Николай Греков - Тарас Шевченко - крестный отец украинского национализма

С какою же целью такой умный человек, как Владимир Иванович, переводил и толковал эту аллегорическую чепуху? Не понимаю. И с каким намерением он предложил мне прочитать свое бедное творение? Не думает ли он открыть в Нижнем кафедру теологии и сделать меня своим неофитом? Едва ли. Какое же мнение я ему скажу на его безобразное творение? Приходиться врать, и из-за чего? Так, просто из вежливости. Какая ложная вежливость.

Не знаю настоящей причины, а, вероятно, она есть, Владимир Иванович не пользуется здесь доброй славою, почему - все-таки не знаю. Про него даже какой-то здешний остряк и эпиграмму смастерил. Вот она:

У нас было три артиста,Двух не стало - это жаль.Но пока здесь будет Даль,Все как будто бы не чисто».

В.И. Даль, видимо, забыл слова Спасителя: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего пред свиньями, чтоб они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас» (Мф. 7:6).

Еще через пару месяцев Владимир Иванович снова провинился перед кобзарем: забыл передать ему книгу от Аксакова «с самою лестною надписью сочинителя». В дневнике появляется следующая запись: «Он извиняется рассеянностью и делами. Чем хочешь извиняйся, а все-таки ты сухой немец и большой руки дрянь».

Бедный Владимир Иванович… Не говоря уже про апостола Иоанна. Апостол Петр тоже «бедный». Вот что заставил его проделать украинский папа римский в поэме «Неофіти» (1857):

Тойді ж ото її Алкід,Та ще гетери молодії,Та козлоногий п'яний дідНад самим Аппієвим шляхомУ гаї гарно роздяглись,Та ще гарніше попились,Та й поклонялися Пріапу.Аж гульк! Іде святий ПетроТа, йдучи в Рим благовістити,Зайшов у гай води напитисьІ одпочити. «Благо вам!»Сказав апостол утомленнийІ оргію благословив.

В этой же поэме достается и всем апостолам. После настойчивых, но безуспешных поисков ответа на вопрос «за что распят Христос», следует обвинительное заключение:

За що? Не говоритьНі сам сивий верхотворець,Ні його святії -Помощники, поборники,Кастрати німиє!

Под горячую руку попался и сам Творец. Все в ответе перед Тарасом Первым.

В дневнике Шевченко упоминает, что «не равнодушен к библейской поэзии». Это правда: не равнодушен. Скорее - напротив. Особенно не равнодушен - к Псалмопевцу и пророку царю Давиду. Используя псалмы в своих целях, он не забывает обливать грязью их автора.

В 1845 году, обращаясь к горцам-мусульманам, Шевченко обличает царя Давида, а заодно и все православное христианство:

… у насСвятую біблію читаєСвятий чернець і научає,Що цар якись-то свині пасТа дружню жінку взяв до себе,А друга вбив. Тепер на небi.От бачите, які у насСидять на небі! Ви ще темні,Святим хрестом не просвіщенні,У нас навчіться!… В нас дери,Дери та дай,І просто в рай,Хоч і рідню всю забери!

Думая обличить христианство, его критик обличает еще иудаизм и ислам (т.е. все авраамические религии), которые также почитают пророка Давида. В Коране он носит имя Дауд: Мудрый правитель царь Дауд - праведник, пользовавшийся особым покровительством Аллаха, который его научил «тому, что Ему было угодно», даровал власть и мудрость, сделал чудесным песнопевцем. Память об авторе псалмов веками вдохновляла мусульманских мистиков, стремившихся к единению с Богом. Упоминания о Дауде стоят всегда в одном ряду с именами великих пророков и праведников. Здесь же рассказывалось, как Аллах наказывал тех, кто колебался в вере или не слушал пророков. Так что Тарасу Шевченко крупно повезло, что его хула на царя Дауда не дошла до адресата, т.е. до горцев-мусульман. Дауд был мудрым правителем. Но величие царя объяснялось волей Аллаха. Он был вовсе не идеален: мог совершить несправедливость, принять не самое лучшее решение. Согрешив, Дауд в Коране пал ниц, просил у Аллаха прощения и был прощен.

Но не таков наш стихотворец. В 1848 году в произведении «Царі» он обращается к своей злобной музе:

Хотілося б зогнать оскомуНа коронованих главах.На тих помазаниках божих…Так що ж, не втну, а як поможешТа як покажеш, як тих птахСкубуть і патрають, то, може,І ми б подержали в рукахСвятопомазану чуприну…Ту вінценосную громадуПокажем спереду і ззадуНезрячим людям.

