Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль) - Газета "Своими Именами" №40 от 01.10.2013
Во время войны цены на продовольствие, продаваемое по карточкам, остались прежними, но на рынках, разумеется, они резко возросли по сравнению с 1940 годом: в 1941 году они были в 1,1 раза выше, в 1942 – в 5,6 раза, в 1943 – в 10,2 раза, в 1944 – в 8,2 раза, в 1945 – в 4,3 раза. Разумеется, это предопределяло высокие доходы колхозников неоккупированных районов от рыночной торговли – от торговли тем, что немецкие крестьяне обязаны были сдать государству по госценам. Эти доходы советских колхозников можно оценить вот по таким фактам.
Во время Великой Отечественной войны советские люди пожертвовали на оружие для Красной Армии 2 миллиарда рублей, основными жертвователями были колхозники. Эта сумма примерно равна среднему военному годовому расходу двух народных комиссариатов (министерств): обороны и Военно-Морского Флота. На сбережения были построены свыше 2500 именных боевых самолётов. Для сравнения, 2172 боевых самолёта имели накануне Курской битвы два наших фронта, начавших битву, - Центральный и Воронежский. По мнению специалистов, именно с Курской битвы началось господство в воздухе советской авиации.
Но еще более удивительно то, какие суммы жертвовали колхозники.
Ферапонт Головатый в декабре 1942 и мае 1944 годов внёс по 100 тысяч рублей на постройку двух истребителей. Колхозник из Грузии Гурген Оганян внёс в Фонд обороны 500 тысяч рублей. Бригадир тракторной бригады Мария Дубовенкова – 50 тысяч рублей. Михаил Китаев - 130 тысяч рублей, Мария Арлашкина, мать большого семейства, - 50 тысяч. Анна Селиванова – 100 тысяч, потом продала корову, остатки меда - и еще 100 тысяч. 16 января 1943 года узбекский колхозник Сергей Цой принес в обком партии два чемодана с миллионом рублей (судя по фамилии, он кореец). Другие национальности Советской Родины: башкиры Хабирзян Богданов и Нурмухамет Мирасов – по 200 тысяч рублей; азербайджанец Амира Кари-оглы Сулейманов - 250 тысяч рублей; казах Букенбаев Оразбай - 300 тысяч рублей; киргиз Юлдаш Татабаев - 150 тысяч рублей; армянин Н.А. Акопян - 106,5 тысячи рублей; грузин Г.А. Башурали - 150 тысяч рублей; таджик Юлдаш Саибназаров - 130 тысяч рублей; узбек Турган Ташматов - 160 тысяч рублей; бурят Буянтуев - 130 тысяч рублей. Это о доходах колхозников.
Теперь о том, как выглядел набор продуктов, которые покупались по карточкам. А то ведь стонут о том, что в СССР до войны и после войны были карточки, карточки, карточки... А что это значило в продуктах?
По немецким расчетам, минимум, необходимый для существования, - 1800 калорий в день. В 1943 году гражданское население Германии все еще получало по карточкам из расчета 2000 калорий, месячная норма продуктов под эти калории выглядела так:
Хлеб – 9 кг.
Крупа – 0,6 кг.
Мясо – 1 кг.
Жиры – 0,8 кг.
Сахар – 0,9 кг.
Мармелад – 0,7 кг.
Картофель – 12 кг.
И только в 1945 году гражданскому немцу начали выдавать в месяц: хлеба – 5,8 кг; крупы – 0,3; мяса – 1,0; жиры – 0,5; сахар – 0,375; без мармелада; картофель – 10,0 кг. Считалось, что это около 1700 калорий в день.
В январе 1940 года в Англии были введены продуктовые карточки, в 1943 году на каждую английскую душу по карточкам еженедельно отпускалось: мясо — примерно 6 унций; яйца (куриные или утиные) — 1; жир (масло, маргарин или смалец) — 4 унции; сыр — 4; бекон — 4; сахар — 8 унций. В пересчете на килограммы и на месяц: мясо — 0,8 кг; яйца — 4,5; жир (масло, маргарин или смалец) — 0,5 кг; сыр — 0,5; бекон — 0,5; сахар — 1,0 кг. Англичанин мог купить одну смену одежды в год, причём правительственным указом регулировалось количество карманов и пуговиц — мужские пиджаки не могли иметь более двух карманов и трёх пуговиц. С целью экономии ткани были запрещены манжеты на брюках. После войны стало хуже. Кроме снижения по сравнению с военными годами норм отпуска всех продуктов и товаров были дополнительно введены карточки на хлеб, который в войну не нормировался.
Теперь вернемся к воспоминаниям Скотта о голоде в пресловутый год «голодомора» - 1933-й.
«Каждая производственная организация должна была обеспечивать питанием своих рабочих. Она выдавала продовольственные карточки, а затем пыталась отоварить их согласно перечисленным в них пунктам. Однако очень часто ей не удавалось этого сделать. В 1932 году в продовольственной карточке монтажника, выдаваемой ему на месяц, значилось следующее:
хлеб — 30 килограммов;
мясо — 3 килограмма;
сахар — 1 килограмм;
молоко — 15 литров;
масло — 1/2 килограмма;
крупа — 2 килограмма;
картофель — по мере доставки.
