Павел Назаренко - В гостях у Сталина. 14 лет в советских концлагерях
Майор Лютов однажды сказал нам так: «Совершая побег, вы убежите из малого лагеря, а попадете в большой. Ведь Советский Союз это — сплошной огромный лагерь». Несмотря на такое предупреждение, смельчаки все ко находились и заметали свои следи. Те беглецы, которых иногда ловили при помощи собак ищеек, переносили страшные побои. Их избивали до полусмерти, калечили и выволакивали, как падаль, на сборное место. Выстраивали всех заключенных и без конца, с пеною у рта, выкрикивали, или вернее извергали, поток слов, сопровождаемых матерщиной, указывая на бесчувственные тела пойманных беглецов, угрожая такой расправой каждому пойманному беглецу.
От похабных, крайне безграмотных и угрожающих речей красных начальников, у нас появлялся не страх, а отвращение. Такому избиению подвергались те заключенные, кого поймает свой конвой т. е. тот, под охраной которого находился беглец. Если те беглеца поймает конвой другого лагеря, то конвой, не совершая над беглецом физической расправы, передают беглеца начальнику того лагеря, в котором числился беглец. Начальник, не подвергая беглеца физической расправе, сажает в изолятор на две-три недели, а иногда и больше, и по выходе из изолятора зачисляет в рабочую бригаду для тяжелых работ.
Сотрудники советской власти
«Зима но для того, чтобы зверя запугать, а для того, чтобы всяк зверек свой след показал», так говорит сербская поговорка.
Так и в лагерях заключенных можно наблюдать подходящие явления. Условия тяжелой лагерной жизни часто заставляют слабодушных, а в особенности корыстолюбивых, показать свою изнанку с отрицательной стороны, т. е. какова их душа, каков их характер и на какую подлость они способны. Многие не считались со своим офицерским званием, сделались сотрудниками красных лагерных начальников и занимались гнусными и предательскими доносами на своих братьев офицеров и соратников прямо или косвенно. Из таких отрицательных типов особенно ярко выделялся так называемый хорунжий П. Куропятник, который занимался не только доносами, но ловил беглецов из лагеря и препровождал несчастных лагерным начальникам. За поимку и передачу беглеца П. Куропятник как Иуда Искариотский, получал от лагерных властей сто рублей.
Этих людских отбросов заключенные страшно ненавидели и при всяких удобных случаях их ликвидировали. Предатель Куропятник, чудом уцелел и в 1956 году вышел на свободу.
За предательскую деятельность он Сов-властью был назначен завгаража в одном из больших автогаражей в Краснодарском Крае.
На досуге
В теплые летние дни, свободные от работы, заключенные уходили из барачных помещений, чтобы подышать свежим и чистым воздухом.
Располагались в тени деревьев, вблизи двух-этажного лагерного здания, на траве, которая оказалась не съедобной. Охраны возле нас но было»
Сибирское солнце приятно грело. Для несчастных белых рабов в царство красного сатаны оно не жалело своих теплых лучей, приятно согревавших наши исхудалые тела. Ветерок, где то перепрыгнувший через небольшой гребень сибирской возвышенности, щекотал наши бледные лица и игрался с лохмотьями нищенской одежды заключенных, которая но смогла местами прикрыть нашу наготу.
От нас ветерок улетал дальше с тем, чтобы встречным людям рассказать о том, что он видел на свободных полях, а главным образом в трудовых лагерях Сов-власти, в которых заключенные живут в ужасных условиях.
Заключенные расположились на зеленой траве небольшими группами принимая различные позы и начали делиться своими воспоминаниями и жаловаться на свою лагерную жизнь. О последнем меньше всего было сказано, ибо все заключенные переживали одни и те же лишения. Вспоминали о своих семьях, оставшихся на произвол судьбы и совершенно беззащитными, об эмигрантской жизни, о жизни в родных станицах и т. д.
Вблизи нашей группы лежали на траве три родных брата Ал. Калюжный, войск, старш. Н. Калюжный и есаул Андрей Калюжный. Лица их были мрачными и печальными. Всматривались один другому в лицо как будто старались отгадать то, о чем каждый из них думал.
Вдруг братья начали потихоньку петь. К нашим ушам стала доноситься очень приятная и довольно унылая мелодия украинской песни
Пение сначала было довольно тихим и осторожным, как ход человека по тонкому льду а потом пение усиливалось и три брата уже запели нормальным голосом. В своих песнях пели о славной и вольной жизни своих предков запорожских казаков и о их тяжелой жизни в турецких тюрьмах. О последнем пели со слезами на глазах, ибо как братья Калюжные, так и мы все, заключенные, переживали то, что запорожцы переживали в турецкой неволе.
