Павел Судоплатов - Спецоперации
В апреле 1953 года в поведении Берии я стал замечать некоторые перемены: разговаривая по телефону в моем присутствии (а иногда и еще нескольких старших офицеров госбезопасности) с Маленковым, Булганиным и Хрущевым, он открыто критиковал членов Президиума ЦК партии, обращался к ним фамильярно, на «ты». Как-то раз в присутствии начальника управления идеологической контрразведки Сазыкина он начал вспоминать, как спас Илью Эренбурга от сталинского гнева. По его словам, в 1939 году он получил приказ Сталина арестовать Эренбурга, как только тот вернется из Франции. На Лубянке Берию ждала телеграмма от резидента НКВД в Париже Василевского, в которой тот высоко оценивал политический вклад Эренбурга в развитие советско-французских отношений и его антифашистскую деятельность. Вместо того, чтобы выполнить приказ Сталина, Берия на следующей встрече с ним показал телеграмму Василевского. В ответ Сталин пробормотал:
— Ну что ж, если ты так любишь этого еврея, работай с ним и дальше.
Однажды, зайдя в кабинет к Берии, я услышал, как он спорит по телефону с Хрущевым:
— Послушай, ты сам просил меня найти способ ликвидировать Бандеру, а сейчас ваш ЦК препятствует назначению в МВД компетентных работников, профессионалов по борьбе с национализмом.
Развязный тон Берии в общении с Хрущевым озадачивал меня: ведь раньше он никогда не позволял себе такую вольность, когда рядом были его подчиненные.
В мае 1953 года был отозван в Москву Григулевич. Это сделали по двум причинам. Во-первых, надо было убедиться, не «засветил» ли его Орлов (Никольский) в своих разоблачительных статьях, опубликованных за месяц до этого в журнале «Лайф». Во-вторых, если он оставался вне подозрений, его предполагалось привлечь к бериевскому плану объединения Германии и урегулированию отношений с Югославией.
Весной 1953 года мое положение на службе было неопределенным. Заместитель Берии Богдан Кобулов хотел назначить меня начальником инспекции МВД, то есть курировать исполнение приказов и инструкций центрального аппарата всеми территориальными органами госбезопасности. Меня это не слишком устраивало, так как я должен был нести груз ответственности за всю машину министерства и заниматься разбором кадровых дел и конфликтных ситуаций на местах. Круглов, первый заместитель Берии, вместо этого предложил, чтобы Эйтингон и я, сохраняя свои должности в Бюро по разведке и диверсионной работе, были назначены заместителями начальника только что созданного управления идеологической контрразведки. Нашей основной задачей Должен был стать окончательный разгром националистического подполья на территории Советского Союза, преимущественно в республиках Прибалтики и Западной Украине.
Я согласился, но так и не приступил к новой работе. Не прошло и недели, как Берия предложил мне заменить начальника Главного контрразведывательного управления Федотова. Однако на следующий день, когда мы с Федотовым пришли в кабинет Берии, Кобулов совершенно неожиданно предложил мне должность министра внутренних дел Украины; затем сказал, что, пожалуй, надо послать меня уполномоченным МВД по Германии, чтобы дать возможность пожить в более комфортных условиях. Зная Богдана Кобулова как большого мастера интриг, я ответил, что не могу принять эти предложения по причинам личного характера. Я сослался на состояние здоровья жены и назвал как возможного кандидата для работы в Германии Амаяка Кобулова, в то время начальника управления МВД по делам военнопленных.
Думаю, Богдан Кобулов просто хотел избавиться от меня в центральном аппарате министерства, потому что я слишком много знал об операциях, которые он и Берия проводили против грузинских эмигрантов в Париже. Я знал также, что племянник жены Берии, некто Шавдия, был захвачен немцами в плен и действовал в качестве нашего агента-двойника, сотрудничая с гестапо в Париже. В 1945 году он вернулся в Москву, а затем уехал в Тбилиси. В 1951 году Сталин распорядился арестовать его за сотрудничество с нацистами и как одного из мегрельских националистов. Шавдия был приговорен к двадцати пяти годам лагерей строгого режима. Берия не освободил его из заключения, когда возглавил МВД, но родственная связь с осужденным преступником оставалась темным пятном в его биографии и таила в себе потенциальную опасность.