Однако на протяжении всей зимы 1932–1933 годов монтажники не получали ни мяса, ни масла, и почти не видели сахара и молока. Им выдавали только хлеб и немного крупы. В магазине, к которому они были прикреплены, они могли купить не по карточкам духи, табак, «кофе» (суррогат), а иногда мыло, соль, чай и леденцы. Однако этих товаров почти никогда не было в продаже, а когда их привозили, то рабочие порой оставляли работу и с гаечным ключом в руках бежали в магазин, чтобы, пробив себе дорогу, получить полфунта каменных леденцов.
Помимо продуктов, приобретаемых в магазине, рабочие ели раз в день, также по карточкам, в одной или нескольких столовых, имеющихся при каждом производственном объединении. Карточную систему в столовых было очень трудно отменить, потому что мастера и администрация, пытаясь стимулировать своих работников, выдавали им дополнительные карточки на питание в столовых. Таким образом, в 1933 году восемьсот рабочих Магнитогорского сварочного треста съедали две тысячи обедов. Однако, поскольку в центральной конторе снабжения знали, что в сварочном тресте работает только восемьсот рабочих, то они отпускали продуктов ровно на восемьсот обедов, и директору столовой приходилось их разбавлять. Поэтому качество обедов ухудшалось. В начале 1933 года в столовой №30 человеку, работающему на большой высоте при температуре 500 ниже нуля, необходимо было съесть два или три обеда, чтобы действительно наесться.
…Через полчаса после того, как мы вошли в столовую, мы уселись на только что освободившиеся места, положили на стол наши карточки и стали ждать, когда к нам подойдет официантка. Она была на полпути к нам, обслуживая другой стол и добродушно поругивая рабочих, пытавшихся получить два обеда по одной карточке, а иногда и ущипнуть ее сзади. Прошло еще десять минут, прежде чем она добралась до нашего, последнего, стола и стала отрывать талоны от наших карточек. Шабков и Попов, у каждого из которых было по две карточки, очень старались отвлечь внимание официантки, чтобы она не поняла, что карточек больше, чем людей за столом. Однако это им не удалось. Оторвав двенадцать талонов с номерами, она сосчитала всех и увидела, что за столом только десять человек. Положение спас Попов.
— А, ну да, — сказал он. — Это Петя и Гриша оставили свои карточки и пошли мыть руки. — Попов ухмыльнулся. Усмехнулась и официантка. Никто никогда не мыл руки зимой в столовой № 30. Но теперь у нее были свидетели на тот случай, правда, весьма маловероятный, если директор будет ее проверять. Она умчалась прочь, улыбаясь, и скоро вернулась, неся двенадцать больших кусков черного хлеба. Затем она принесла двенадцать тарелок горячего супа. Суп был неплохой. В нем было немного капусты, следы картошки и гречневой крупы, а иногда даже попадалась косточка. Главное — он был горячий. Рабочие ели его с удовольствием, некоторые для вкуса клали туда горчицу. Большинство из них съели свой кусок хлеба до того, как доели суп. Однако у Шабкова и Попова было по два куска хлеба (два куска по двести граммов каждый раз равнялись одному фунту черного хлеба), поэтому им его хватило, чтобы доесть суп до конца, и даже осталось немного для второго. На второе принесли суповые тарелки, наполненные картошкой, политой жидким соусом. Сверху лежал небольшой кусочек мяса. Поставив все это на наш стол, официантка пошла обслуживать сидящих за другим столом.
Попов и Шабков ели жадно, с большим аппетитом.
— Хороший обед, — сказал Шабков. — Вот если бы каждый день такой давали.
Попов ничего не ответил. Он только что-то проворчал.
Он был занят — надо было съесть две тарелки картошки с мясом».
Это Скотт рисует как бы «картинку с натуры», и у него, как и везде по книге, явно вымышленные поповы и ивановы, гриши и пети, но Шабков, похоже, реальный человек. Он кулак, находящийся на стройке в заключении, работает бригадиром, работает хорошо, почему и имеет две карточки в столовую. О себе Шабков рассказал Скотту: «Когда пришли нас выселять, мой брат взял винтовку и несколько раз выстрелил в офицеров ГПУ. Они стали отстреливаться. Брата моего убили. От этого нам, конечно, лучше не стало. Нам всем дали по пять лет и отправили в разные места».
Теперь о магазинах.
…«Выйдя с территории завода, группа рабочих разделилась. У Гриши было с собой ведро. Он собрал у всех карточки на молоко и отправился за ним на молочную кухню. Каждому сварщику по закону ежедневно полагалось по пол-литра (пинте) молока. Шансы, что там будет молоко и ему удастся его получить, были невелики. Зимой снабжение молоком ухудшалось. Молоко привозили в замороженном виде кусками в мешках из соседнего совхоза. Однако попытаться получить его все же стоило. Поэтому каждый день сварщики кого-нибудь туда посылали, и иногда — один или два раза в неделю — посыльный возвращался домой с ведром, наполовину наполненным молоком.
