы, оно должно иметь положительное предназначение, способствовать выживанию общества, хотя, вполне возможно, оно отрицательно сказывается на определенных социальных группах. В обществе имеются задачи различной степени сложности, рассуждали они, и с трудными задачами может справиться меньшее количество людей, а с простыми — большинство. Поэтому «общество» должно давать меньшинству, которое может справиться со сложными проблемами, большее вознаграждение, чем большинству, решающему простые задачи. Это является причиной более высокой зарплаты и более высокого социального статуса, например, у директора, чем у уборщицы. Социальное неравенство просто-напросто «целесообразно» для общества. Поэтому оно существует.
Наконец, диалектическое объяснение, связываемое в первую очередь с именем Карла Маркса и его последователей. Речь идет о восприятии истории и общественных отношений как наполненных конфликтами и противоречиями. Наиболее известное из них, конечно же, противоречие между «классами» общества, и в Марксовом анализе развития Франции в 1848-1852 годах можно ясно увидеть, как он осуществляет такое истолкование, выдвигая на первый план борьбу между различными классами и классовыми фракциями французского общества. Идея Маркса (и марксистов) о неизбежной гибели буржуазного общества основывалась на том, что основное противоречие этого общества встроено в его структуру. Это противоречие никогда не сможет разрешиться в рамках данного общества. Поэтому капитализм неизбежно должен погибнуть.
Это противоречие проявляется, «демонстрирует себя» в большом количестве различных областей. Мы можем привести здесь такие примеры, как забастовки, система политических партий в странах Запада, войны; сюда же можно отнести и «научные споры». Пока общество расколото на классы, противоречия между ними будут самым первым объяснением любых возникающих в обществе конфликтов.
Все эти типы объяснения — каузальный, функциональный и диалектический — используются в структурной социологии, иногда в качестве дополнения к другим, иногда смешиваясь с ними. Корректность применения этих методов важна в той степени, в какой социология должна использоваться в качестве науки, призванной объяснять социальную действительность. Если этот момент в объяснении отсутствует, социология снижается до уровня дескриптивной, описательной науки. Во всех упомянутых типах объяснений присутствует «объективность». Если объяснение «истинно», то совершенно несущественно, кто давал это истолкование. Та или иная ситуация имеет место в действительности, независимо от того, кто занимается ее изучением. Исследуемая реальность должна быть вне исследователя, или, говоря другими словами, исследователь не должен воздействовать на нее. Из отношений между исследователем и объектом исследования не должно возникать ни фактов, ни обобщающих законов. Исследователь должен их «обнаружить». При этом возникает серьезная проблема в том случае, если хотят подобным образом изучать общество как нечто «внешнее» по отношению к отдельному исследователю. Оно, конечно, находится, скорее всего, «вне», в том смысле, что «факты» независимы от исследователя; однако последний, на свое счастье, зачастую является частью того общества, которое он изучает, и свои понятия и мысли он получил в обществе. Он знает об этом, и знает благодаря обществу. Многие подчеркивают важность «чистоты примеров», когда следует изучать общество «объективно», но в обществе представлены не только личные взгляды и оценки (о которых всегда можно сообщить в своих публикациях) — есть еще и понятия, категории и «факты».
Тот, кто хочет изучать общество совершенно объективно, должен будет, говоря словами Маркса, «разделить общество на две части». Одна часть — люди, полностью подверженные воздействию общества, а другая — совершенно независимый от него исследователь. Общество уже существует у него в голове, когда он ставит задачу, оно имеется в собранных фактах, и оно есть в варианте решения задачи, который предлагается исследователем. Поэтому тот, кто хочет изучать общество объективно, должен, как ни парадоксально это звучит, изучать общество, с которым оп совершенно незнаком. Функционалистская модель объяснения особенно часто применялась в исследованиях маленьких «примитивных» обществ в социальной антропологии. При этом открылись большие возможности взглянуть на «общество в целом» с открытыми глазами и непредвзято проанализировать, какие институты (или «обряды», как их часто называют) имеются в этом обществе. Смысл состоит в том, что люди, являющиеся частью общества, в принципе не понимают, что происходит у них перед носом. С этим довольно легко согласиться, когда речь идет о чужих культурах, но, когда функционалистское истолкование не соответствует общепринятым воззрениям на социальный феномен своего «родного» общества, это истолкование может выглядеть шокирующе. Когда, к примеру, Дюркгейм разъяснял, что явление «отклоняющегося поведения» в обществе имеет положительное предназначение, поскольку укрепляет социальные связи, это вызвало ужасный шум. Однако, как полагал Дюркгейм, чтобы общество сплотилось, чтобы возникло ощущение «наших», обязательно должны быть и «ваши», а в некоторых случаях еще и «вообще чужие». Если в обществе отсутствует некий процент лиц с «отклоняющимся поведением», общество позаботится о том, чтобы этот процент создать и даже воспроизвести ради собственного выживания. Аналогичным образом можно рассматривать систему социального обеспечения как институт, воспроизводящий «отверженных». Если бы вся пирамидальная структура этого института, от министра до отдельного районного чиновника, была нацелена на то, чтобы завоевать лавры «спасителей», и реально помогла бы всем подряд без ограничений, вся система социальной помощи рухнула бы. Это, конечно, не значит, что каждый социальный работник умышленно хочет, чтобы люди испытывали нужду, однако именно это вполне целесообразно для института в целом. Чужие страдания могут оказаться мотивом, побуждающим социальные службы к устранению социальной нужды, но это не входит в их функции.
