Николай Добрюха - Как убивали Сталина

Кто-то (кажется, Пал Андреич Модирук) пошутил: «Ну… хоть мёртвого обогнали!»

Всех тонкостей я, конечно, не помню. А чего-то и вовсе не знал. Но в память врезалось почему-то, что не под утро 6-го (как пишет Светлана Аллилуева), а ещё 5-го вечером тело увозили…

Тяжело было. Плакали все. На поминки сталинская охрана нас не позвала. Это особая каста была. Они себя выше считали. Ещё как считали! У них даже кормёжка особая была. И к Сталину они нас ближе, чем на 5 метров, не подпускали.

Когда открылось прощание в Колонном зале Дома Союзов, мне поручили стоять на боковом выходе из зала, чтобы через двор увеличить пропускную способность на улицу Горького. Всё происходящее было хорошо видно. Мурашки по коже поползли — когда первые люди пошли. Как же они плакали! Женщины навзрыд кричали. Ой… страшно становилось. Невозможно было удержаться от дрожи. Только в деревнях так оплакивают покойников. Особенно невозможно стало, когда какая-то маленькая девчушка цветочек ему положила… А ночью пришли врачи и ухаживали за телом, чтобы оно сохранило свой вид.

И вот тогда, в часы прощания, многое вспоминалось. Вспоминалось, как привык видеть его почти каждую смену, начиная с того дня, как стал работать у Булганина. Вспоминалось, как после кино в Кремле он в машину садился. Когда все ещё выходят — уже стоит ждёт. Его «прикреплённый» открывал дверь и в его машину на заднее сиденье один за другим садились Маленков и Берия. После чего ему откидывали «откидушку». И он садился. «Прикреплённый» закрывал дверь, обегал ЗИС и — на переднее сиденье! Всё! Поехали… Сталин всегда на «откидушке» ездил.

Ещё не могу забыть случай, связанный с арестом Берии. В тот же вечер или на другой день в Большом театре происходило какое-то представление. Всё высшее руководство съехалось. Только Берии нет… Подходит ко мне Масленко — сотрудник охраны Микояна. Он охранял его машину сзади. А я уже у Булганина работал. Подходит и говорит: «Саш, а что… этого не видно?» И на усы мне показывает. Берия тогда усики носил. Я говорю: «Кто его знает, Михал Иваныч? Он всё ходит, воротник поднимает, не разберёшь, что и как…»

Поясню, почему именно меня Масленко про Берию спросил. Когда я работал у Булганина в Кремле, первым по коридору, в середине, был булганинский кабинет с окнами на 14-й корпус, в котором сейчас Федеральная служба охраны, а следующий за ним, по той же стороне, Берии. Берия обычно позже приезжал. Идёт из подъезда. Воротник торчит. Проходит мимо меня. И к себе в кабинет. Я его почти каждую смену встречал. Мой пост был прямо у двери Булганина, а рядом пост бериевского охранника. Мы с его охранником, когда стояли, часто переговаривались. Дежурили через сутки. Булганин и Берия как первые заместители Маленкова поднимались в Совет Министров на третий этаж через 3-й подъезд.

…Наши ребята, которые видели, как арестованного Берию уводили, когда нам смену сдавали, ничего не сказали. Но мы сами сообразили, что что-то не так. С чего бы это вдруг стали сшибать портреты Берии в ГОНе (гараж особого назначения)?! Ещё никто ничего не говорил. Только водители первых лиц всё знали. Поэтому сразу стали портреты у себя снимать.

Через несколько дней (может быть, через смену) вызывают машины и «старший прикреплённый» к министру обороны Булганину офицер Фёдор Тимофеевич Безрук говорит: «Будьте готовы. Срочный выезд». Мы сразу по местам. Булганин с Безруком садятся в правительственный ЗИС. Едут. Мы, как полагается, у него «на хвосте». У Булганина, кстати, было три смены охраны по 3 человека. Это у Сталина была охрана и спереди, и сзади, а у Булганина — только сзади.

Приезжаем в Штаб Московского Военного округа. А там весь двор заставлен машинами. В них сидят солдаты. Все с автоматами. Машины большие, открытые. У всех напряжение на лицах…

Булганина встречал генерал. Министр подошел поздороваться с солдатами. Потом переговорил с генералом и пошел с ним к середине двора. Туда, где за забором находился вход в подземелье, в бомбоубежище, устроенное с насыпью в виде спуска в деревенский погреб. Проход за изгородку охраняли два автоматчика. Сперва прошёл командующий округом. За ним Булганин и его «прикреплённый» Безрук. Хотел с ними пройти и начальник нашей смены Тарасенко Пал Палыч. А солдаты так… раз автоматами! Не положено! И не пустили.