Вначале рассматривается три эпизода из жизни пророка Давида. Он взят в качестве типичного представителя царей. При этом Шевченко не останавливается перед тем, чтобы перевирать Святое Писание.

Первый эпизод. Во «Второй книге Царств» можно прочесть о том, как слуги Давида, посланные к Аммонитянам, были обесчещены. «И увидели Аммонитяне, что они сделались ненавистными для Давида», и наняли тридцать три сирийских наемника. «Когда услышал об этом Давид, то послал Иоава со всем войском храбрых.» Так началась эта война. Сирийцы были дважды разбиты и заключили мир с Израилем. «Через год, в то время, когда выходят цари в походы, Давид послал Иоава и слуг своих с ним и всех Израильтян; и они поразили Аммонитян, и осадили Равву; Давид же оставался в Иерусалиме.»

А вот версия Кобзаря:

Не видно нікого в Ієрусалимі,Врата на запорі, неначе чумаВ Давидовім граді, господом хранимім,Засіла на стогнах. Ні, чуми нема,А гірша лихая та люта годинаПокрила Ізраїль: царева война!Цареві князі, і всі сили,І отроки, і весь народ,Замкнувши в город ківот,У поле вийшли, худосилі,У полі бились, сиротилиМаленьких діточок своїх.А в городі младії вдовиВ своїх світлицях, чорноброві,Запершись, плачуть, на малихДітей взираючи. Пророка,Свого неситого царя,Кленуть Давида сподаря.

Клянут-то клянут, только кто клянет?

«Однажды под вечер, Давид, встав с постели, прогуливался на кровле царского дома, и увидел с кровли купающуюся женщину; та женщина была очень красива. И послал Давид разведать, кто эта женщина? И сказали ему: это Вирсавия, жена Урии…»

А вот перевод этого места на украинско-кобзарско-папо-римский язык:

А він собі, узявшись в боки,По кровлі кедрових палатВ червленій ризі походжає,Та мов котюга позираєНа сало, на зелений садСусіди Гурія. А в саді,В своїм веселім вертограді,Вірсавія купалася,Мов у раї Єва,Подружіє Гурієво,Рабиня царева.Купалася собі з богом,Лоно біле мила,І царя свого святогоУ дурні пошила.

Что и говорить, «кобзар був парубок моторний». Далее в Библии одно предложение: «Давид послал слуг взять ее; и она пришла к нему, и он спал с нею.» Шевченко сочиняет целую «Энеиду», где заставляет Давида согрешить еще и богохульством:

Надворі вже смеркало,і, тьмою повитий,Дрімає, сумує Ієрусалим.В кедрових палатах, мов несамовитий,Давид походжає і, о цар неситий,Сам собі говорить: «Я… Ми повелим!Я цар над божим народом!І сам я бог в моїй землі!Я все…»

Кто же здесь «несамовитий» в своей лжи? Грехи Давида - это его грехи. Но мнимое богохульство Давида - это грех Тараса Шевченко.

Финал библейской истории: «И послал Господь Нафана к Давиду… Нафан поставил перед Давидом зеркало, и тот увидел в нем себя. И сказал Давид Нафану: «Согрешил я пред Богом».

Шевченко никогда ни в чем перед Господом не раскаивался и поэтому он не может себе представить раскаяние Давида:

А потім цар перед народомЗаплакав трохи, одуривПсалмом старого Анафана…І, знов веселий, знову п'яний,Коло рабині заходивсь.

А Господа Давид также «одурив»? Но этот вопрос кобзарю даже в голову не приходил. Очевидно он, как тот французский атеист, не нуждался в этой гипотезе.

Покаянный псалом Давида «Помилуй мя, Боже, но велицей милости Твоей…» православные читают каждый день и перед каждым причастием. Может ли православный христианин считать его лживой уверткой? Может ли верующий христианин считать, что этой или любой ложью можно обмануть Бога? Как же Шевченко причащался? И было ли это причастие во спасение?

 Второй эпизод.

 Давид, святий пророк і цар, Не дуже був благочестивий. Була дочка в його Фамар І син Амон. І се не диво. Бувають діти і в с вятих. Та не такі, як у простих, А ось які.

Далее следует история прегрешения сына царя Давида (естественно, в стиле бурлеск) и вывод: