Арон Аврех - Масоны и революция
Отвергает Оболенский и их последний тезис о том, что и после Февральской революции масоны заправляли всем и вся. Наоборот, сообщает он, победа революции явилась началом конца масонской организации. «Революция,— свидетельствует он,— не объединила русское масонство, наоборот, она раздробила его. Незадолго до революции я покинул Высший совет, и по этой причине деятельность его в ходе революции мне неизвестна. Однако, зная приблизительно его состав я не могу себе вообразить, чтобы он играл большую роль в революционных событиях, так как его члены состояли в различных взаимно враждующих политических партиях, внутренняя сплоченность которых была гораздо сильнее, чем масонское «братство» [24]. Так сильна была в то время вражда между «братьями», что я, например, как председатель одной из петербургских лож, не мог созвать ни одной общей встречи после Февральской революции, поскольку члены моей ложи были просто не в состоянии сесть за общий стол. В других ложах, вероятнее всего, ситуация была такой же. Ко времени большевистской революции и гражданской войны масонство фактически перестало существовать» [25].
Из текста видно, что Оболенский описывает ту же организацию, о которой сообщили Николаевскому два меньшевика — Чхеидзе и Гальперн и писала Вольскому Кускова. Возникает, естественно, тот же вопрос, который был поставлен выше: был ли Оболенский масоном, условно скажем «ритуальным», таким, как Ковалевский, или «упрощенным», давшим только клятву, на чем так настаивала Кускова? Можно, на наш взгляд, смело утверждать, что он был масоном первого типа, т. е. «настоящим». Это видно даже из текста, где он говорит о «братьях» и «братстве» — ключевых масонских словах.
В том же 1965 г. вышла упомянутая выше книга Л.Ф. Керенского, в которой он, как сообщала Кускова, должен был дать свои разъяснения относительно описанной ею масонской организации. Действительно, несколько страниц книги посвящены масонам. Вообще говоря, начинает Керенский свой рассказ, он не собирался писать о русском масонстве. Но некоторые «разоблачения», которые появились в русской и нерусской печати в последние годы, заставляют его это сделать. В связи с этим он делает следующее примечание. Поскольку он был членом масонского общества, то должен подчеркнуть, что не может обсуждать такие вопросы, как состав, деятельность и цели этого общества, потому что связан торжественной клятвой, которая была взята у него во время его вступления в ложу.
Далее Керенский сообщает еще одну любопытную деталь. Во время его отъезда из России летом 1918 г. ему было разрешено открыть существо организации без упоминания каких-либо имен, с тем чтобы сообщить истинные факты, если в прессе появилась бы какая-либо «искаженная версия». Тогда это не понадобилось, но теперь это время наступило, так как Е.Д. Кускова — масон с длительным стажем и известная политическая фигура — назвала его имя в секретных письмах к своим двум друзьям и рассказала другим политическим лидерам о его членстве в ложе.
Уже эта преамбула вызывает ряд сомнений. Почему, спрашивается, «разоблачения» только последних лет заставляют его взяться за перо, а более ранние, скажем книга Мельгунова, оставили автора совершенно спокойным? Кстати говоря, о воспоминаниях Милюкова, которые, по словам Кусковой, явились главной причиной обеспокоенности ее и Керенского, последний вообще не говорит ни слова. Второй вопрос связан с пресловутой клятвой. Если у Кусковой еще была видимость аргумента (еще не все бывшие масоны умерли), то у Керенского не осталось даже этого: к моменту выхода книги он, вероятно, был единственным из оставшихся в живых членов ложи, по его выражению. Не от кого и не для кого было хранить тайну. Масонское общество, к которому он принадлежал, уже на все сто процентов стало достоянием истории. А для истории, как свидетельствовала Кускова, они и собирались оставить соответствующие записи в своих архивах.
Кроме того, Кускова уже выдала и тайну общества, и тайну самого Керенского не только своим двум друзьям, но, как оказывается, еще и «другим политическим лидерам». Из этого следует, что нежелание Керенского (а также Кусковой) рассказать толком и достаточно подробно о том, что представляла собой и чем занималась пресловутая масонская организация, вокруг которой они напустили столько туману, была обусловлена другими причинами, чем те, которые они отстаивали. В 30-е гг., когда писал спои воспоминания Оболенский, их аргументы еще что-то весили, но в конце 50 — начале 60-х гг. они уже утратили всякую силу. Учтем при этом заявление Керенского о том, что ему еще в 1918 г. было разрешено, в случае надобности, рассказать о деятельности организации, сохранив в тайне только имена.
