Мама или детский сад - Никитина Лена Алексеевна
К счастью, я раньше не читала брошюр ни об уходе за младенцами, ни о детских болезнях, ни об этом «ужасном переходном возрасте» и к тому времени, как у меня появился первый малыш, страху набраться еще не успела. Я шла навстречу неизведанному с радостью и с готовностью все осилить, все превозмочь. Я ничего не боялась: ведь рядом был Он — будущий отец моих детей. И все наши жизненные экзамены были еще впереди. Я пока о них даже не догадывалась.
СНАЧАЛА БЫЛ ЭКЗАМЕН «НА ЖЕНУ» И «НА МУЖА»
Конечно, каждого в супружестве прежде всего ждет проверка «на мужа» и «на жену». И длится этот экзамен всю жизнь, а не только медовый месяц или первый год. Это, правда, понимаешь значительно позже, когда характеры начинают проявляться — и постигаться — не на поверхностном уровне житейских привычек, а на глубинных своих качествах: от разных интересов и потребностей до разных эстетических вкусов и нравственных оценок.
У нас в семье многое — главное — счастливо совпало или удачно совместилось; это мы поняли еще до женитьбы, но оставалось немало и такого, что сразу упрямо столкнулось и продолжает противоборствовать до сих пор. По-видимому, это естественно: горшок с горшком в печи и то сталкивается. Однако не мешало бы «горшкам» знать меру и способы этих столкновений, иначе недолго достукаться и до черепков. Способы мы изобретали «на ходу», а меру определяла наша большая взаимная привязанность. И хотя трещинки иногда появлялись, мы старались лечить их поскорее и «второй раз по больному месту не бить» — такое вот правило семейных баталий нам преподнес один наш приятель.
Постепенно выяснилось, что, во-первых, мы разные, а во-вторых, что это очень хорошо. Вам смешно? Скажете: ну и открытие! Теперь-то и я посмеюсь, а поначалу нам было вовсе не до смеха.
Я, допустим, с удовольствием слушаю какую-нибудь веселую передачу по радио, а Борис может поморщиться: «Ну и чепуха!» — или в самый неподходящий момент включить электродрель. Или так: он чертит графики, проставляет точки, тщательно выверяя их по своим таблицам, сидит над ними даже по ночам, а я не очень-то вникаю во всю эту «цифирь», которой, как я убеждена, далеко не все можно измерить. Меня больше интересует как раз то, что не укладывается в формулы. Но когда я с жаром начинаю говорить о каких-то своих наблюдениях, переживаниях, размышлениях, он с трудом подавляет зевоту. Мы оба терпим и «блажь» друг друга, и обидное к ней отношение, но терпение когда-то кончается и (чаще начинаю я):
— Ты совсем не понимаешь, что я хочу сказать.
— Не могу! Разве за это казнят?
— Не хочешь понять. Если бы захотел, понял бы!
И так до слез и серьезных размолвок. Хуже всего, что причины конфликтов виделись и оценивались нами тоже по-разному. Борис считал, что каждая наша ссора начиналась с сущего пустяка, а потом на нее наматывался клубок, снежный ком моих необоснованных обвинений, которые я в запальчивости могу «выдумывать сколько угодно».
Для меня же начало конфликтов обычно ощущалось как верхушка айсберга — краешка каких-то исподволь накопленных («выпавших в осадок»?), невысказанных, невыявленных недовольств, невскрытых противоречий, от которых я с удовольствием бы избавилась, как от ненужного тяжелого груза. Но как избавиться, если так трудно выразить все это словами, а он еще не хочет слушать и вникать? И вот снова и снова:
— Опять снежный ком?
— Нет, это айсберг!
Растапливать все эти «льды» приходилось общими усилиями; затем мы вздыхали с облегчением и думали: ну, это больше не повторится. Однако повторялось, правда, реже и реже, но — повторялось! И не только у нас. Подобное я наблюдала и у ребят.