В своих песнях вспоминали о своих дорогих родителях, женах и детях. Тенорок Ал. Колюжного звонит как колокольчик и заливается соловьем и берет очень высокие ноты, а братья ему помогают вторим тенором и басом. Пение било очень стройным и приятным для слуха. Сильный бас Андрея Колюжного стонет и часто переходит в октаву и передает боль своей души слушателям.
Затихли все и ползком, как бы не вспугнуть кого то, белые невольники окружили певцов и вокруг них воцарилась полная тишина.
Все превратилось в слух, только певцы продолжают петь, никого не замечая. В одной из песен были такие слова: «На гроб мой ты приходить не станешь, забудешь прах ты мой в земле». Стройные аккорды звучат с укором. От пения и от выраженной в нем печали у заключенных до боли сжимается сердце.
Каждый знает и ставит себя в положение умирающего вдали от родных и родных станиц, куда умершему уже возврата нот.
Звучат новые аккорды с просьбой к дорогой жене: «Приди, приди на гроб, мой милый, в часы печали отдохнуть, приди, приди на гроб унылый, приди поплакать и вздохнуть». Но никому, конечно но прийти на наш гроб в далекой Сибири, а аккорды и дальше умоляют, просят: «Твоя слеза на гроб мой капнет и травка вырос-тот на нем, моя душа молиться станет всегда о имени твоем».
Вздохи слышатся и многие вытирают непрошеные слезы со своих глаз. Аккорды стихли, но не умерев, снова ожили но уже в мажорном тоне и до наших ушей долетает игривая черноморская песня: «Выйды Грыцю на вулыцю. Выйды Коваленко, заграй мэни в сопилочку», Заливаются сильные тенора, старательно выговаривая слова игривой песни.
Гудит колоколом, то стихая, то усиливаясь, бас Андрея Колюжного. Лица слушателей проясняются, появляются улыбки на лицах а молодежь не желая считаться со своей слабостью, готова пойти и в пляс. Все еще слушают с ожиданием не продлится ли игривая песня, а с вышки наш «телохранитель» заорал во все горло: «Что стали, давай, давай, еще пойте».
Голод
Мы совершенно были изолированы от свободного мира и слишком скудные вести доходили до нас через высокие лагерные заборы.
Если иногда и получали какие нибудь новости, то от своих лагерников, которые большими группами посылались для временных работ в колхозы. Вот от этих заключенных мы узнали, что в 1947 году был большой голод. Рассказывают, что там, где они работали, одна мать бросила под поезд двух своих детей и сама тоже бросилась под поезд из за голода, который царил в то время.
Завербованные
Электро-механическая мастерская, в которой работала наша рабочая бригада электриков, слесарей, формовщиков, литейщиков и кузнецов, находилась возле шахты, в которой работали вольные. Среди них работало много «вольных» девушек, которые прибыли сюда по вербовке. Мне удалось с некоторыми из них поговорить.
Большинство из них со средним образованием. Были и такие, которые окончили медицинские факультеты. Им сулили горы всяких благ, а копа привезли их сюда, то вытряхнули, как из мешков гнилую картошку. Всем обещали хорошо оплачиваемые места: кому в госпитале доктором, кому сестрой милосердия, кому инженером, а кому техником. Все обещания красных правителей, как и всегда, остались обещаниями, а девушки оказались выброшенными на произвол судьбы голодными, бесприютными.
Чтобы не умереть от голода девушки вынуждены были поступить на работу в угольные шахты. В шахтах Абашево № 1 и 2 таких несчастных девушек было еще больше. Многие, чтобы не умереть от голода в далекой Сибири, занялись проституцией.
Вот как Советская пролетарская власть беспокоится о своей интеллигентной молодёжи.
Оставляем Зыряновку
Как ни тяжело живется в лагерях, но обращая внимания на все ужасы лагерной жизни, время, как будто спешило с потерей здоровья отодвинуть нас от молодости. Год нашего пребывания в лагере Зыряновка прошел довольно быстро и наш интернациональный лагерь красные правители начали расселять.
Поляков отправили на одну сторону, Венгров — в другую а нас с Немцами в третью. Забрав свои жалкие пожитки, двинулись походным порядком в путь. Но было особой охоты идти в неизвестность, но ничего на поделаешь.