Берия согласился с тем, что я не могу уехать из Москвы. В течение недели я получил назначение на должность начальника нового 9-го отдела МВД с подчинением непосредственно министру. Этот отдел, более известный как Бюро специальных заданий, должен был иметь в своем подчинении бригаду спецвойск особого назначения для проведения диверсионных операций за рубежом. Хотя никто прямо не говорил о характере задач, которые должна выполнять бригада, моя новая работа соответствовала ранее высказанной Сталиным рекомендации — я фактически стал заместителем начальника Главного разведывательного управления госбезопасности и получил возможность мобилизовать все силы и средства разведки на случай чрезвычайных ситуаций.
После смерти Сталина мы начали пересматривать главные задачи в работе за рубежом и внутри страны. Берия взял инициативу в свои руки.
Я был среди тех, кому он поручил подготовить докладные записки с детальным перечнем и анализом ошибок, допущенных партийными организациями и органами госбезопасности в борьбе с националистическим подпольем в Литве и на Украине. Берия считал необходимым выдвигать местные кадры на руководящие посты, а на должности заместителей назначать людей славянских национальностей. В наших записках отмечались случаи ничем не оправданных депортаций и репрессий в отношении этнических групп, которые не занимались антисоветской деятельностью. Берия всячески настаивал на развитии национальных традиций в области культуры и языка. В частности, его заботила проблема воспитания нового поколения национальной интеллигенции, для которой были бы по-настоящему близки социалистические идеалы. Помню предложение Берии ввести в республиках собственные ордена и награды — это, считал он, поднимет чувство национальной гордости.
Все это создавало подчас неловкие ситуации. Только что назначенный министр внутренних дел Литвы по наивности направил в секретариат Берии докладную на литовском языке, вызвав настоящий переполох, — никто в центре, разумеется, не знал литовского. Кроме того, когда министр приехал в Москву, чтобы встретиться с Берией, он не мог объяснить детали весьма деликатной операции — радиоигры с британской разведкой. Причина на сей раз заключалась в том, что он потерял портфель с документами в гостинице МВД в Колпачном переулке. Позднее прошел слух, что он потерял свои документы специально. Бывший партийный функционер, а затем председатель исполкома Вильнюса, он не имел ни малейшего желания работать в органах госбезопасности. Он достиг своей цели — ему дали работу в планово-экономическом ведомстве республики.
К сожалению, в то время, когда была подготовлена записка об ошибках в национальной политике на Украине, разгорелся конфликт между вновь назначенным министром внутренних дел Мешиком и местными партийными чиновниками, а также сотрудниками аппарата МВД Украины. Мешик во что бы то ни стало стремился выгнать с работы хрущевского протеже Строкача, которого в 1941 году уволили из органов за то, что он не сумел вывезти часть архива НКВД, когда немцы окружили Киев. К тому же Мешик не ладил с партийными руководителями Украины Сердюком и Шелестом. Сердюк пытался отобрать у МВД дом, использовавшийся под детский сад для детей сотрудников министерства: он облюбовал этот особняк во Львове для себя и своей семьи. Сердюк послал своего помощника в детский сад, а Мешик выставил охрану. Шелест, в то время секретарь Киевского обкома партии, взял в свое пользование для охоты катер пожарного надзора и не вернул. Об этом Мешик доложил в МВД и правительство.
Хотя на заседании украинского ЦК принято было говорить по-русски, Мешик позволил себе дерзко обратиться к присутствующим на украинском языке, порекомендовав шокированным русским, включая первого секретаря ЦК Мельникова, учить украинский язык. Его с энтузиазмом поддержал писатель Александр Корнейчук, также выступивший на украинском и превозносивший Берию, поскольку один из его ближайших родственников благодаря Берии был назначен начальником областного управления МВД и представлен к генеральскому званию.
Мешик с гордостью рассказывал мне об этих эпизодах, свидетельствовавших, по его словам, о правильной линии в национальной политике. Я сказал ему, что он дурак, если вступает в конфликты с местной властью. Потом познакомил его с Музыченко, который был в свое время нашим нелегалом в Париже и имел большой опыт работы с настоящими украинскими националистами. Мы знали, что он сможет отличить настоящих террористов от болтунов и поможет Мешику избежать ненужных столкновений. Музыченко, однако, пришлось отложить свою поездку в Киев, потому что в это время Берия по требованию Хрущева распорядился о доставке в Москву сестер Бандеры, сосланных в Сибирь. Здесь их поселили на явочной квартире, где они находились под домашним арестом, и Музыченко должен был убедить их передать Бандере в Германию послание, чтобы вынудить его пойти на встречу с нашим представителем.
