Сергей Кургинян - Суть Времени 2013 № 22 (3 апреля 2013)
Но давайте дадим слово человеку, во-первых, ну уж никак не советскому. И, во-вторых, не попадающему под те подозрения, которые в неявной форме выдвигает С. Бочаров. Этот человек — из того же теста, что и Бахтин. Он встает на путь диалогизма, хотя и не исповедует его, в отличие от Бахтина, в качестве альфы и омеги подлинного человеческого бытия. И, встав на путь подлинного диалогизма в вопросе о советском и антисоветском, идет по этому пути до конца.
Я имею в виду Максимилиана Александровича Волошина. В связи с особой важностью анализируемой темы советско-антисоветского диалогизма, позволю себе процитировать его известнейшее стихотворение «Гражданская война» полностью:
Одни восстали из подполий,Из ссылок, фабрик, рудников,Отравленные темной волейИ горьким дымом городов.
Другие из рядов военных,Дворянских разоренных гнезд,Где проводили на погостОтцов и братьев убиенных.
Одни (красный тезис) вроде бы абсолютно скверны. Они отравлены «темной волей», «горьким дымом» и так далее.
А другие (белый антитезис) — вполне себе ничего. Военные… Дворянские разоренные гнезда…
Да только вот в том-то и дело, что существует синтез. И Волошин показывает, что это такое, уже в следующих двух четверостишьях.
В одних доселе не потухХмель незапамятных пожаров,И жив степной, разгульный духИ Разиных, и Кудеяров.
В других — лишенных всех корней —Тлетворный дух столицы Невской:Толстой и Чехов, Достоевский —Надрыв и смута наших дней.
Оказывается, что в красном тезисе есть правда — степной, разгульный дух, дух Разиных и Кудеяров («Там русский дух… там Русью пахнет!»). Есть, есть она, эта правда, во враждебном, темном, горьком, красном начале.
Но есть и неправда в белом — любимом — начале. Там не только дворянские разоренные гнезда, погосты с убиенными отцами и братьями. Там еще и тлетворный дух столицы Невской, надрыв и смута… Там, там эта гниль, в любимом Волошиным белом начале. И не было бы этой гнили — не было бы и краха монархии, краха великой белой имперской Руси. Не могут красные отвечать за этот крах.
Волошин вводит ненавидимый красный тезис — и видит в нем правду. Вводит любимый белый антитезис — и видит в нем неправду. Вот что такое диалогизм, не так ли? Проследив, как Волошин осуществляет эту, необходимую для подлинного диалогизма работу сердца и ума, идем дальше.
Одни возносят на плакатахСвой бред о буржуазном зле,О светлых пролетариатах,Мещанском рае на земле…
В других весь цвет, вся гниль империй,Все золото, весь тлен идей,Блеск всех великих фетишейИ всех научных суеверий.
Итак, у одних — представителей красного тезиса — бред о буржуазном зле (то есть неправда). Бред о том, что пролетариат светел (то есть, опять-таки, неправда). И, наконец, неправда красного тезиса связана с мещанством, которое трудно предугадать в годы Гражданской войны и даже после ее окончания. Но Волошин предугадывает то красное мещанство, которое погубит СССР. Он называет его — его, а не высокий хилиазм — «мещанским раем на земле». (Напомню читателю, что Эрих Фромм называл это же хрущевским «гуляш-коммунизмом», а Сергей Кургинян, перефразируя Шекспира, — гнойником довольства и покоя, который, прорвавшись внутрь, не дает понять, откуда пришла смерть СССР.) Вот как подробно и сочно описана вся неправда красного тезиса, к которой этот тезис Волошин не сводит. Описать всю неправду и не свести все к ней — вот основа подлинного диалогизма.
Описав всю неправду красного тезиса, Волошин описывает всю неправду белого антитезиса — гниль империй, тлен идей, фетиши, суеверия…
Описаны неправды… Угаданы правды… Тезис и антитезис еще больше подготовлены для синтеза. Двигаемся дальше.
Одни идут освобождатьМоскву и вновь сковать Россию,Другие, разнуздав стихию,Хотят весь мир пересоздать.
Итак, белые хотят сковать Россию — вот еще одна неправда белого антитезиса. А красные, хотя и разнуздывают стихию — их неправда, — но хотят пересоздать весь мир. Что дальше?