Последующий рассказ Керенского во многом совпадает со свидетельствами Кусковой, Оболенского, Чхеидзе и Гальперна.
Начало своего участия в ложе Керенский датирует осенью 1912 г. Сразу после своего избрания в IV Думу ему было сделано соответствующее предложение. После «серьезных размышлений» он пришел к заключению, что цели масонского общества и его собственные «соответствуют» друг другу, и поэтому он решил вступить в него. «Я должен особо подчеркнуть, — писал он, — что наше общество было нерегулярной масонской организацией». Во-первых, оно было необычно тем, что разорвало связи со своими иностранными масонскими обществами и принимало женщин; во-вторых, был отменен весь комплекс масонского ритуала и системы степеней. Должна была соблюдаться лишь такая внутренняя дисциплина, которая могла обеспечить нужный моральный уровень членов и их способность сохранять секреты.
Весьма существенно свидетельство Керенского о том, что никакой документации — ни письменных протоколов, ни списков членов лож — не велось. И именно эта секретность, указывает он, обусловила недостаток информации о целях и структуре общества. Местные ложи, указывает Керенский, были основой всего общества. В дополнение к ложам, образуемым по территориальному признаку, Верховный совет имел право создавать «специальные ложи», т. е. ложи, так сказать, профессионального типа. Так была создана ложа в Думе. Еще одна была организована для журналистов и т. д.
Каждая ложа была автономна. Другие органы не имели права вмешиваться в ее работу и выборы членов. Ежегодные конвенты делегатов лож обсуждали их работу и выбирали членов в Верховный совет. На этих конвентах Верховный совет в лице своего генерального секретаря представлял доклад, в котором давал оценку политической ситуации и предлагал программу действий на следующий год. На этих конгрессах порой возникало острое столкновение мнений (причем иногда между людьми, принадлежавшими к одной политической партии) по таким жизненным проблемам, как национальный вопрос, форма государственного устройства, аграрная реформа. «Но мы никогда не позволяли, — с гордостью подчеркивает Керенский, — этим разногласиям поколебать нашу солидарность». И эта «надпартийная политика», писал он далее, дала «замечательные результаты, особенно в отношении программы будущей демократии в России, которая была осуществлена на широкой основе Временного правительства» [26].
Вот нее, что сообщил Керенский о собственно масонской организации, к которой он принадлежал. Заканчивает он свой масонский очерк характеристикой программы и деятельности Временного правительства, но об этом будет сказано дальше в другой связи [27].
Глава 2. «Диспозиция № 1» и «Диспозиция № 2»
Таковы источники, на которых базируются выводы Н. Яковлева и В. И. Старцева. Все они, как видим, зарубежного происхождения. На это обстоятельство обратил внимание И. И. Минц. Однако В. И. Старцев не согласился с ним, возразив, что тот «неточно утверждает, что факты о существовании в России политического масонства в 1905—1917 гг. заимствованы нами главным образом из зарубежных публикаций. Он игнорировал извлеченные из советских архивов показания Н. В. Некрасова 20—30-х гг., воспроизведенные в книге Н. Н. Яковлева» [1].. Непонятно, почему В. И. Старцев ограничился только этим примером: Н. Яковлев использует и некоторые другие источники отечественного происхождения. И тем не менее И. И. Минц прав: именно охарактеризованные нами публикации служат основой, стержнем и вдохновляющим импульсом (не считая книги Каткова) как для Н. Яковлева, так и для В. И. Старцева. При этом необходимо сделать одну оговорку. Оба автора используют только те публикации, которые работают на их концепцию. Свидетельства, противоречащие ей, просто игнорируются, не говоря уже о том, что не делается ни малейшей попытки объяснить расхождения в указанных публикациях, выявить степень достоверности содержащихся в них сведений, одним словом, сделать то, что в исторической науке принято называть критикой источников, а без этого, конечно, ни одна гипотеза не может быть сколько-нибудь убедительно доказана.
