Сергей Цыркун - Секретная предыстория 1937 года. Сталин против красных олигархов
На мартовском съезде Зиновьев и Каменев поддержали Ленина и Троцкого в деле шельмования «рабочей оппозиции»; здесь и Зиновьев, и Троцкий выступили единым фронтом. Но внутрипартийная фронда уже сложилась, и тому нашлись серьезные причины.
За годы большевистской диктатуры страна оцепенела, охваченная ужасом. Свобода слова, как и другие права и свободы, оказалась вытравлена. Общественные настроения очень метко выразил в своих статьях Максим Горький: «Ленин, Троцкий и сопутствующие им уже отравились гнилым ядом власти, о чем свидетельствует их позорное отношение к свободе слова, личности и ко всей сумме тех прав, за торжество которых боролась демократия… На этом пути Ленин и соратники его считают возможным совершать все преступления, вроде бойни под Петербургом, разгрома Москвы, уничтожения свободы слова, бессмысленных арестов…».[92] «Заставив пролетариат согласиться на уничтожение свободы печати, Ленин и приспешники узаконили этим для врагов демократии право зажимать ей рот, грозя голодом и погромами всем, кто не согласен с деспотизмом Ленина — Троцкого, эти «вожди» оправдывают деспотизм власти, против которого так мучительно долго боролись все лучшие силы страны… Вообразив себя Наполеонами от социализма, ленинцы рвут и мечут, довершая разрушение России — русский народ заплатит за это озерами крови».[93] Пока это не касалось партийной верхушки, она спокойно и даже с одобрением смотрела на подавление прочего населения. Однако арест фанатика-большевика Гавриила Мясникова вызвал у нее чувство страха.
Следует отметить, что Троцкий словно не замечал отчужденности товарищей по партии, считая себя, свой личный авторитет выше всего этого. Если тяжело больного Ленина он еще как-то терпел рядом с собою как равнозначную фигуру, то всех прочих вождей большевистской партии ставил много ниже себя. Он совершенно не умел и не считал нужным оказывать поддержку своим сторонникам. Для иллюстрации ограничимся судьбою наиболее видного из них, Николая Крестинского. К 1920 г. он являлся одним из первых лиц в Советском государстве, будучи одновременно членом Политбюро и Оргбюро, секретарем ЦК и наркомом финансов. Среди всех троцкистов он занимал самое высокое положение.
Однако Крестинского удалось перебросить на дипломатическую работу с лишением всех партийных постов при абсолютном бездействии Троцкого, взиравшего на это с равнодушным спокойствием бога-олимпийца. Более того, десять лет спустя Троцкий, будучи в эмиграции, в своей автобиографической книге «Моя жизнь» опубликовал частный разговор с Крестинским, в котором тот сказал о Сталине: «Это дрянной человек с желтыми глазами». Публикация частных разговоров вообще среди коммунистов считалась нормальным делом, но этой публикацией Троцкий погубил оставшегося в СССР Крестинского, обрекая его на верную гибель. Пройдет еще несколько лет, и Крестинскому припомнят эти слова. По свидетельству начальника санчасти Лефортовской тюрьмы, «он был жестоко избит, вся спина представляла из себя сплошную рану, на ней не было ни одного живого места».[94] Примечательно, что этот мягкий, интеллигентный человек, до революции работавший присяжным поверенным, оказался единственным, кто на сталинских публичных политических процессах 1936–1938 гг. заявил о своей невиновности, тогда как бахвалившиеся своею твердостью и несгибаемостью остальные большевики охотно признавали любые инкриминируемые им преступления, лишь бы спасти свои презренные жизни.[95]
Удаление из Политбюро Крестинского стало лишь одним из самых первых шагов на пути кадровых перестановок, направленных на изоляцию больного Ленина и Троцкого. Говорят, что причиною разногласий между Троцким и большинством ЦК явились вопросы о перманентной революции, о политике в отношении крестьянина-середняка, о дисциплине розничных цен, о возможности построения социализма в одной отдельно взятой стране и т. п. В действительности идеи Троцкого импонировали всем без исключения «вождям»-коммунистам, мечтавшим о роскошной жизни вельмож среди голодающего и бесправного океана рядовых трудармейцев. Они без особых возражений поддержали подготовленную Троцким резолюцию IX съезда РКП (6) «Очередные задачи хозяйственного строительства», раздел XV которой гласил: «Ввиду того, что значительная часть рабочих, в поисках лучших условий продовольствия, а нередко и в целях спекуляции, самовольно покидает предприятия, переезжает с места на место, чем наносит дальнейшие удары производству и ухудшает общее положение рабочего класса, съезд одну из насущных задач Советской власти и профессиональных организаций видит в планомерной, систематической, настойчивой и суровой борьбе с трудовым дезертирством, в частности — путем публикования штрафных дезертирских списков, создания из дезертиров штрафных рабочих команд и, наконец, заключения их в концентрационный лагерь».
