Слева по борту - рай - Фальк-Рённе Арне
2
Некоторое время спустя до меня доносится всплеск тихой, освещенной луной воды. Я подхожу к борту и вижу мужчину, который, громко фыркая и тяжело взмахивая руками, плывет к "Мейлис". Матросы выбрасывают конец и спускают в воду маленькую веревочную лестницу.
- У вас случайно не найдется на борту бутылочки "Шатонеф-дю-пап"? кричит мне незнакомец по-английски с типичным оксфордским акцентом.
Я, конечно, не имею ничего против стаканчика доброго французского вина, но "Шатонеф-дю-пап" не тот продукт, которым я запасся в первую очередь, снаряжая экспедицию на острова Южных морей.
- К сожалению, нет, - вынужден я ему ответить, - но в наших запасах найдется бутылка-другая отменного французского вина. Не окажете ли вы мне честь подняться на борт и отобедать со мной? Сможем попробовать этого вина.
Мы помогаем перелезть через поручни долговязому, худому мужчине средних лет. На нем брюки и рубашка, на предплечье одной руки повязка. Он непринужденно сбрасывает с себя мокрую одежду и обвязывается полотенцем. Затем проворно вынимает искусственную челюсть, кладет ее на пол рядом с бутылкой вина, которую успел принести капитан, и поясняет:
- Мокрый протез даже самого бравого мужчину может превратить в развалину.
- Не хотите ли салфетку, чтобы вытереть зубы?
- С удовольствием, старина. Вы, скандинавы, всегда реально смотрите на вещи. Похоже, сэр, вам не чужды заботы и огорчения старого человека. Позвольте представиться. Меня зовут Питер Брук, вот уже много лет как я являюсь резидентом в Пао-Пао. Когда-то был маклером на лондонской бирже, выставлялся кандидатом в парламент от либералов. Желаю вам приятного пребывания на острове девушек, охочих до мужчин...
- Охочих до мужчин?..
- Вот именно. И я вам обещаю, что жительницы острова не хуже своей славы.
Питер Брук и я быстро находим общий язык, и в этом немалая заслуга капитана Рене Кимитете. Этот крепыш, который может похвастаться 121 килограммом живого веса да еще тем, что он лучший гитарист на всем архипелаге Общества, сам занимается приготовлением пищи на борту "Мейлис"; он, двое матросов и я в качестве единственного пассажира имеем лучший стол, чем в самом шикарном отеле в Папеэте. Экономя запас пресной воды, Рене подает нам к столу вино. Судя по тому, как мистер Брук налегает на еду, ему не каждый день предоставляется возможность лакомиться свиной отбивной с жареными бананами и суфле из сыра. Он то и дело наполняет свой бокал - как видно, французское вино в местной китайской лавке в Пао-Пао не водится.
После сытного обеда мы закуриваем толстые сигары и наслаждаемся неповторимой красотой звездного южного неба.
Поджарый англичанин напротив меня с полотенцем, повязанным на талии, словно сошел со страниц рассказов Сомерсета Моэма. Выпускник Оксфорда, он много лет состоял членом лондонской биржи, был кандидатом в парламент от округа Голфорд в Суррее. В последний год войны служил офицером информации при лорде Маунтбеттене в Юго-Восточной Азии. Военные переживания сильно изменили его характер, и, наслушавшись рассказов своего кузена, поэта Руперта Брука, который долгие годы жил на Таити, Питер распродал все имущество и переселился на острова. Мне трудно в нескольких словах охарактеризовать его образ жизни. Он отнюдь не принадлежал к числу тех, кто перебивался случайной работой, не был каким-то отчаявшимся европейцем, духовно и физически деградировавшим на островке в Южных морях. Никогда ранее он не чувствовал себя более свободным, никогда не испытывал большей потребности в духовной деятельности, чем на этом крошечном островке, который принес ему больше радости в жизни, чем роскошная вилла в аристократическом районе Лондона. И все же он не советует европейцу навсегда поселяться на Моореа.
