Дороти Батлер - Кушла и ее книги
Но дети редко принимают в расчет (если принимают вообще) суждения родителей по таким поводам. Книга основана на повторах, и мы верим, что они благотворны (мы знаем, что они популярны), а каждая прочная, плотная страница имеет особый «приз» в виде дырки, в которую проходит палец, чтобы показать, где проползла гусеница. Дырка прекрасно прорезана и отделана — настоящее произведение искусства. Кушла видела ее в перспективе; она понравилась девочке, но не стала для нее потрясением. И большую часть своего времени для чтения она вдруг стала посвящать «Бабушке Люси и ее шляпам» (Grandmother Lucy and Her Hats), оставляя время только для «Гарри», «Мистера Гампи» «Питера-кролика» и бесконечных историй в стихах А. А. Милна.
Кушле в первый раз прочли «Бабушку Люси и ее шляпы», когда ей было почти три года. Догадки относительно того, почему ей полюбилась эта книга, так и остаются догадками; она слушала чтение этой книги дольше, чем какой другой до этого времени, в «Бабушке Люси» она сталкивалась с несколькими незнакомыми предметами и понятиями (мансарда, скрипящие петли, паутина) и иногда с довольно сложным языком. О коте Томе и кустиках герани в книжке говорилось так: «Он потыкался в них носом, осторожно походил вокруг них на цыпочках, улыбнулся им сияющими глазами». А вот как о том, что обнаруживалось в сундуке: «Иногда скрипка или шелк, который так и льнул к пальцам, или маленький остроносый башмачок, застегивающийся на мелкие пуговки, или пожелтевшая от времени фотография».
Иллюстрации Фрэнка Фрэнсиса просто восхитительны, каждая из них развертывается как целое, текст гармонично расположен на белом фоне. Цвет чистый и яркий, но не резкий, люди и предметы четко очерчены; их нетрудно отделить один от другого. В иллюстрациях есть что-то схожее с манерой Беатрикс Поттер, та же точность и прозрачность, они больше и ярче, но выполнены с таким же вниманием к деталям.
Повествование развивается, тон задает вступление: «Бабушка Люси была очень старенькая, она жила в домике, окруженном красными розами… Когда я приходила к ней в гости, то стучала в дверь. Дверь была толстая и скрипучая, и бабушка всегда говорила: „Надо смазать петли“. Но мы их так и не собрались смазать, и они продолжали скрипеть, а бабушка улыбалась, когда я входила…» Возможно, для Кушлы эта книга служила двум целям: подробное описание домашней жизни подтверждало ее собственный опыт — с бабушкой, котом и чаем с «твоими любимыми пирожными», а бесконечная череда шляп бабушки Люси придает обаяние волшебства этому опыту. Во всяком случае, эта книга сразу же произвела на Кушлу впечатление, которое сохранялось долго, вскоре девочка знала ее наизусть, и фраза за фразой появлялись в ее речи: «падающие горы книг» — в применении к ее собственным книгам, «скользкие пуговки», «одуванчиковые часы».
Шесть месяцев спустя, когда Кушлу попросили показать бабушке, как она может снять повязку с раны перед купаньем, она попробовала, поняла, что повязка слишком тугая, и сказала: «Не могу, даже для того, чтобы порадовать бабушку», — это была точная цитата из «Бабушки Люси».
Снова и снова обращаясь к дневнику Дороти Уайт, я удивлялась тому, что Кушла часто принимала то, что было для нее непонятным. Кэрол в этом возрасте требовала «невероятно много объяснений», в то время как Кушла обходилась без них.
Хотя она слушала внимательно, создавалось впечатление, что слова часто «обтекают» ее, а не «впитываются». Большая настойчивость Кэрол на немедленном объяснении незнакомого явно указывает на проницательный ум, ее развитие явно было выше, чем у Кушлы в том же возрасте. Но, возможно, они были, по сути, детьми с очень разными склонностями — Кэрол с потребностью знать, прежде чем двинуться вперед, Кушла с явным желанием слушать почти бесконечно, причем часто не понимая слов. Дороти Уайт говорит о неприятии своей трехлетней дочерью «Книги нонсенса» Лира: «…это неприятие могло появиться в результате того, что она редко слышала что-то совершенно непонятное. Словно она ожидает, что слова непременно и точно должны что-то означать…»
Помня о том, что Кушлу всегда трогало стихотворение Лира «Кот и Сова» и что ее мгновенно пленяли ритмичные стихотворения А. А. Милна, можно склониться к мысли, что ее радость могла быть почти целиком чувственной. И эта радость, разумеется, должна восприниматься как часть человеческого опыта, о которой знают и верят в нее, но не могут объяснить. Любовь к языку, чуткость к словам, произносимым и слышимым, сродни любви к музыке, взывающей к чувствам, не нуждающейся в пояснениях. Она не более доступна людям, чем глубокие чувства, которые у некоторых вызывает музыка; но она существует так ярко, что не поддается анализу. Конечно, дети обладают широким диапазоном как чувствительности к языку, так и к музыкальной реакции.
