Коллапс. Гибель Советского Союза - Владислав Мартинович Зубок
«Я хочу, чтобы наше беспрецедентное сотрудничество продолжилось, – сказал Буш. – Мы не хотим экономической катастрофы для Советского Союза, и мы понимаем, что крах СССР не в наших интересах… И если из моих слов у вас сложилось другое мнение, то я приношу свои извинения»[871]. Этот примирительный жест Буша рассеял нависшую над разговором тучу. Два лидера стали говорить о возможных результатах лондонской встречи «семерки». Запад, сказал Буш, может предложить Советскому Союзу только техническую консультационную помощь. В советском отчете о встрече приводится фраза Горбачева: «Вы также можете поднять вопрос о долларах». В американском отчете, однако, эта фраза отсутствует. По вопросу о помощи Советскому Союзу обе стороны не слышали друг друга: Горбачев полагал, что политическая воля лидеров Запада может дать импульс мировым инвесторам и бизнесу прийти в советскую экономику, Буш считал, что без наведения порядка в самом СССР это невозможно[872].
После обеда Буш отвел Горбачева в сторону для конфиденциального обсуждения переговоров по СНВ. Вскоре к ним присоединились Бейкер и Скоукрофт и тут же триумфально подняли вверх большие пальцы: эксперты в Вашингтоне одобрили советские предложения. Буш вспоминал: «Это был судьбоносный, волнующий момент: мы только что достигли исторического соглашения по сокращению на несколько тысяч единиц наших арсеналов смертоносных ядерных вооружений». Стороны расстались с весьма разными впечатлениями от встречи. Американцы истолковали «мини-атаку» Горбачева как признак слабости, потребность хоть чем-то компенсировать свою неудачу с поиском денег в Лондоне. С советской стороны Горбачев потом неоднократно и с гордостью вспоминал, как он задал Бушу «неудобный» вопрос. Черняев, сидевший на встрече рядом с Горбачевым, считал, что его шеф совершил «бессмысленную бестактность», пытался прикрыть своей словесной агрессивностью неуверенность, растерянность перед лицом ситуации в стране. Возможно, выпад Горбачева был реакцией на полученные им сообщения Крючкова и ГРУ. «По-человечески прямолинейные и доверчивые по натуре американцы, – вспоминал Черняев, – просто не могли понять, зачем Майклу [Горбачеву] “такая игра”, если жребий брошен…» В сухом остатке было то, что советский лидер пригласил Буша приехать в Москву, и президент его приглашение принял. Это было единственным достижением Горбачева в Лондоне[873].
Появление Горбачева в расположенном рядом с Букингемским дворцом роскошном особняке Ланкастер-Хаус на встрече «на полях G-7» было тщательно отрежиссировано. Советский лидер сдержал слово и от заранее подготовленного сценария не отступал. В речи, оказавшейся еще длиннее его обычных монологов, он отстаивал свою приверженность «смешанной экономике». Он обещал экономические реформы, но не хотел излишне травмировать советских людей. Он совершил экскурс в российскую историю, чтобы объяснить западным лидерам, почему для большинства россиян, бывших крестьян, коллективная форма собственности предпочтительнее частной. Миттеран и Андреотти поддержали его, по крайней мере, на словах. В конце встречи советский лидер получил от западных лидеров скромное обещание продолжить консультации со сменяющими друг друга во главе «Большой семерки» лидерами стран-членов, а также с их министрами финансов[874].
Буш и Скоукрофт до самого конца встречи опасались, что в последний момент Горбачев, как тот фокусник, вытащит из шляпы «кролика» – программу Явлинского-Аллисона. Они с облегчением вздохнули, когда этого не произошло. После встречи Скоукрофт сказал Бушу: «Горбачев приехал взять то, что, он считал, ему положено, но так про это и не сказал». «Да, похоже, что это провал, – ответил Буш. – Странно, ведь он всегда так хорошо умел себя подать, но не в этот раз. Мне кажется, он как-то совсем потерялся»[875]. Горбачеву, напротив, казалось, что он играет вдолгую. Маргарет Тэтчер советовала ему в Лондоне ухватиться за декларацию «семерки» о сотрудничестве: «Не выпускайте их, требуйте конкретных, практических проявлений поддержки!» Этот разговор с Железной леди, как отмечал переводчик Горбачева, «придал ему оптимизма»[876].
19 июля Горбачев вылетел обратно в Москву. Как всегда, в аэропорту Внуково-2 его встречали члены Совета безопасности, высшее партийное руководство, члены Кабинета министров. Когда Горбачев сошел с трапа самолета и стал рассказывать встречающим об итогах лондонской встречи, лица у большинства из них, как вспоминал один из членов делегации, омрачились. Что выражало лицо Крючкова, понять, как всегда, было невозможно[877]. Несмотря на все предупреждения, высшая государственная элита продолжала надеяться, что волшебная харизма Горбачева принесет какие-то конкретные результаты. Прежде советскому лидеру не раз удавалось выжать миллиарды долларов из своих встреч с западными друзьями и партнерами. На этот раз, однако, он вернулся с пустыми руками. Магия не сработала: попытки получить западную помощь натолкнулись на стену Вашингтонского консенсуса и американского скептицизма. Главный экспортер перестройки оказался перед лицом банкротства.
Глава 10
Заговор
Обновленная федерация является правопреемником Союза Советских Социалистических Республик. Советский Союз и впредь будет выступать как великая мировая держава.
Михаил Горбачев, 2 августа 1991 года[878]
ТРОЙКА
В Москве возвращение Горбачева из Лондона было повсеместно воспринято как провал. Бесчисленные критики считали его дипломатическую активность на мировом уровне не достижением, а саморекламой. Товарищи по партии занялись активными поисками нового лидера. 26 июля 1991 года Пленум ЦК КПСС проголосовал за горбачевскую программу «демократического социализма» – вместо ожидавшихся им оживленных дебатов на пленуме царили безразличие и апатия. Слова и программы Горбачева никого уже больше не трогали. Пленум с энтузиазмом приветствовал Анатолия Лукьянова, проецировавшего образ уверенного лидера. Бурными аплодисментами были встречены его слова о необходимости вновь поставить партию во главе проводящихся сверху реформ, «против популистских сил демократуры». Силы эти, объяснял Лукьянов, хотят под прикрытием демократии установить антикоммунистическую диктатуру. Его заключительные слова «Партия не может себе позволить потерять президента, как и президент не может себе позволить потерять свою партию»[879] зал встретил стоя, сопровождая их бурными овациями. Один из участников пленума воспринял эти
