Кто готовил Тайную вечерю? Женская история мира - Розалин Майлз
Но снисходительно-доброжелательное отношение утонченного придворного едва ли могла разделить Церковь. Хотя в Библии упоминание о лесбиянстве встречается лишь однажды (в запретах Павла, где же еще?), со временем христианство дошло до бешеной ненависти к этому «противоестественному пороку» и начало карать за него смертью. Еще в 1721 году в Европе немка по имени Катарина Маргарета Линк была сожжена на костре за то, что попыталась, выдав себя за мужчину, жениться на другой женщине. Этот случай показывает нам истинную природу патриархальной вражды против лесбиянок, ярко проявлявшуюся и в других схожих ситуациях. Преступление Линк состояло не в том, что она занималась любовью со своей «женой», но в том, что для этого переоделась в мужское платье. Схожим образом и в самой Церкви монахини или мирянки, пойманные на использовании «орудий содомских» (т. е. дилдо), иначе говоря, узурпирующие мужской член, могли не ждать себе пощады. В глазах клириков, отцов и мужей, пока женщины целовались, ласкали друг друга, делили постель и доводили друг дружку до оргазма руками, это было еще не так страшно, поскольку соответствовало их представлениям о женской сексуальности и даже подкармливало их фаллоцентрические фантазии, как в сценарии «две лесбиянки и один мужчина», хорошо известном в порнографии классического периода и популярном даже до наших дней.
С появлением женщин, принявших сознательное политическое решение отделиться от мейнстрима современного им общества, вопрос о женской любви явился в новом свете. Когда в 1892 году молодая женщина из Теннесси, Элис Митчелл, убила свою возлюбленную Фриду Уорд, «чтобы точно знать, что она никому больше не достанется», респектабельные американцы не могли больше делать вид, что такое поведение встречается лишь в Старом Свете, а именно во французской порнографии. Более того, уже к 1900 году европейские лесбиянки начали собираться вместе и организовывать нечто вроде протопарадов гордости, как призывала на рубеже веков эта немецкая ученая:
Наберитесь же мужества, сестры, и покажите, что мы имеем такое же право на жизнь, как и «нормальный» мир! Бросьте вызов этому миру – и он начнет терпеть вас, признавать, быть может, даже вам завидовать[382].
Впрочем, такая уверенность была преждевременной. Мало зная о лесбийской любви и имея о ней искаженные, фаллоцентричные представления, Европа и Америка спокойно смотрели на женскую «романтическую дружбу», «сентиментальную привязанность», «любовь родственных душ» и даже на «бостонский брак». Но когда женщины перестали скрывать истинную, сексуальную основу своих союзов, реакция последовала незамедлительно. Ведь о каком фаллическом превосходстве может идти речь, если пара клиторов способна спокойно обойтись без пениса? Внезапно мужчины столкнулись нос к носу со страшной мыслью: палец, язык, другая женщина могут справиться с той же задачей лучше их священного органа! Вместе с экономическим и политическим равенством, которого добивались женщины, это означало, что мужчины могут стать им попросту не нужны.
А ведь это конец света! Так что женщинам, ищущим «выход из шкафа», теперь не просто хлопали дверью в лицо – их пытались замуровать в шкафу. В 1928 году в Великобритании писательница Рэдклифф Холл опубликовала «Колодец одиночества» – страстный призыв к толерантности. Рэдклифф Холл, в крещении Маргарита, но всегда называвшая себя Джоном, попала под огонь позднейших феминисток-лесбиянок за свое в целом негативное отношение к тому, что, следуя психожаргону своего времени, именовала «сексуальной инверсией»: «Я одна из тех, кому Бог поставил клеймо на лоб, – признается ее героиня своей возлюбленной. – Как Каин, я запятнана – и проклята». Но далее эта героиня-лесбиянка выступает от имени всех своих сестер в незабываемом финальном возгласе: «Боже, признай нас перед всем миром! Дай и нам право существовать!»[383]. Этот отчаянный крик остался неуслышанным. Жестокие и длительные преследования погубили состояние и репутацию Рэдклифф Холл: так общество, созданное мужчинами, в очередной раз доказало, что не прощает даже мнимого вызова своей власти.