Кушле было ровно два года и восемь месяцев, когда родители торжественно принесли домой ее маленькую приемную сестричку Санчу, восьми дней от роду. «Малышка-сестра» скоро стала признанным членом семьи; к счастью, с самого первого дня она ела, спала, ела и спала снова, проходя все свои этапы развития в рекордное время и быстро становясь уверенной маленькой самостоятельной личностью. Появление в семье Санчи уменьшило напряжение; родители Кушлы больше не сосредоточивались только на ней. У них появился другой ребенок, нуждавшийся в любви и внимании, и долго мучившие их опасения относительно того, что они неспособны вырастить веселого здорового ребенка, с этих пор исчезли.
В сентябре 1974 года, в возрасте двух лет и девяти месяцев Кушлу тестировала Психологическая служба Отделения педагогики Оклендского университета. Использовался Денверский тест психомоторного развития.
Личностно-социальная оценка Кушлы показала уровень на шесть-восемь месяцев ниже ее возраста, то есть между двадцатью пятью и двадцатью семью месяцами. В этой области в отчете упоминалась «некоторая нестабильность», что означало: Кушла «в состоянии помогать в некоторых делах по дому, но не в состоянии сама, без присмотра, одеться».
В данном тесте, где оценивали одновременно и крупные и мелкие движения, Кушла оказалась на уровне двадцати двух месяцев, в то время как ей исполнилось тридцать три.
Тест на развитие речи показал, что она достигла нормального уровня ребенка двух лет и девяти месяцев, то есть ее собственного возраста.
Наибольшее улучшение Кушлы со времени ее последнего теста в семнадцать месяцев было в области мелкой моторики.
В семнадцать месяцев ее поведение на уровне шести месяцев свидетельствовало о серьезном отставании, в то время как сейчас, в ее тридцать три месяца, оно оценивалось как двадцатидвухмесячное — она явно наверстала время.
Хотя все еще очень некоординированно, Кушла бегала, карабкалась, каталась на маленьком трехколесном велосипеде без педалей, на котором ездят, отталкиваясь от земли ногами.
Как ни удивительно, она научилась делать сальто, хотя у нее не было достаточно сил приземлиться в сидячей позиции. Это вызывало восторг у других детей в Игровом центре, многие из которых были гораздо более развиты физически, чем Кушла, но не обладали такой уверенностью, чтобы попробовать самим сделать сальто.
Она умела втыкать маленькие колышки в отверстия на специальной доске и восторженно чертила толстыми карандашами каракули на простой газетной бумаге. Сложить картинку из деревянных кубиков девочка еще не могла, но было ясно, что она понимает, что кубики надо сложить вместе и что она часто осознает связь двух кубиков (например, кисть и рука человека). Деревянная головоломка с девятью одинаковыми кружками, которые следовало помещать в соответствующие отверстия, была первым настоящим успехом Кушлы в головоломках и дала ей практику в мелкой моторике — поднимании кружков за шишечку на каждом из них. Эта головоломка предусматривает также упражнение в подборе цветов; каждый плоский кружок окрашен тем же цветом, что одно из неглубоких отверстий. Ребенок сначала может не обратить внимания на цвет, затем его умение возрастает. Кушла, быстро освоив эту головоломку, с удовольствием подбирала цвета, хотя называла их еще неправильно.
В области речевого развития Кушла сделала резкий скачок. В отчете отмечалось, что она «употребляет словосочетания, формы множественного числа и т. д.». Ее дикция была еще не очень разборчива, и она все еще использовала косвенные падежи местоимения «я» вместо именительного. Она никогда не говорила о себе в третьем лице, как многие дети («Кушла это сделала»), хотя могла произнести свое полное имя и адрес, когда ее спрашивали.
Неумение Кушлы самостоятельно одеваться свидетельствовало о том, что она все еще не владеет руками и кистями на уровне нормального ребенка в возрасте около трех лет. Но постоянный, хотя и медленный, прогресс существовал, чему, безусловно, способствовал ее нрав; она часто была беспокойна и невесела из-за плохого самочувствия, но редко сердилась на неудачи, хотя этого вполне можно было ожидать.
