Алан Уотс - Книга о табу на знание о том, кто ты
В гештальт-теории восприятия этот принцип известен как принцип взаимосвязи изображения и фона. Если, например, ты подойдёшь так близко ко мне, что края моего тела окажутся за пределами твоего поля зрения, ты не сможешь больше видеть «вещь», которая называется моим телом. В то же время твоё внимание, возможно, «поглотит» пуговица на пиджаке или галстук. Ведь теория утверждает, что, каким бы ни был фон, наше внимание почти мгновенно «приковывает к себе» движущееся очертание (которое выделяется на неподвижном фоне) или ограниченная компактная деталь (которая выделяется на менее выразительном фоне).
Таким образом, когда я рисую на доске следующую фигуру:
и спрашиваю: «Что я здесь нарисовал?», люди обычно называют круг, мяч, диск или кольцо. Только изредка кто-то ответит: «Это стена с дырой».
Другими словами, трудно привыкнуть к тому, что границы всех деталей мира в равной степени относятся и к областям окружающего их фона. Таким образом, очертание фигуры является одновременно линией выреза в фоне. А теперь давайте предположим, что изображение круга/дырки видоизменяется следующим образом:
Большинство наблюдателей представят движение или действие ограниченной области так, будто я здесь изобразил деление амёбы. Но ведь я с таким же успехом могу утверждать, что это очертания сухих мест на поверхности полированного стола, покрытого тонкой плёнкой воды. Смысл этого наблюдения в том, что перемещение части мира не может быть рассмотрено как движение одной лишь внутренности или как движение одного лишь фона. Они движутся вместе.
Наше затруднение с тем, чтобы видеть наличие и движение фона на всех этих простых картинках, невообразимо возрастает, если речь идёт о поведении живых организмов. Ведь когда мы рассматриваем муравьёв, ползающих туда-сюда по гладкой поверхности земли, или наблюдаем за людьми, слоняющимися без дела в городском парке, мы убеждаемся в том, что именно муравьи и люди ответственны за происходящее движение. Тем не менее эти примеры с муравьями и людьми в сущности являются лишь чрезвычайно усложнённой версией простого случая движения в пространстве трёх шаров. До этого, рассматривая шары, мы пришли к выводу, что движется вся конфигурация (гештальт), — не одни лишь шары и не одно лишь пространство, и даже не совокупность шаров и пространства, а скорее единое поле объекты/пространство, в котором шары и окружающая их пустота являются чем-то типа полюсов.
Иллюзия полностью независимого движения организмов необычайно сильна до тех пор, пока мы стремимся, подобно учёным, исчерпывающим образом описать их поведение. Однако учёный, будь он биологом, социологом или физиком, скоро обнаружит, что ничего не может сказать о проявлениях организма, человека или объекта, пока не введёт в рассмотрение всё окружение. Очевидно, например, что процесс перемещения живого существа нельзя описать, используя лишь представления о движении его конечностей относительно тела. Ведь направление и скорость его движения могут быть описаны только тогда, когда мы знаем что-то о поверхности, по которой оно перемещается. Более того, редко бывает так, что передвижение живого существа из одного места в другое не зависит от обстоятельств. Как правило оно связано с тем, где находятся источники пищи, враждебно или дружелюбно поведение других организмов и со множеством других факторов. Большая часть этих факторов остаётся неизвестной, когда, например, наше внимание неожиданно привлекает ползающий по земле муравей. Однако чем более детальное описание поведения муравья мы желаем получить, тем больше оно должно включать в себя такие подробности, как плотность, влажность и температура окружающей атмосферы, тип и источники его пищи, социальная организация его вида и других видов, с которыми у муравьёв могут быть симбиотические отношения или отношения типа охотник/жертва.
Представим себе, что все эти многочисленные факторы в конце концов учтены, и учёный восклицает: «Хватит!», потому что ему надоело возиться с муравьём, да и времени больше нет. Теперь у него вполне может создаться впечатление, что поведение муравья представляет собой не что иное, как его автоматическую и вынужденную реакцию на внешние обстоятельства. Ведь очевидно, что привлекает муравья одно, отпугивает другое, выживает он вследствие одного фактора, а погибает под воздействием другого. Но давайте также предположим, что учёный решил обратить внимание на другие организмы, которые живут в непосредственной близости от нашего муравья. Возможно среди них окажется какая-нибудь домохозяйка, со своей грязной кухней. В этом случае ему вскоре придётся включить муравья и всех его собратьев в число факторов, определяющих её поведение! Получается так, что куда бы он ни обращал своё внимание, он нигде не обнаруживает конкретных объектов, причинно обусловливающих состояние других объектов. Вместо этого он видит реагирующие на воздействия пустотные конфигурации, очертания которых то и дело меняются под влиянием этих воздействий.
