Михаил Антонов - Капитализму в России не бывать!
Слово социализм происходит от латинского socialis— общественный. Русский народ — народ-государственник, русский человек никогда не замыкался в границах семьи или своей округи, он всегда был очень чуток к судьбам своей страны (об этом надо писать отдельно). И частная собственность никогда не была для него идолом, которому надо поклоняться.
Маркс нарисовал ужасающую картину эксплуатации английского пролетариата во второй половине XIX века. Однако с того времени на Западе многое изменилось. Развитие производительных сил (а также эксплуатация «третьего мира» развитыми странами Запада) позволило уменьшить степень эксплуатации рабочего класса, как и степень отчуждения работника от средств производства. В ведущих капиталистических странах восторжествовала буржуазная демократия. Трудящиеся упорной борьбой за свои права (особенно под влиянием нашей Октябрьской революции) добились установления для них развернутой системы социальных гарантий. Нынешнее «общество потребления» далеко ушло от прежнего капитализма, так что оно выглядит как «коммунистическое» не только по сравнению с прежним капитализмом (ведь коммунизм, по Марксу, это общество, где «богатства польются полным потоком…»). Даже и в сравнении с недавним страдавшим от всевозможных «дефицитов» социализмом это было общество изобилия. Не случайно многие советские туристы воспринимали Запад как потребительский рай. Им казалось, что именно там построено общество, где «каждому по потребностям» (хотя потребности у различных слоев населения, естественно, были разные). Поэтому социалистическим партиям Запада, не ставившим своей целью свержение существующего строя, а нацеленным на борьбу за улучшение жизни трудящихся в его рамках, больше подошло бы название коммунистических.
Напротив, в России социал-демократическая рабочая партия сразу же поставила своей конечной целью полное ниспровержение строя, основанного на частной собственности и эксплуатации человека человеком. Придя к власти, она немедленно провела национализацию всех известных тогда средств производства. Государство стало, по существу, единственным собственником всего. Общенародная и государственная собственность воспринимались почти как синонимы. Такой партии гораздо больше подходит название социалистической. Она и называлась социал-демократической, пока Ленин не предложил сменить ее название, именовать ее коммунистической партией, потому что термин «социал-демократия» был опошлен и дискредитирован предателями интересов трудящихся — вождями партий II Интернационала.
А что касается коммунизма по Марксу («богатства полным потоком»… и «по потребностям»), то его нужно отнести к области утопий. Маркс жил в эпоху, когда люди еще не столкнулись с угрозой гибели цивилизации в результате экологического кризиса. Маркс считал природу неисчерпаемой кладовой ресурсов. А сейчас ясно, что если бы все современное человечество стало жить хотя бы по нынешним американским стандартам (коттедж на семью из четырех человек, два-три автомобиля и пр.), то эта экологическая катастрофа уже произошла бы, и на Земле из живых существ остались бы только крысы да тараканы.
Коммунизм — не строй, а тенденция, характеризующая образ жизни на Западе. Социализм — не строй, а тенденция, характеризующая строй жизни на Востоке. Советский строй нельзя просто именовать социализмом (в современном мире существует множество разновидностей социализма, можно даже сказать, что весь мир в той или иной мере прошел через социализм), ни тем более коммунизмом. Примечательно, что как только правящие круги развитых стран Запада при наступлении критической ситуации ставили экономику под государственный контроль (например, когда Ф.Д.Рузвельт проводил меры антикризисного характера в годы Великой депрессии в США), их противники немедленно поднимали крик о «ползучем социализме». В известной мере можно считать, что вторая половина XX века прошла под знаком борьбы западного коммунизма против восточного социализма.
