Александр Дюков - Заложники на Дубровке, или Секретные операции западных спецслужб
Несколько следующих часов подряд террористы выпускали небольшие партии заложников, что немедленно озвучивалось СМИ. По телевизионным каналам показывали напуганные лица людей, побывавших на краю смерти, но чудом избегших ее; от этого ужаса и сочувствия невинным жертвам становилось страшно и тем, кто в безопасности сидел в своих домах. Ведущая новостей на Первом канале Ольга Кокорекина вспоминала, что, разговаривая в прямом эфире с заложниками из зала, она «почувствовала дыхание смерти». Благодаря телевидению, это страшное чувство ощущали все приникшие к экранам жители страны. Так в первые часы теракта сеялись семена паники; по планам террористов, они должны были взойти позднее.
Вообще реакция СМИ на теракт вечером 23 октября была настолько панически-неадекватной, что наводила на печальные размышления. Телеканал «Московия», казалось, напрочь утратил все сдерживающие инстинкты; создавалось впечатление, что там попросту не подозревали о наличии федерального законодательства о борьбе с терроризмом. Была показана пленка с обращением террористов, захвативших заложников. Был показан сюжет, в котором члены РНЕ рассказывали о своих планах отомстить за теракт. Это уже было прямым разжиганием межнациональной розни, однако, не удовлетворившись этим, журналисты и участники программы «Регион» высказывались в том духе, что «для москвичей все кавказцы на одно лицо» и они не видят «разницы между террористами Бараева и торговцами на рынке». В прямом эфире показывали маршруты возможного отхода террористов и планы запасных аэродромов Москвы. Фактически рекламировались информационные сайты террористов.[105] «Что это, глупость или предательство?» Прекратить все происходящее в режиме реального времени российские власти, к сожалению, не смогли, но зато на следующий день канал попросту отрубили от эфира.
Тем временем в оперативном штабе, переместившимся на второй этаж госпиталя для ветеранов войны, накапливали оперативную информацию. Прежде всего, было необходимо узнать как можно больше о положении, сложившемся в захваченном здании. Конечно, заложники по мобильным телефонам сообщали некоторую информацию, однако оставалось неизвестным, не фильтруется ли эта информация террористами.
Поэтому, когда к зданию подъехали профессор Руслан Хасбулатов и депутат Государственной думы от Чечни Асламбек Аслаханов и предложили попробовать наладить контакт с террористами, вступить с ними в переговоры, в оперативном штабе согласились. Около часа ночи Аслаханов и Хасбулатов миновали оцепление и направились к зданию. Пустая площадка перед центральным входом театрального центра вся простреливалась террористами; при желании те могли без труда застрелить любого, вступившего на него — и требовалось немало мужества для того, чтобы просто идти к зданию, ежесекундно ожидая выстрела.
Выстрелов, к счастью, не прозвучало; правда, и в здание переговорщиков не пустили. Террористы согласились разговаривать с ними лишь по рации и лишь на условии, что те будут не ближе, чем «на расстоянии автоматной очереди».[106]
По национальности и Аслаханов, и Хасбулатов были чеченцами. То, что их родная Чечня стала ареной военных действий и уже в течение более десятка лет пребывала в состоянии хаоса, этих политиков серьезно волновало. Оба они желали мира в республике, как желал того и всякий нормальный человек; однако именно то, что они были чеченцами, мешало Аслаханову и Хасбулатову взглянуть на проблему беспристрастно. Война, ведущаяся на территории Чечни, к 2002 году была уже, по сути, даже не борьбой за сохранение Чечни в составе России; она была борьбой за то, чтобы Чечня не стала вновь криминально-террористическим анклавом, угрожающим своим соседям. Если бы российские войска имели бы дело лишь с сепаратистами, с ними, в конечном счете, можно было бы договориться о мирном разрешении конфликта; однако в Чечне воевали не сепаратисты. Аслаханов и Хасбулатов этого понять не могли и потому время от времени выдвигали совершенно нереалистичные планы мирного урегулирования (особенно этим отличался Хасбулатов). Естественно, что эта их деятельность российским властям была не очень приятна.