Однако, взглянув ещё раз на результаты своей работы, учёный пришёл к выводу, что подобное описание едва ли можно назвать описанием поведения муравья. Почему, в таком случае, спрашивает он себя, представление о муравье неотделимо от представления об окружающей среде? Причина в том, что то существо или вещь, которые он изучал и описывал, претерпели изменения. Вначале речь шла об отдельном муравье, но вскоре возникла необходимость включить в рассмотрение всё поле взаимодействий, в котором находится муравей. То же самое случится, если начать описывать какой-то один орган тела. Его функции будут совершенно непонятны до тех пор, пока мы не учтём его взаимосвязь с другими органами. Таким образом, мы оказываемся в любопытной ситуации. Каждая отрасль науки о живых существах — бактериология, ботаника, зоология, биология, антропология — со своей специфической точки зрения подходит к науке, называемой экология (буквально, «логика домашнего хозяйства»). А значит, все они становятся разными аспектами одной науки типа организм/окружение. К сожаления, эта наука идёт вразрез с академической политикой, будучи слишком междисциплинарной, с точки зрения ревностных хранителей межведомственных полномочий. Однако игнорирование экологических соображений является одним из самых серьёзных недостатков современной технологии. Оно же объясняет и наше нежелание причислить себя на равных правах к сообществу всех остальных живых существ.
Человек стремится господствовать над природой. Но чем больше изучаешь экологию, тем более абсурдными кажутся разговоры о том, что какая-то одна часть организма (или поля организм/окружение) управляет другими частями или господствует над нами. Как-то однажды рот, руки и ноги сказали друг другу: «Мы всё трудимся, ищем пищу, жуём её, а этот лентяй, желудок, ничего не делает. Пришло время заставить и его поработать! Давай-ка устроим забастовку!» Сказано — сделано, и они забросили свою работу на долгое время. Однако вскоре оказалось, что они становятся всё слабее и слабее. Так продолжалось до тех пор, пока каждый из них не понял, что желудок существует не сам по себе, что это их желудок и что если они хотят и дальше жить, им нужно начать снова трудиться. Но даже в учебниках по физиологии мы читаем о том, что мозг и нервная система «управляют» сердцем или пищеварительным трактом. В таком подходе проявляется наша склонность распространять поверхностные политические взгляды на науку. Создаётся впечатление, что сердце принадлежит мозгу в большей мере, чем мозг — сердцу или желудку. Однако правильнее будет сказать, что мозг «питается» с помощью желудка, а желудок «развил» себе надо ртом мозг для того, чтобы ему легче было добывать себе пищу.
Как только человек убеждается, что отдельные вещи существуют лишь в его воображении, для него становится очевидно, что несуществующие вещи не могут «совершать» действий. Трудность в том, что в большинстве языков действия (глаголы) должны соответствовать объектам (именам существительным). При этом люди забывают, что правила грамматики не обязательно должны соответствовать закономерностям или конфигурациям в природе. Непонимание того, что речь здесь идёт просто-напросто о грамматической условности, приводит также и к абсурдному вопросу о том, как дух управляет природой, а ум — телом. Пожалуй, лучше даже будет сказать, что это непонимание «со-путствует» этому вопросу. Если вдуматься, то как может существительное, не являющееся по определению действием, выполнять действие?
У учёных возникало бы меньше недоразумений, если бы они использовали для своих нужд язык, построенный по тем же принципам, что и язык американских индейцев нутка,[14] состоящий из одних лишь глаголов и наречий без существительных и прилагательных. Если мы можем говорить о постройке как о «строении», о крыше как о «покрытии», а о кресле как о «сидении», почему мы не можем представить себе человека как «человеченье», голову как «головление», а муравья как «муравьение»? На языке нутка церковь обозначается словами «строение религиозно», магазин — «строение торгово», а дом — «строение по-домашнему». Однако мы привыкли спрашивать: «Кто или что строенится? Кто человечится? Кто муравьится?» Хотя разве не очевидно, что когда мы говорим: «Сверкнула молния», «сверкание» представляет собой то же самое, что и «молния»? В этом случае достаточно было бы просто сказать: «Сверкнуло». Ведь всё, что представлено именами существительными, может быть рассмотрено как действие. В то же время английский язык переполнен такими привидениями, как слово «it» в предложении «It is raining» (букв. «дождит»), которые являются предполагаемыми причинами действий.