Однажды мы с Борисом на несколько дней уехали в Киев, а дети оставались дома одни. Когда мы вернулись, старшие девочки рассказали нам, что Люба с Ванюшкой очень хорошо утром вставали, сами собирались в школу, сами делали уроки и даже мыли посуду без всяких напоминаний. На следующий день я, как обычно, провожала их в школу. Они немножко тянут, не торопятся, и я говорю с некоторой досадой:
— И отчего это вы без нас так хорошо управлялись? Любаша стояла рядом со мной и сказала тихо:
— Мы хотели, чтоб вы обрадовались… Ваня не слышал ее и почти одновременно сказал отцу:
— Когда мы были одни, то мы были от… (запнулся на трудном слове) ответственней.
— Вот что значит женщина и мужчина! — умилилась я.
— Подлиза! — тут же буркнул Иван.
— А ты… а ты! — возмутилась Люба.— А ты врун и хвастун!..
И пошло-поехало. Что-то мне напоминает этот «диалог». А вам? Вот ведь как рано это начинается…
Много раз мучительно думала: неужели это противоборство столь неизбежно? Когда я впервые прочитала дневники С. А. Толстой, я поразилась, какого трагического накала могут достигать отношения двух людей, каждый из которых защищает свою правду и не может ею поступиться. Тогда-то мне стало понятно, почему Л. Н. Толстому так нравилась чеховская Душечка с ее великим женским даром жить только интересами любимого существа и не претендовать в этом отношении на взаимность: своих-то отдельных интересов у нее просто не было.
Так что ж выходит? Чтобы стать идеальной женой, надо отказаться от самой себя, подчинить (да еще с радостью!) свою жизнь мужу и детям? А почему бы и нет? Ведь «только» женами и матерями были, например, Мария Александровна Ульянова, Анна Григорьевна Достоевская, Женни Маркс, Наталья Александровна Герцен и многие-многие другие… в прошлом веке. Что-то я не припомню примеров из нашего времени. Да-а, эмансипация сделала свое черное дело — отлучила женщину не только от пресловутых трех К: Kirche, Kuche, Kinder (церковь, кухня, дети), но и от собственного мужа. У нее появились свои интересы, связанные с занятиями вне дома, расширяющие ее духовные потребности.
«Духовной жаждою томим» бывает не только пророк, но и любой из нас. Особенно жаждой понимания — ее стремится явно или подспудно утолить каждый. Прекрасен супружеский союз, основанный на таком взаимопонимании. Джоан Фримен, профессор из Великобритании, общественный деятель и мать четверых детей, говорит, что своими успехами обязана мужу, тоже преуспевающему ученому и очень занятому человеку: «У меня очень хороший муж! Он постоянно твердил: «В твоей жизни должно быть много других интересных для тебя дел, не только семья и дети!» Он заставлял меня писать статьи и книги, благодаря ему я написала свою первую книгу… мы прожили вместе уже 31 год. Главное, мы очень хорошие друзья: муж хочет, чтоб у меня было в жизни все, что меня интересует, а я хочу, чтобы у него было все, что нравится и хочется ему» (Семья. 1989. № 5. С. 13). Значит, это возможно?!
Но почему же тогда так редко встречается подобная гармония отношений, которой мы все жаждем? Почему женщины прямо на глазах теряют эту «исконно женскую» способность понимать? Кавычки я поставила здесь неспроста: за ними скрывается очень важное, может быть, самое главное для того, чтобы успешно сдать экзамен и «на жену», и «на мужа».
В 1988 году (весной из ФРГ, а осенью из Японии) к нам приезжали переводчицы наших книг — в высшей степени современные женщины: эмансипированные, деловые и в то же время обаятельнейшие. Я по-хорошему позавидовала гармоничному сочетанию в них деловитости и женственности — ведь эти два качества так трудно уживаются в моих соотечественницах.
И вот, разговаривая с каждой, я невольно всякий раз думала: «Да-а, у такой женщины и муж, наверное под стать — разделяющий ее духовный мир умом и сердцем, иначе ей такой не быть». Очень хотелось узнать, так ли это, да ведь не спросишь о личном напрямую…
А оказалось… Впрочем, процитирую (с магнитофонной записи) их внезапные, очень эмоциональные реплики по поводу моих размышлений о взаимонепонимании женщин и мужчин.
Марианна Б. (март 1988 г.): «У нас с мужем такие же споры, как и у вас,— удивительно!.. Я вас очень хорошо понимаю, потому что у меня муж такой же — критикует, но никогда не хвалит, никогда не спрашивает: когда же ты успеваешь все? Это ужасно! Женщина теряет женственность…»
