Владимир Брюханов - Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну
10 декабря 1904 года отбывавший ссылку в Иркутске революционер Н.Ю.Татаров заявил о готовности сотрудничать с властями.
В 1899 -1901 годах Николай Юрьевич Татаров был лидером социал-демократической группы «Рабочее Знамя», в которую, как упоминалось, входили и герои 1905 года Савинков, Каляев и Рутенберг, а также известнейшие в более отдаленном будущем большевики В.П.Ногин, А.А.Сольц и Г.И.Бокий. Татаров пользовался заслуженным авторитетом у более молодых соратников, а после ареста вел себя очень мужественно – выдержал двадцатидвухдневную голодовку в Петропавловской крепости. Как руководитель, он получил и больше остальных – пять лет ссылки в Восточную Сибирь. В Иркутске в течение всего 1904 года он руководил подпольной типографией, не обнаруженной полицией (вот только неизвестно, что с ней произошло после отъезда Татарова). Но, судя по всем свидетельствам, Татаров был человеком, прежде всего любившим быть в центре внимания. И прозябания в сибирской глуши он не выдержал. Когда случилась возможность, он охотно пошел на контакты с самим губернатором Восточной Сибири графом П.И.Кутайсовым, и, в конце концов, в обмен на прекращение ссылки решил стать предателем.
О предложении Татарова был сразу оповещен Департамент полиции. Невозможно допустить, чтобы немедленное официальное сокращение ссылки (с аргументацией, не вызвавшей подозрений революционеров) и вызов его в Петербург произошли бы без санкции Лопухина.
И сюжет операции, в которой главную роль играл Татаров, также не мог быть разработан без участия Лопухина: при массовых арестах функционеров ПСР в Петербурге 8-9 января был намеренно оставлен на свободе член ЦК Н.С.Тютчев, партийная роль и местонахождение которого были хорошо известны Департаменту полиции. Именно внедрение в окружение Тютчева и было задачей, поставленной перед Татаровым.
Этот путь, найденный Лопухиным, и должен был вывести его на следы БО ПСР помимо Азефа. Это было, несомненно, нарушением всех прежних канонов деятельности Азефа, когда Департамент полиции охранял его монопольное положение в руководстве ПСР как секретного сотрудника правительства.
Но при всем желании поймать журавля, летящего в небе, Лопухин тут же вынужден был выпустить синицу, уже находившуюся в его руках: он должен был поручить кому-то непосредственное руководство Татаровым.
Личные контакты Лопухина с Азефом носили совершенно беспрецедентный характер: чрезвычайно редко кто-либо из директоров Департамента опускался до непосредственной работы с секретными агентами. Вот и Татарова нужно было кому-то доверить, учитывая к тому же и ту чрезвычайно напряженную ситуацию, в которой находился Лопухин в конце декабря 1904 – начале января 1905 года, когда Татаров и прибыл в столицу. И руководство Татаровым было поручено М.И.Гуровичу.
Татаров очень осторожно и ненавязчиво внедрился в окружение Тютчева, не вызывая ни малейших подозрений революционеров. Все же он поначалу мог узнать мало что полезного: в дела БО был посвящен весьма узкий круг людей, и до поры, до времени все они очень тщательно соблюдали конспирацию. Но Татаров все-таки раздобыл сведения, оказавшиеся новостью для полиции: выяснил, что в Петербурге находится еще один член ЦК ПСР – упоминавшаяся выше старая народница П.С.Ивановская-Волошенко. Она участвовала в революционном движении с 1873 года, отбывала каторгу в 1882-1898 годах и бежала с поселения в 1902 году. Можно было предположить, что она-то и имеет отношение к террору. Это было действительно так: Ивановская была участницей подготовки покушения еще на Плеве, а теперь играла роль связующего звена ЦК с отрядом Швейцера. Но выйти на следы нелегальной Ивановской Татарову пока не удавалось.
Более важным оказалось изменение положения последнего внутри охранки. Гурович, ставший свидетелем изгнания Кременецкого и занявший 15 января его место, сразу понял, куда дуют новые ветры. И предавший в 1903 году Зубатова, он решил теперь предать и Лопухина. При этом, желая задобрить новое начальство, Гурович пошел с козырного туза – подарил руководство Татаровым Рачковскому.