А дальше — единая неправда. Она сформулирована в тех двух строчках, к рассмотрению которых мы переходим.
В тех и в других война вдохнулаГнев, жадность, мрачный хмель разгула…
Как важно здесь автору подчеркнуть, что и у тех, и у других присутствуют не только противостоящие друг другу неправды. Нет, их разделительно объединяет (или объединительно разделяет) одна неправда — гнева, жадности, мрачного хмеля, разгула… Еще один шаг к непростому и некомплиментарному синтезу. Но для синтеза мало описания свойств (а точнее, расщепления) тезиса и антитезиса. Нужен еще и контекст. О нем — в следующих четверостишьях.
А вслед героям и вождямКрадется хищник стаей жадной,Чтоб мощь России неогляднойРазмыкать и продать врагам:
Сгноить ее пшеницы груды,Ее бесчестить небеса,Пожрать богатства, сжечь лесаИ высосать моря и руды.
И красный тезис, и белый антитезис беременны иноземным злом. Но, может быть, коль скоро это так, эти тезис и антитезис (они же два голоса), вообще неслиянны?
И не смолкает грохот битвПо всем просторам южной степиСредь золотых великолепийКонями вытоптанных жнитв.
И там и здесь между рядамиЗвучит один и тот же глас:«Кто не за нас — тот против нас.Нет безразличных: правда с нами».
Кровь, ужас, разруха, монологизм («Кто не с нами — тот против нас», «Да будут прокляты безразличные»)… В чем же синтез? И возможен ли он? Да, он возможен, утверждает автор. И звучат его заключительные, подлинно диалогичные строки, в которых не описан, а предугадан синтез.
А я стою один меж нихВ ревущем пламени и дымеИ всеми силами своимиМолюсь за тех и за других.
Вот диалогизм и синтез Волошина. Подчеркиваю — не Берковского, не Гинзбург, а Волошина. В чем разница между этим диалогизмом и синтезом — и тем, что предлагает Бахтин? И что все-таки имеет в виду Бочаров, говоря, что Бахтин был сделан «из другого теста»? Что это за тесто?
Об этом — в следующей статье.
Классическая война
Доктрина Великой Войны. Первое стратегическое контрнаступление
Начальная фаза Московской битвы стала тяжелым поражением. Однако советская система продемонстрировала в этой экстремальной ситуации свою исключительную оперативность и невероятную живучесть. Советское военное руководство быстро училось
Юрий Бардахчиев
Нет ничего более расхожего и неверного, чем представление о фашистском духе, как о мещанском (немецко-бюргерском). Я вовсе не собираюсь восхвалять фашистский дух — напротив, я считаю этот дух концентрированным выражением абсолютного Зла. Зла именно предельного, метафизического. Но эту проблематику надо обсуждать в разделе «Метафизическая война», где она, я убежден, и будет обсуждена.
Здесь же я хочу сказать, что фашисты не только пересоздали немецкую армию, опираясь на наиболее эффективные и свирепые немецкие военные традиции. Не только проявили неслыханный военно-промышленный талант. Но еще и создали на немецкой — всегда свирепой — воинской основе особый фашистский воинский дух. Воскрешено было так называемое темное рыцарство. Именно его духовные практики были восприняты СС и переведены в новое качество, отвечающее возможностям XX века, века не только новых индустриальных, но и психологических технологий.
Конечно же, была разница между воодушевленностью рядового немецкого солдата, восхищенного националистическими тирадами фюрера, и той проникнутостью Тьмой, которая была свойственна элитным спецвойскам. Но именно военный авангард ведет за собой все остальное. И великие строчки из песни про бой с «фашистской силой темною, проклятою ордой» имеют не только пропагандистский, но и гораздо более глубокий метафизический смысл.
Короче говоря, фашисты не только дали вермахту блистательную стратегию, не только радикально улучшили опять же блестящую техническую оснащенность немецких войск — они еще невероятно укрепили всегда могучий немецкий воинский дух, придав ему абсолютно злое, темное, мобилизационное начало. Без признания этих трех фашистских достижений нет ни признания подлинного героизма Красной Армии, ни понимания подлинного величия нашей Победы.