Но для тех бандитов, которые действовали в горах Чечни, для тех, кто захватил здание, где шел мюзикл, Аслаханов и Хасбулатов были лишь предателями, сотрудничающими с российскими властями. Предателями, которыми в определенной ситуации можно воспользоваться, но после победы просто необходимо уничтожить. Для Аслаханова и Хасбулатова нужна была мирная Чечня — и менее всего этого хотелось тем, кто организовывал теракт.
Переговоров как таковых не получилось. Ни вежливость Хасбулатова, ни резкость Аслаханова, который, по словам одного из журналистов, «на чеченском языке костерил шахидов, как начальник УВД в своем кабинете — уличную шпану»,[107] террористов не впечатлили. Они заявили лишь, что хотят вести переговоры с высокими чиновниками.
Вернувшись от захваченного здания, Аслаханов подтвердил, что требование у террористов одно — вывод российских войск с территории Чечни; после того, как в оперативном штабе это поняли со всей очевидностью, стало совершенно ясно, что мирно договориться с бандитами на таких условиях невозможно. Даже если бы руководство страны и согласилось на такие безумные условия, это решение оказалось бы абсолютно незаконным.
Основные принципы ведения переговоров с террористами были зафиксированы в федеральном законе «О борьбе с терроризмом». Переговоры с террористами вести было можно и нужно, однако ни о каком выполнении политических требований террористов не могло идти и речи. Ни на каких условиях.[108]
Бывший в штабе заместитель председателя комитета Госдумы по безопасности Геннадий Гудков вышел к журналистам. «Там действительно, судя по всему, племянник Арби Бараева — Мовсар, — сказал он. — Если это Бараев, то это очень осложняет ситуацию. Он отморозок, и с ним практически невозможно вести переговоры».[109] Это было серьезное заявление: с террористами практически невозможно вести переговоры. По всей видимости, именно тогда было принято принципиальное решение о необходимости штурма здания театрального центра.
«Когда мы узнали, кто захватил концертный зал, то поняли — это самые опасные люди, с которыми можно столкнуться в наше время, — рассказывал впоследствии один из руководителей оперативного штаба. — Бараев — отмороженный. Мы его хорошо знаем. Уже давно за ним охотимся. Этот человек очень амбициозный. Чтобы войти в историю, он бы пошел на все… Мы понимали, выбора нет: невозможно выполнить их условия».[110] «На самом деле вывод спецслужб изначально однозначный: только штурм, — признавался другой. — Все дело было за политиками… И в этой ситуации Путин был с нами полностью согласен: окончательное решение о штурме приняли в ночь захвата. А все остальное — это отвлечение внимания, забивание информационной составляющей. Мы просто отдали этот аспект политикам, которые побежали делать себе имена, а сами занялись конкретным делом».[111]
Главной задачей оперативного штаба, таким образом, становилось несколько вещей: обеспечение как можно более тщательной подготовки штурма и создание у террористов впечатления о том, что на штурм российские спецслужбы, скорее всего, не пойдут. И еще — нужно было попытаться до штурма вывести из здания как можно больше заложников, потому что нельзя было сказать с полной уверенностью, чем обернется штурм. А это в свою очередь означало необходимость как можно более активного ведения переговоров. И Геннадий Гудков четко заявил: «Штурм не будет инициирован, если террористы не предпримут акции по уничтожению заложников».[112]
Был, впрочем, запущен и пробный шар: прессе дали информацию, что террористы также требуют крупной суммы денег. Если бы после того, как СМИ обнародовали это сообщения, террористы не отреагировали — тогда, может быть, торг был уместен. Но террористы Бараева отреагировали очень быстро. Один из них позвонил в информационное агентство NEWSru.com. «Хочу напомнить: нам не нужны деньги. Нам нужна свобода, — сказал он. — А то на некоторых ваших каналах передавали, что якобы мы попросили деньги. Мы не просим — мы отбираем, если нам надо».[113] Ответ был исчерпывающим.
В два часа ночи Аслаханов позвонил на мобильник Бараева, однако тот разговаривать долго отказался. Бараев повторил требования террористов и заявил, что «нас около тысячи шахидов. И мы не собираемся останавливаться!»[114] Громкое заявление было явно рассчитано на многократное тиражирование и должно было послужить дальнейшему нагнетанию обстановки, однако Аслаханов благоразумно озвучил его только после того, как все закончилось.