Впрочем, нельзя сказать, что патриархи уделяли непривычным лесбийским призывам к толерантности и приятию слишком много внимания. Во всех индустриализованных обществах мира их силы в эти годы были заняты иной битвой. Начиная с середины XIX столетия мужчины потихоньку лишались своих «неотъемлемых» сексуальных прав: проституция, секс с детьми, насилие над женщинами – все эти явления, одно за другим, попадали под пристальный и безжалостный взор феминисток. Теперь же все схватки вокруг сексуальности, все попытки женщин вырваться из-под власти мужчин над женским телом или хотя бы ее уменьшить, нашли свое высшее и ярчайшее выражение в битве за контрацепцию. Современный «контроль рождаемости», по выражению Маргарет Сэнгер, сделался символом и центром кампании за физическую эмансипацию, как избирательное право – стержнем борьбы за гражданские права. То и другое вызывало равную ярость, паранойю и неприятие у противников, то и другое требовало равной убежденности и упорства от сторонников. Однако вопрос о контроле рождаемости более лично и интимно касался каждого человека, затрагивал его личное пространство; супруги могли вполне искренне полагать, что дарование избирательного права женщинам почти ничего в их жизни не изменит – но едва ли возможно было остаться равнодушными к тому, что обещало навсегда изменить, к лучшему или к худшему, их сексуальную жизнь.
От старинных зелий и снадобий новые техники отличались тем, что наконец-то надежно работали. Представления о барьерной контрацепции, о пессариях и кондомах, стары как само человечество, но современные технологии впервые позволили воплотить в реальность, надежно и недорого, то, что прежде оставалось фантазиями. Ключевым изобретением здесь стала вулканизация резины в 1840-х годах, сделавшая возможными современные презервативы, а также гуманизация и распространение стальных и серебряных пессариев, созданных немецким врачом Вильдом. А после изобретения в 1870-х годах спринцовки, имевшей то дополнительное достоинство, что женщины могли приобретать ее просто для личной гигиены, без намерения вмешиваться в «дела природы», можно было смело сказать, что судьба сперматозоидов теперь в наших руках.
Однако наука двигалась в этом направлении более быстрыми шагами, чем взгляды публики, ради блага которой трудились ученые. На первые же публичные рассуждения о контрацепции – такие, как у реформатора Фрэнсиса Плейса, воспевшего хвалу «кусочку губки, около дюйма в диаметре, помещаемому во влагалище перед половым сношением, а затем извлекаемому оттуда при помощи сложенной вдвое нитки», последовала истерическая реакция. Мужчины-врачи по обе стороны Атлантики, в это время занятые собственной борьбой за респектабельность своей профессии, в ужасе отшатнулись от этого «порочного извращения природы». Секс ради секса, с сознательным намерением избежать зачатия, для них был не более чем «взаимным онанизмом», а каждый «задушенный зародыш» составлял «косвенное убийство ребенка». «Это преступление, и, как и все прочие преступления, оно не может совершаться безнаказанно!» – гремел с кафедры Иеремия Британской медицинской ассоциации, доктор Чарльз Генри Феликс Рут:
…хронический метрит… лейкорея… меноррагия… и гематоцеле… истеральгия и гиперестезия… рак в особо тяжелой форме… опущение яичников… абсолютное бесплодие, безумие, ведущее к самоубийству, и самая отвратительная нимфомания – вот плоды…[384]
Не только этого хронического словесного поноса следовало опасаться реформаторам. В 1877 году британская активистка Анни Безант была приговорена к тюремному заключению; из тюрьмы она бежала, но, как «недостойная» мать, потеряла право опекунства над дочерью. Десять лет спустя британский врач Генри Артур Олбатт был лишен лицензии за то, что написал статью о контрацепции для «Настольной книги жены». Но, как бы ни ярились патриархи, дух времени был не на их стороне. В 1882 году Алетта Якобс, первая женщина-врач в Голландии, открыла первую в мире клинику по контролю рождаемости. Следующее поколение активисток, занимавшихся этой же проблемой, Мэри Стоупс в Великобритании и Маргарет Сэнгер в Соединенных Штатах, обнаружило, что противник дал слабину и победа уже близка. Нерушимая связь между сексом и деторождением была разрушена. Для Сэнгер и Стоупс, вступивших в борьбу с той же целью, но с иными мотивами, будущее выглядело светлым и ясным. Сэнгер видела, что контрацепция снимет с плеч женщины груз безнадежной бедности и физических страданий от частых родов; Стоупс спешила приветствовать женщин, которым противозачаточные средства откроют безмятежный рай «супружеской любви». Обе считали женщин победительницами. В разгар своей борьбы Сэнгер назвала журнал, посвященный пропаганде своих идей, «Мятежом женщины» (Woman Rebel). Но теперь революция была окончена, ее цели достигнуты. Бывшим «мятежницам» осталось лишь перейти к мирной жизни и учиться пользоваться плодами своей победы.
Несомненно, так бы и вышло, если бы женщинам не помешали. Но такого счастья ждать не приходилось. Те же исторические обстоятельства, что вызвали появление феминизма XIX века, породили
