Нурали Латыпов - 50 оттенков серого кардинала: кто правит миром
Но это не выгодно ни тем, ни другим. США могут быть посредником («Посредников просьба не беспокоить!» – Прим. С. Т.) в азиатских делах, помогая избегать конфликтов в борьбе за региональное господство и урегулировать отношения между такими старыми противниками, как Китай и Япония по модели того, как это делала Великобритания в Европе XIX века. «Это подразумевает уважение к Китаю и его особой исторической и геополитической роли для поддержания стабильности на Дальнем Востоке. Вовлечение Китая в серьёзный диалог по региональной стабильности не только снижает возможность возникновения американо-китайского конфликта, но и снижает возможность конфликтов между Китаем и Японией, Китаем и Индией и, при определённых раскладах, между Китаем и Россией за ресурсы и статус государств Центральной Азии. Таким образом, наличие США, как посредника в Азии, выгодно самому Китаю». Наивно – Китай уже вырос из детских штанишек и вполне освоил искусство глобальной политики, предпочитая «работать» без посредников.
Долгосрочные перемены в вопросе распределения мировой силы сигнализируют о том, что США нужно позаботиться о том, чтобы сделать геополитику в Евразии более стабильной и нацеленной на сотрудничество. Как же это планируется осуществить? Начинает Бжезинский с Запада, отмечая следующее: «На Западе Европейский союз не смог использовать годы “единой и свободной Европы” для того, чтобы сделать Европу по-настоящему единой и гарантированно защитить её свободу. Союз монетарный не стал заменой политическому единству… Общеэкономические трудности, обострившиеся после 2007 года особенно в южной Европе, показали, что политическое и военное единство Европы является иллюзорным. Европа, какое-то время являвшаяся центром западного мира, стала лишь продолжением Запада, ключевым игроком которого является Америка».
Хотя сохраняется видимость единства, каждая из европейских «великих держав» проводит собственную политику. «Великобритания держится за свои особые взаимоотношения с США и за свой особый статус в ЕС. Франция, завидующая Германии, возвышающейся в роли главной силы Европейского союза, также пытается найти особую роль для себя, пытаясь разделить бразды правления с США, Россией или Германией, не забывая при этом о лидерстве в весьма аморфном Средиземноморском союзе. Германия всё больше увлекается взглядами эпохи Бисмарка – особыми взаимоотношениями с Россией. Это естественно пугает жителей Центральной Европы, что заставляет их развивать более тесное сотрудничество в области безопасности с Соединёнными Штатами». В отношении Германии оценки пана Бжезинского справедливы с большой натяжкой, да и то при канцлерах Шмидте и Шрёдере, в какой-то степени – при Коле. И совсем не отражают происходящего во время пребывания на посту канцлера фрау Меркель.
«Все европейские страны действуют лишь в интересах собственной безопасности, или, на худой конец, в интересах коллективной безопасности в рамках НАТО. К тому же их население, как взрослое, стареющее стремительно, так и молодое, заботится скорее о собственной социальной защищённости, чем о национальной безопасности», – заключает Бжезинский.
Другой вывод, к которому приходит американский стратег, ещё ошеломительнее. «В границах ЕС может возникнуть чехарда в связи с установлением особых взаимоотношений между Россией и Германией (у страха глаза велики. – Прим. Н. Л.), которые основываются на несомненной привлекательности модернизирующейся России для её бизнес-элиты (как, впрочем, и итальянской, а также бизнес-элиты других стран). Таким образом, Европейский союз стоит перед перспективой углубления геостратегического раскола между ключевыми государствами, привлечёнными возможностью установления привилегированных экономических и политических отношений с Россией». Это напоминает конфигурацию 1890-х годов, когда немецкие компании поставляли в Россию свою промышленную продукцию, французы разрабатывали российские концессии на строительство железных дорог, а император Александр III и сменивший его Николай II заключали дипломатические союзы то с Германией, то с Францией.
