Инна Соболева - Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года
В декабре 1825 года героя Отечественной войны арестовали. Принято считать, что Михаила Фёдоровича строго не наказали (хотя можно ли строго карать не за действия, а всего лишь за умысел?) благодаря заступничеству могущественного брата. Вполне вероятно. Но можно предположить и другое: среди арестованных он был самым прославленным, армия его обожала. Не исключено, что Николай I просто не решился с ним расправиться, боясь новых волнений. Наказание было ограничено шестью месяцами заключения в Петропавловской крепости и высылкой в отдалённое имение.
Что же касается старшего брата, то Алексей Фёдорович 14 декабря 1825 года первым из полковых командиров привёл свой полк на Сенатскую площадь для подавления мятежа. За что был удостоен особого доверия нового государя…
Это всего лишь одна история. Их много.
Так почему же лучшие люди России, во всяком случае гордость российского офицерского корпуса, стали вдруг врагами и друг друга, и своего императора, которому ещё недавно были преданы безраздельно?
Начиналось с малого. К примеру, однажды, присутствуя на военных маневрах войск, участвовавших в разгроме Наполеона, Александр строго заметил руководителю учений графу Михаилу Семёновичу Воронцову: «Следовало бы ускорить шаг!» На это Воронцов с достоинством ответил: «Государь! Мы этим шагом пришли в Париж». Слышавшие этот диалог боевые офицеры с трудом сдерживали иронические усмешки: похоже, самодержец всерьёз начинал верить в свой полководческий дар…
Оно и понятно: после блистательного окончания Отечественной войны Александра Павловича одни превозносили вполне искренне, другие ему беспардонно льстили. И он уверовал (почти уверовал) в собственное величие. Тем более что его с юности одолевал комплекс неполноценности, от которого лишь время от времени удавалось успешно избавляться. Но как только обстоятельства вынуждали сопоставлять себя любимого с Наполеоном… И вдруг – победы в битвах против гениального полководца! Как тут не поверить, что он, император Александр, – ничуть не хуже.
Михаил Семенович Воронцов Джордж Доу. «М. С. Воронцов»
Ему нелегко было скрывать выросшую до гигантских размеров самооценку После сражения при Бриенне, одного из последних на подходе к Парижу (в нём, кстати, одержал верх Наполеон), Александр I, проезжая мимо приветствовавших его воинов, бросил Алексею Петровичу Ермолову: «В России все почитают меня весьма ограниченным и неспособным человеком; теперь они узнают, что у меня в голове есть что-нибудь». Он повторит это почти дословно спустя два месяца уже в Париже (об этом я уже писала). Так что комплексы его не покидали…
Об этом особенно ясно свидетельствует рассказ Александра Ивановича Михайловского-Данилевского. В своём «Описании Отечественной войны в 1812 году», признанном одним из самых глубоких и серьёзных трудов об этой войне («Описанием» наряду с книгой Адольфа Тьера «История Консульства и Империи» с благодарностью пользовался, работая над «Войной и миром», Лев Николаевич Толстой; он почерпнул из этих книг много полезного и назвал их «главными историческими произведениями» о времени наполеоновских войн, имевшими «миллионы читателей»), он вспоминает, что вписал в официальный журнал боевых действий по поводу кончины Кутузова: «Войска после него осиротели». Император прочитал. И эти слова «были вымараны государем». Не говорит ли этот случай о с трудом переносимой ревности Александра I к полководческому авторитету и посмертной славе Кутузова куда больше, нежели пространные рассуждения учёных-психологов?
Но здесь – один свидетель. А вот поступок обожаемого государя, описанный Иваном Дмитриевичем Якушкиным (я цитировала фрагмент его воспоминаний в главе о Елизавете Алексеевне), видели сотни людей, в основном – солдаты и офицеры, вернувшиеся домой после победы. Продолжу цитату из воспоминаний Якушкина: «Мы не верили собственным глазам и отвернулись, стыдясь за столь любимого нами царя. Это было во мне первое разочарование на его счёт; невольно вспомнил я о кошке, обращённой в красавицу, которая, однако ж, не могла видеть мыши, не бросившись на неё».