Эти рассуждения могли бы показаться чисто терминологическими упражнениями, если бы они не имели прямого отношения к оценке ситуации, сложившейся в настоящее время в стране и в мире. Вдумайтесь: и Маркс, и Энгельс, и Ленин считали, что социализм — это первая фаза коммунизма, период перехода от капитализма к коммунизму. И вот в 1936 году Сталин заявил, что социализм в нашей стране в основном построен, то есть первая фаза коммунизма окончилась. Но второй, высшей его фазы почему-то не наступило. Страна оказалась зависшей в какой-то «полуторной» фазе коммунизма. И советским идеологам пришлось всячески изворачиваться, придумывать какой-то период перехода от социализма (который сам был назван классиками периодом перехода) к коммунизму. Поскольку период этого перехода слишком затянулся, пришлось придумывать еще периоды развернутого строительства социализма, развитого социализма… Все это становилось просто смешным, и недаром в 1980 году ходил по стране анекдот: коммунисты обещали к этому времени построить коммунизм, а вместо этого провели в Москве Всемирную олимпиаду. Коммунизм сравнивали с линией горизонта, которая, чем ближе к ней подходишь, тем больше она удаляется. Неизвестно, сколько еще пришлось бы изворачиваться советским идеологам, но тут СССР рухнул, и все споры насчет социализма и коммунизма отпали сами собой. Правда, до поры до времени…
Теоретическая ошибка сковывала по рукам и по ногам практику. По теории коммунизма государство должно со временем отмереть. А практика строительства социализма подсказывала, что государство надо всемерно укреплять. И народ это понимал, потому что русский человек, как уже говорилось, — государственник изначально, и он идею отмирания государства воспринимал как кощунство. И опять идеологам пришлось выкручиваться, придумывать «диалектику» отмирания государства через его укрепление. В этой путанице понятий так легко было активному человеку, сказав что-нибудь не отвечающее догмам, попасть во «враги народа» и оказаться, по сути, невинной жертвой репрессий. Тот, кто возьмет на себя труд полистать общественно-политические журналы и газеты времен нэпа (а особенно — второй половины 30-х годов), увидит, какие тяжкие обвинения предъявлялись подчас авторам из-за форменной чепухи. А в итоге ломались судьбы людей, трагически обрывались жизни…
А если бы тогда, в разгар нэпа или хотя бы в середине 30-х годов, было четко сказано, что мы строим не коммунизм, предусматривающий отмирание государства, а русскую советскую социалистическую цивилизацию, — каких огромных жертв можно было бы избежать, насколько более стремительным было бы развитие нашей страны!
Уже в начале XX века надо было переходить от чисто классовых теорий к учету цивилизационных особенностей. Ведь основы для такого нового подхода были заложены еще в середине XIX века русским мыслителем Н.Я.Данилевским (его труд «Россия и Европа» вышел в свет в 1869 году, правда, там чаще использовалось словосочетание «культурно-исторический тип» вместо утвердившегося впоследствии термина «цивилизация»). Нельзя упрекать Ленина в том, что он не разработал основ русской социалистической цивилизации — этого никто не сделал и до сих пор, а ведущие идеологи нашего времени, кажется, и не ощущают надобности в этом. В то время как буржуазные ученые (С.Хантингтон и др.) используют теорию цивилизаций в интересах «золотого миллиарда».
Ленин не был крупным теоретиком марксизма. Он лишь «русифицировал» марксизм, в который социал-демократами Запада было внесено множество элементов либерализма. Русский марксизм стал радикальным, хотя, возможно, это тот случай, когда Маркс, увидев таких своих последователей, повторил бы: «я — не марксист».
Мне могут возразить, что Ленин как раз предостерегал коммунистов от чрезмерного радикализма и учил их идти на компромиссы (вспомним его «Детскую болезнь «левизны» в коммунизме»). Однако он призывал не к таким компромиссам, которые позволяют комфортно сосуществовать в одном обществе капиталистам и пролетариям, а к таким, которые дают возможность объединиться с завтрашним врагом ради разгрома врага сегодняшнего (например, союз большевиков с либеральными буржуа ради свержения самодержавия).
Наконец, хотелось бы заметить, что мы часто бываем несправедливы к руководителям партии и государства, возлагая на них вину не только за их просчеты, но и за беды, порожденные нам** самими, принципиальным несовершенством человеческой природы. Человек видит, что мир несовершенен (а он действительно таков), и страстно хочет его улучшить. Но он не всегда учитывает, что только часть несовершенств мира зависит от пороков общественного строя. Другая же их часть определяется тем, что в природе человека его эгоистическая и гедонистическая составляющие часто преобладают над разумом, а стремление людей к комфорту и развлечениям делает их рабами прихотей и пороков. Но об этой причине наших бед не скажет ни один политик, это — область основоположников религий и моральных проповедников, которых мы читаем и почитаем, но советам и заповедям которых редко следуем.