Если раскол произойдёт, это будет весьма печально, ведь «Европейское сообщество имеет великолепный и уже продемонстрированный потенциал для проведения демократических перемен и социальной трансформации европейского востока». Расширение Европейского союза за счёт Центральной Европы (которую во времена холодной войны обычно называли Восточной Европой) уже повлекло далеко идущие институциональные и инфраструктурные реформы в регионе, особенно в Польше, дав становящийся всё более привлекательным пример для Украины и Белоруссии». В своё время европейский пример может оказать по-настоящему убедительное и преобразующее влияние как на Турцию, так и на Россию, особенно если геополитически более активная Европа, вместе с Америкой, поставят себе долгосрочную задачу включить их в более широкое и более жизнеспособное пространство западного сообщества. Таким образом, ЕС должен стать более привлекательным для России. Более подробно об этом – ниже.
«Таким образом, вопрос “где Европа окажется через тридцать лет?” в геополитическом смысле напрямую связан с тем, какими будут взаимоотношения Европы с географическим Востоком, и этот вопрос должны задать себе и Европа, и Америка. Где должны пролегать восточные границы “широкой” Европы и, соответственно, Запада? Какую роль могут играть Турция и Россия, если они действительно собираются стать его частью? И наоборот – каковы будут последствия для Европы и Америки, если Турция и Россия из-за европейской предубеждённости и американской пассивности останутся вне Европы и вне пределов Запада?»
Как интересно сформулировано: европейская предубеждённость и американская пассивность. Разве не наоборот?
Запад в рецессии
Бжезинский отмечает, что признаки упадка Запада на протяжении последних десятилетий оказались хорошо замаскированы. Более того, в какой-то момент в течение 90-х годов стало казаться, что западный мир, отыгравшись, сможет добиться исторической победы[13]. Двадцать лет спустя всё развернулось на 180 градусов – уже «мало кто ожидает, что ЕС в скором времени опять вернётся на ведущие позиции, исключительность США как ведущей державы также кажется неочевидной».
Одна из глав книги посвящена историческому механизму возникновения мировой державы. По сути, Бжезинский даёт краткое изложение истории складывания «атлантического Запада» и его втягивания в блоковое противостояние с Советским Союзом, сумевшим в течение XX века стать альтернативной западному миру точкой притяжения для многих других стран. Главная мысль заключается в том, что после развала Советского Союза миру снова стало казаться, что наступает эра глобального господства Запада.
«Казалось, что атлантический Запад, состоящий из союза объединяющейся Европы с Соединёнными Штатами – на тот момент единственной военной сверхдержавой в мире и страной, обладающей наиболее богатой и способной к инновациям экономикой – в начале XXI века был готов к новой эпохе глобального господства». Бжезинский отмечает, что, несмотря на тяжёлое противостояние с СССР, Западу удалось создать финансово-экономическую основу для такого превосходства – Мировой банк, МВФ и ООН – что давало, в общем, повод быть оптимистами. «К концу холодной войны Америка и западный мир ассоциировалась с такими привлекательными для всех принципами, как человеческое достоинство, свобода и процветание».
Рассуждая о том, как Америка стала лидером западного мира, Бжезинский справедливо отмечает, что США вышли на авансцену после двух мировых войн, потеснив традиционные европейские колониальные империи (Великобритания, Франция, Нидерланды, Бельгия, Португалия). США, поддерживая союзнические отношения со странами, не поддерживали их колониализм. Так, президент Рузвельт в ходе Второй мировой войны заявлял, что «восстановление Европы не означает восстановления колониальных империй».
Хотя при этом Бжезинский отмечает, что сам Рузвельт в своих методах мало чем отличался от других политиков своей эпохи, что подтверждает, например, разговор с послом Великобритании в США Лордом Галифаксом в 1943 году по поводу раздела нефтяных районов Ближнего востока: «Персидская нефть – ваша. Нефть Ирака и Кувейта мы разделим. Что касается Саудовской Аравии – она наша».
Но распад колониальной системы был связан не только с заявлениями Рузвельта, но и с общим процессом деколонизации и обретением независимости молодых наций от метрополий. Процесс получил начало после Второй мировой войны. «Национальное освобождение стало их боевым лозунгом, а идеологическая и военная поддержка Советского Союза сделала попытки репрессий слишком дорогими. Новая политическая реальность заключалась в том, что распад старых колониальных империй европоцентричного Запада был неизбежен».
