Происхождение сионизма. Основные направления в еврейской политической мысли - Шломо Авинери
Итак, согласно Грецу, еврейство расположено на двух осях координат: политической и религиозной, и можно наблюдать, как в различные периоды истории народа один из этих элементов доминирует над другим. В эпоху Первого храма господствует, согласно Грецу, политический элемент, в то время как элемент религиозный оттеснен на второй план и не достигает полного развития и расцвета; в эпоху же Второго храма господствует религиозный элемент: большую часть этого периода израильский народ лишен государственной независимости, а когда происходит восстание Маккавеев, приводящее к восстановлению государства, — истоки этого восстания являются в первую очередь религиозными. Благодаря этой разнице доминирующих факторов в эпохи Первого и Второго храмов различны и исторические герои каждой из этих эпох: во времена Первого храма героями являются полководцы, правители-«судьи» и цари, герои же периода Второго храма — это благочестивые люди, раввины, законоучители и приверженцы различных религиозных групп.
Однако, хотя доминирующее положение одного из названных элементов характеризует каждую из этих двух эпох, элементы эти неотделимы друг от друга. Царство династии Давида и Соломона стремится обосновать единение народа вокруг религиозных символов, а пророки начинают свою деятельность, возвещающую религию эпохи Второго храма, еще в конце предшествующей эпохи; в эпоху же Второго храма политический момент проявляется в деятельности царей династии Хасмонеев, которые, хотя и начали свою деятельность как первосвященники, завладели заодно и царской короной.
Но, помимо смешения этих двух элементов, в иудаизме постепенно развивается их органический синтез. Правда, этот синтез еще не достигнут и не реализован в исторической действительности: он сосредоточен в аспекте будущего. Это — мессианство, которое Грец рассматривает как слияние религиозного элемента с политическим. Поэтому и с этой точки зрения Грец считает аспект будущего существенным для понимания еврейства как исторического явления. Если суть прочих религий определяется в соответствии с их историческими достижениями в прошлом, то исчерпывающее постижение иудаизма еще скрыто в лоне грядущего. Ярко выраженным языком гегельянства Грец говорит о том, что оба составляющих еврейство элемента — религиозный и политический — появляются вначале в разделении, однако их идеальное единство заключено в возможности слияния:
«Сочетание религиозного с политическим, единство Божественной, надмировой идеи и государственной жизни… — это единство должно найти свое подтверждение в еврействе; естественность общественной жизни в ее наиболее высоких и простых проявлениях должна быть возвышена и озарена светом Божественной идеи. Видение государственной жизни, возвышенной через институты иудаизма, было и остается упованием еврейства, осуществление которого откладывается на далекое будущее; Мессия, каким он виделся пророкам, вошел в традицию и воспринят народным сознанием, является венцом иудаизма».
Как уже было сказано, всесторонний труд Греца по истории израильского народа открывается описанием Эрец-Исраэль. Лишь с переходом Иордана под водительством Иехошуа бин-Нуна (Иисуса Навина), говорит Грец, начинается история народа Израиля. То, что предшествует этому, является лишь введением, ибо история — это то, что действует в реальной жизни, а то, что действует в реальной жизни, относится к сфере политики. Поэтому понимание сущности еврейства в концепции Греца переносит ударение с Пятикнижия на книги первых пророков, с теоретически-догматического на историко-политический аспект. История народа Израиля на его земле в прошлом и мессианское будущее — это два новых измерения еврейской истории, подчеркнутые Грецем в его труде.
Следующее за этим систематическим введением эссе Греца «Построение еврейской истории» представляет собой краткий обзор основных этапов этой истории. Мы не можем останавливаться на этом детально. Однако идеи, развитые им здесь — а затем подробно разработанные в его многотомном историческом труде, — привели к возникновению новых представлений о событиях еврейской истории. Так, на щит поднимаются образы правителей-«судей», являющихся в облике полуязыческих богатырей, сходных с полумифическими героями Греции. В век романтизма живут не только Тесей и Одиссей, но и Самсон, Ифтах и Гидеон. Вместе с этим, утверждает Грец, «судья» сознавал, что его дело не является делом исключительно личным, что оно вплетается в общее бытие коллектива, — поэтому оказалась неудачной попытка создания династии «судей» — потомков Гидеона.
В этом выполненном Грецем схематическом обзоре царь Давид является первым, еще неотчетливым воплощением сочетания религиозного и политического элементов. Перед нами царь — воин и поэт, и, хотя его дело оказывается недолговечным, идеальная сторона его царствования будет впоследствии воспринята как модель еврейского мессианского будущего, а царь-Мессия войдет в народное сознание как потомок Давида. Однако языческий элемент сохраняется на всем протяжении эпохи Первого храма наряду с элементом монотеистическим, и только в «плену вавилонском», после изгнания народа с его земли и отрыва от естественной составной части его бытия — его страны — языческий элемент исчезает окончательно, а с возвращением к Сиону в дни Эзры и Нехемии еврейская вера очищается от момента политического и развивается отдельно от него. Хотя Грец, как уже говорилось, воспринимает восстание Хасмонеев в его специфически религиозном контексте, он видит в нем аспекты универсального значения. Это — бунт во имя идеи, направленный против материальной политической мощи, и как таковой он изображен Грецем — причем здесь снова заметны отзвуки национального движения и романтизма — в качестве модели освободительной войны. В борьбе между саддукеями и фарисеями Грец вновь видит борьбу между политическим и религиозным элементами, и ясно, что с падением царства Хасмонеев, а затем — с разрушением Второго храма религиозный элемент, отраженный в учении фарисеев (прушим), одерживает верх и становится доминирующим.
Интересен подход Греца к фигуре Иисуса Христа — трудное интеллектуальное испытание для любого еврейского мыслителя XIX века. С одной стороны, Грец рассматривает появление Христа в широком контексте ожиданий Избавления, характерных для периода, наступившего после гибели царства Хасмонеев и политического подчинения власти Рима. С этой точки зрения Иисус не был единственным в своем поколении, и Грец указывает на ряд других фигур, появляющихся в то же время на фоне этого религиозно-политического брожения. Вместе с тем, согласно Грецу, причина разочарования народных масс в Иисусе Христе кроется именно в том, в чем христианство видит суть своей благой вести. Говоря массам, что царство его — не от мира сего, а является царствием небесным, Иисус не отвечает народным ожиданиям. «Народ ожидал Мессию, который введет его еще глубже в иудаизм, а не уведет от него, и в то же время обновит и упрочит расшатанные устои государства». Поскольку мессианская вера в иудаизме, утверждает Грец, — это