Это упоминание о кошке, неспособной сладить со своими инстинктами, – далеко от шутки. Горький его смысл в том, что будущий декабрист (и не он один) понял: наделённые самодержавной властью – неисправимы. Отсюда со временем придёт убеждение радикального крыла мятежников: чтобы дать стране свободу, необходимо покончить не только с Александром Павловичем, но со всеми Романовыми. И в этом будет одно из коренных отличий заговора декабристов от всех предшествующих заговоров, которые задавались одной целью: заменить плохого царя – хорошим.
Первые добивались одного: устранения монарха, который их не устраивал, и замены его другим самодержцем. Вторые покушались на саму монархию и одну из главных её основ – крепостное право.
Именно отношение к рабству разделило тогда общество на два лагеря. Причём те, кто рабство ненавидели, были в меньшинстве. Их обрадовала и вдохновила речь Александра I на открытии сейма Царства Польского в 1818 году. Он обещал «…явить моему отечеству то, что я уже с давних пор приуготовляю», то есть дать и России давно и неоднократно обещанную конституцию. Люди наиболее проницательные, всё чаще замечавшие двуличие императора, непоследовательность его поведения и ненадёжность обещаний, и на этот раз обещанию не поверили.
У основной же массы дворянства речь Александра Павловича вызвала, по определению Михаила Михайловича Сперанского, «все припадки страха и уныния». Вот тут-то люди, знающие императора, и заподозрили, что обещания отменить крепостное право он использует для устрашения дворян и укрепления своей власти. Об этом с поразительной откровенностью написал царю полковник Тимофей-Эбергард Георгиевич фон Бок, герой наполеоновских войн, награждённый за отвагу несколькими орденами и золотым оружием: «Его величество использует освобождение крестьян в качестве повода, чтобы подавить единственный класс, который до сих пор сопротивляется правлению тирании».«Записка» Бока, обосновывающая необходимость введения в России конституционного образа правления, сохранилась. В апреле 1818 года она была передана царю. Ответ последовал незамедлительно: за «неслыханную дерзость» Александр приказал немедленно заключить автора «Записки» в каземат Шлиссельбургской крепости. Девять лет провел герой нескольких войн в секретном заточении и сошел там с ума. Надо думать, его судьба не оставила равнодушными товарищей по оружию. Она стала ещё одной причиной глубокого разочарования в императоре.
Жить в стране рабов было невыносимо, тем более что сомнений не оставалось: император против воли большинства дворян не пойдёт. Значит, чтобы покончить с рабством, нужно покончить с императором? Поначалу это были только мысли, да и то чаще всего потаённые. О революции не помышляли: слишком свежи были в памяти ужасы Великой Французской революции.
Взгляды будущих декабристов изменили события в Испании. Восставший народ, в отличие от французов, никого не убивал, ничего не разрушал. Революция завершилась за восемь месяцев. Ни капли крови пролито не было. Значит, возможна и бескровная революция… Но декабристов, всех, за редким исключением, страшит возможность перерождения будущей революции в диктатуру.
Любопытно: ещё до кончины Наполеона отношение к нему в странах, когда-то им порабощённых или проливших по его вине много крови (в том числе и в России), начинает меняться. Все убитые, раненые, всё сожжённое, разграбленное постепенно уходит в прошлое. Зато образ великого вождя, заключённого на далёкой, недоступной скале, обретает новое величие. Тем более по сравнению с теми, кто властвует в Европе после его изгнания. Они, все без исключения, рядом с ним – жалкие пигмеи…
Декабристы очень внимательно изучали историю и Великой Французской революции, и Конвента, и Директории, и Консульства, и Империи, и, конечно же, судьбу и характер Наполеона. Никто из них не смог определить суть личности Наполеона так точно и лаконично, как сделал это Пушкин – «мятежной вольности наследник и убийца». Но понимали они сущность императора французов именно так и не могли допустить появления русского Бонапарта. А оно казалось неотвратимым: вслед за революцией практически неизбежно следует гражданская война и анархия, прекратить её, вывести страну из хаоса способна только «сильная рука». Вот тогда-то и приходит к власти диктатор, и народ, только что пытавшийся отстоять завоёванную свободу, с облегчением приветствует его.
Декабристы больше всего опасались: будущая республика, которую они построят, заплатив за это, быть может, жизнями, будет разрушена человеком, который, похитив власть, снова поработит Отечество. Так что среди них почитателей Наполеона не было.