Булганин спустился в подземелье. Сколько он там был — 30–40 минут — не помню. Помню только, что дело было к вечеру…

— Постойте, — перебил я рассказчика, — Александр Петрович! Нигде не сообщалось, что вскоре после ареста 26 июня 1953 г. кто-то из первых лиц встречался с Берией. Считается, что на его письма с просьбами разобраться по справедливости, никто не обращал внимания. Дошло до того, что в последнем своём письме, полном ужаса и отчаяния, Берия обречённо написал:

«1 июля 1953 г.

<…> Дорогие товарищи, со мной хотят расправиться без суда и следствия, после 5-дневного заключения, без единого допроса, умоляю Вас всех, чтобы этого не допустили, прошу немедленного вмешательства, иначе будет поздно. Прямо по телефону надо предупредить.

Дорогие т-щи настоятельно умоляю Вас… Почему делать, так как сейчас делается, посадили в подвал, и никто ничего не выясняет и не спрашивает. Дорогие товарищи, разве только единственный и правильный способ решения без суда и выяснения дела в отношении Члена ЦК и своего товарища после 5 суток отсидки в подвале казнить его.

Ещё раз умоляю Вас всех… прошу, умоляю вмешаться и незамедлительно вмещаться…

<…> Что за спешка и при том, очень подозрительная. Т. Маленкова и т. Хрущёва прошу не упорствовать…

Ещё и ещё раз умоляю Вас вмешаться и невинного своего старого друга не губить.

Ваш Лаврентий Берия»

И вот теперь вы говорите, что всё-таки на этот крик бериевского отчаяния высшее руководство откликнулось, и с Берией встретился Булганин…

— Да! Встретился. Но об этом не сообщалось. Поэтому никто из историков этого не слышал. Не знаю: закончилась ли жизнь Берии общеизвестным судом, вынесшим 23 декабря 1953 г. высшую меру наказания, или его действительно тайно расстреляли ещё до июльского (2–7 июля 1953 г.) пленума, т. е. вскоре после секретной встречи Булганина, и на суде роль Берии, как утверждает его сын Серго, исполнял артист?!

(Примечание. После этого крика отчаяния Берия вдруг так неожиданно перестал писать письма, словно его действительно казнили… — НАД.)

Одно знаю точно: после ареста вывозил Берию из Кремля в бункер Штаба Московского Военного округа вместе с Булганиным его личный водитель на персональном булганинском ЗИСе…

Вскоре после посещения арестованного поехали к Булганину домой в его двухэтажный особняк на Ленгоры. (Это — где Дом приёмов. Его особняк — первый от церкви). Мы, как всегда, были «на хвосте». Безруку и его заместителю Шванёву Николаю Васильевичу (не то, что нам!) полагалось в одной машине с Булганиным ездить. Безрук был здоровый такой, сильный и симпатичный мужчина, а Шванёв — маленький, но крепкий.

Когда вышли из машин, ничего особенного на лице Булганина я не заметил, а вот разговор его с Безруком произвёл на меня впечатление. Я стал невольным его свидетелем. Как раз моё время было стоять на посту. Вот здесь кухня. Здесь основной вход. И я, значит, стою, а Булганин с Безруком туда-сюда по двору мимо меня ходят. Разговаривают. Дом-то бериевские люди по-прежнему прослушивать могли. (Про эту прослушку я потом узнал.) В какой-то момент они так разговорились, что остановились. И как раз возле меня. Да. Ко мне подошли, значит. Он так разворачивается и вдруг… говорит Безруку: «Берия попросил у меня бритву… Побриться…» (Тут я понял, что Берия точно арестован и что туда, где он сидит, Безрука тоже не пустили. Значит, один к нему Булганин ходил.)

— Побриться, — говорит, — надо.

А я ему, — говорит Булганин, — и говорю: «Нельзя. Вы же сами издавали постановление, что заключённым острые, колющие и режущие предметы выдавать не по-ло-же-но!» А он мне: «Ну… зря я тебя тогда не расстрелял». Сказал это Булганин и пошёл. Что там дальше он Безруку говорил — не знаю. Но серьёзный, видно, разговор был…

(Может, тогда Булганин сказал Берии, что бритва ему больше не понадобится?! — НАД.)

Время спустя, ближе к осени, было совещание генералов руководящего состава Министерства обороны. Безрук поручил мне, чтобы сел в первый ряд и (если что!) никого к Булганину на трибуну не пускал. Почему мне? Безрук сказал: «Он к тебе привык. Привык, что ты охраняешь вход и в его квартиру, и в его особняк, и в его кабинет в Кремле. Значит, знает тебя». Действительно, когда сперва Булганину дали особняк у Патриарших прудов, Безрук приказал мне посменно с одним товарищем в этом особняке не то, что дежурить, а как бы за всем хозяйством общий контроль осуществлять. Вот поэтому Булганин меня и знал.