В политике Троцкого коммунистов смущало не это, а кое-что совершенно иное, отталкивающее от него большинство партийных сановников. Приведем для иллюстрации один пример.
На августовском Пленуме 1927 г. Троцкого стали критиковать за то, что он расстреливал коммунистов (понятно, что массовые казни некоммунистического населения никто из большевиков ему в вину не ставил). Троцкий пояснил, что убивал только таких коммунистов, кого считал изменниками. И тут же для примера рассказал следующую историю. Согласно одному из приказов Реввоенсовета, комиссары обязаны были следить за принудительно мобилизованными офицерами и генералами старой армии и, в случае их побега или сдачи в плен, расстреливать их жен и детей, взятых в заложники.[96] Некоторые комиссары, чтобы уклониться от исполнения этого варварского приказа, ссылались на незнание, где находятся семьи сбежавших командиров. Таких комиссаров Троцкий самих телеграммами осуждал к смертной казни. И вот среди этих осужденных на смерть комиссаров оказались два старых большевика, участники революции 1905–1907 гг. Бакаев и Залуцкий. Их спасло заступничество Смилги, который являлся членом Реввоенсовета и хорошо знал их обоих. В итоге и Бакаев, и Залуцкий стали преданными сторонниками Зиновьева в его борьбе с Троцким. Стоит ли после этого удивляться тому одобрению, которым они встречали подзуживания Зиновьева в стенах ЦК относительно Троцкого: «Зачем вы будете эту дохлую собаку держать в Политбюро. От нее смердит!»[97]
И, конечно, Зиновьеву еще до ареста Мясникова пришла в голову мысль, не использовать ли ему самому органы госбезопасности против надвигающейся диктатуры Троцкого. Очень кстати осенью 1921 г. развернулась масштабная партийная чистка в государственных органах и учреждениях, охватившая и ВЧК. Она была задумана для расправы с «рабочей оппозицией». На пост председателя Центропроверкома оказался выдвинут Петр Залуцкий — тот самый, которого хотел расстрелять Троцкий, наиболее полезный из соратников Зиновьева. Один из старейших большевиков, участник революционных событий 1905 г., член ЦК, секретарь Уральского бюро ЦК, Залуцкий обладал колоссальным весом в партии, тем более возглавив чистку парторганизаций. Чистка ВЧК, которая тоже прошла под контролем Залуцкого, «явилась новым шагом к установлению контроля партийного руководства за кадровым составом карательных органов».[98] В итоге из ВЧК были безжалостно вычищены остатки тех, кто возглавлял эту организацию в период Гражданской войны. Так, например, помощник начальника Экономического управления А. С. Сонье-Даманский, состоявший в партии большевиков с 1905 г., оказался исключен из партии (естественно, с последующим увольнением из ВЧК) как «сомнительный элемент». Дзержинский при поддержке Залуцкого и стоявшего за его спиною Зиновьева «постоянно ломал и перестраивал ЧК и опять снова пересматривал людей, структуру, приемы».[99] Это открывало путь наверх новым людям вроде Менжинского и Ягоды, которые не знали оперативной работы, зато имели хорошее политическое чутье, вовремя сделав ставку на группировку Зиновьева.
Теперь Зиновьеву для дальнейшей борьбы с Троцким оставалось взять под контроль партийный аппарат.
Зиновьев и Каменев в первых числах апреля 1922 г. добились избрания Генеральным секретарем ЦК, т. е. руководителем технического аппарата ЦК, своего давнего, еще с дореволюционных времен, приятеля И. В. Сталина, рассчитывая использовать своего выдвиженца как противовес Троцкому. Сталин, как они считали, многим был им обязан. Весною 1904 г. тогда еще не Сталин, а И. В. Джугашвили совершил свой первый побег из ссылки и явился в батумскую парторганизацию. Там недоверчиво отнеслись к обстоятельствам этого побега, что вызвало в отношении Джугашвили бойкот парторганизации: ему не предоставляли убежище, не допускали на партийные сходки, препятствовали в собирании денег на выезд из Батума, а когда он попытался принять участие в «маевке» (т. е. отмечании 1 мая), сильно избили его. Потребовалось вмешательство руководителя Кавказского союза РСДРП М. Цхакаи, который как раз в то время искал себе опоры в борьбе с меньшевиками, чтобы Джугашвили смог вернуться к партийной работе в другом районе (Имеретинском), причем Джугашвили пришлось несколько месяцев добиваться от Цхакаи такого решения. Каких-либо источников дохода в этот период он не имел. Так вот, единственным, кто предоставил ему приют на своей квартире, оказался находившийся в то время в Тифлисе Л. Каменев.[100]