4 февраля, в день убийства великого князя, помимо скандала, Трепов нанес и административный удар по Лопухину: назначил старого недруга Лопухина П.И.Рачковского на неведомую ранее должность – куратором политической полиции Петербурга и губернии. Теперь уже непонятно было, кто кому должен подчиняться – Рачковский Герасимову, принимавшему в этот же день дела от Гуровича, или наоборот. Но Герасимов и Рачковский по-деловому поделили обязанности: Герасимов сосредоточился на упорядочении работы службы наружного наблюдения, а Рачковский оставил себе руководство Татаровым.
Таким образом, на террористов, о наличии которых в Петербурге в этот день вполне определенно говорил Герасимову Трепов, расставлялась сеть, руководство которой уже не было непосредственно в руках Лопухина. В самый критический момент карьерной игры Лопухин оказался без козырей.
Напряженное ожидание продолжалось. Каждый, кто знал за собой грехи за «Кровавое воскресенье» (кроме, разумеется, Лопухина), а также и новое начальство – Булыгин и Трепов, могли себя считать потенциальными жертвами готовящегося покушения. Татаров же пока не мог сообщить ничего существенного.
Внешнеполитическая жизнь, между тем, шла своим чередом, и на правительство России продолжали сыпаться шишки.
События на фронте развивались самым неблагоприятнейшим образом. Еще 12 января 1905 года русская армия, накопившая, наконец, достаточные подкрепления, получила количественный перевес и попыталась начать наступление.
Сражение при Сандепу в двадцатиградусный мороз привело к неясному результату: русские потеряли двенадцать тысяч человек убитыми и ранеными, японцы – десять. Сражение завершилось, однако, приказом русским войскам отступать; его правомерность и тогда, и позже оспаривалась и публикой, и военными экспертами. Так или иначе, но этим исчерпалась последняя возможность к перемене счастья в сухопутных военных действиях: на основной фронт выдвинулись японские войска, освободившиеся после успешного завершения осады Порт-Артура, и японцы восстановили прежний перевес сил.
В середине февраля уже японцы развернули наступление на Мукден, который А.Н.Куропаткин (бывший военный министр, назначенный с начала войны командующим на Дальнем Востоке) поклялся не отдавать врагу.
В ожесточенном сражении русские потеряли 89,5 тысяч человек, а японцы – 67,5 тысяч по российским данным и только 41 тысячу – по собственным японским сведениям. 25 февраля (10 марта) русская армия оставила Мукден; 5 марта Куропаткин приказом царя отстранен от главного командования (Куропаткина по его личной просьбе оставили на фронте: его и бывшего командующего 1-й армией Н.П.Линевича рокировали местами). Военное поражение вызвало и последующие дипломатические осложнения.
В этих же событиях мы снова сталкиваемся с еще одним нашим постоянным героем, который пока мелькает на задворках сцены.
В 1903 году А.И.Гучков, вернувшись из Македонии[649], какими-то путями постарался установить доверительные отношения с высшими иерархами московского руководства. Согласитесь, что для представителя одной из богатейших и влиятельнейших московских купеческих фамилий это не должно было составить особой проблемы.
С начала войны он снова на Дальнем Востоке: на этот раз – в качестве помощника главноуполномоченного Красного Креста при Маньчжурской армии и официального представителя Московского городского правления и специального Комитета великой княгини Елизаветы Федоровны, предназначенного к оказанию помощи раненым.
При отступлении от Мукдена Гучков остается с госпиталем, который не удалось эвакуировать, и вместе с этим госпиталем попадает в плен к японцам. Нужно отметить, что в ту войну японцы отличались гуманнейшим отношением к пленным, особенно – к высокопоставленным. Но и тут судьба Гучкова все же выдается из общего ряда: его, как представителя медицинского персонала (но ведь он не был даже врачем!) немедленно отпускают, и он прямиком (не знаем, каким маршрутом) направляется в Москву.
Учитывая, что командование японской армией было напичкано английскими инструкторами и наблюдателями, каждый из которых, несомненно, был и разведчиком, вполне можно припомнить наши гнусные предположения о связях Гучкова с английской разведкой.
А как тут, кстати, не вспомнить и о родственных связях самой великой княгини, теперь весьма заметно принявшейся покровительствовать этому персонажу?
Ведь именно великая княгиня, почти сразу по возвращении Гучкова, рекомендовала его своему племяннику и зятю: с мая 1905 года Гучков надолго (но не очень) стал доверительным собеседником Николая II!