Мистер Брук ставит на место просохший протез и начинает рассказ:
- На Моореа шесть белых мужчин ведут свободную жизнь. Нас называют клубом "Баунти" - видимо, мы напоминаем тех мятежников, что поселились и жили на Таити, пока их не увезла "Пандора". Но не думайте, что наши будни похожи на тот тихоокеанский рай, о котором обычно пишут а романах. Вы, наверное, знаете все эти "Поцелуи под пальмами", "Белый мужчина, коричневая женщина", "Страна наслаждений" или "Острова, где умирают от любви". Конечно, еды здесь вдоволь и с голоду вы не умрете, но тот, кто каждый день питается плодами хлебного дерева и манго, тоскует по каше и консервам. Женщин здесь много, и весь мир воспевает их пылкость и податливость. Я вовсе их не осуждаю, хотел бы только заметить: что это за женщины? Если вы, сударь, наденете на голову цветочный венок и в таком виде пройдетесь по деревне, все будут знать, что вам нужна вахина. Смею вас заверить, что в тот же вечер, вернувшись домой, вы обнаружите у себя молодую девушку, готовую разделить с вами ложе и варить вам еду. Но вы не сможете с ней поговорить, обменяться мыслями, даже если владеете полинезийским языком. Какими бы близкими ни были ваши отношения, она навсегда останется для вас чужой. Сколько бы она ни родила вам детей, вы никогда не будете чувствовать их своими. Вахина так и останется для вас вещью, и вы будете глубоко несчастны, если попытаетесь вложить в ваши отношения какие-то иные чувства. Чтобы жить в Полинезии, необходимо очерстветь душой. К потребностям плоти надо относиться так же просто, как к хорошему бифштексу или стакану доброго вина. Но нигде на свете вы не будете чувствовать себя таким одиноким и несчастным, как среди весело танцующих островитян, в окружении красивых женщин, среди изобилия еды и сосудов, полных домашнего кокосового вина.
- Да, совсем не те слова об этом рае мы привыкли слышать в Европе.
- Конечно, и хотите знать почему? Потому что представления полинезийцев о любви там понимают совсем неверно. В Европе принято считать, что влечение мужчины и женщины друг к другу вызвано романтическими причинами. Любовь - это, мол, сверхъестественная сила, священный дух брачного союза, и, если она исчезает, у супругов появляется моральное право разойтись. Любовь в полинезийском языке обозначается словом here, что значит соединять или совокупляться. Разумеется, миссионеры старались избегать этого слова, переводя любовь как aloha, что означает всего-навсего симпатия или сочувствие. Одна неточность порождала другую. Когда же они убедились, что "симпатия" не покрывает понятия "любовь", то ввели в употребление слово сердце, стремясь символизировать романтическую любовь в европейском понимании этого слова. И снова ошиблись, поскольку таитяне не связывают с сердцем свои чувства.
- Все это так, мистер Брук. Но как же в таком случае молодая красивая таитянка говорит: я тебя люблю?
- Ну, вы опять выражаетесь по-европейски, сударь! Под словом "красивая" вы подразумеваете, что она морально безупречна, не так ли?
- Я имею в виду, что она не принадлежит любому.
- В Полинезии молодые женщины принадлежат всем, если только они красивы! Они считают противным природе, если встреча наедине с молодым привлекательным мужчиной не закончится близостью - любое воздержание от этого для них было бы столь же непонятно, как если бы после недельных страданий от жажды мы по "моральным" или "романтическим" соображениям отказались от стакана ледяной воды, который нам протянули. Вот почему понятие "я тебя люблю" она выражает как "я хочу твоей близости". Я готов признать, что это приводит к опошлению половой жизни, но вместе с тем не имеет ничего общего с моралью, как ее понимают полинезийцы. Впрочем, предлагаю спуститься на берег и посмотреть, как живут здесь, в Южных морях.
Питер Брук поднимает судовой фонарь и размахивает им над головой:
- С тех тор как люди с "Баунти" попали на эти острова, такой вот сигнал фонарем означал, что скоро прибудут гости, которым после утомительного плавания хочется танцев и веселья, удовольствий на берегу. Из каждого домика в бухте хорошо видели "Мейлис" и ждали этого сигнала. Скоро все будет готово к празднику...
3
Пока на берегу идут приготовления к встрече, а матросы возятся с яликом, пытаясь запустить мотор, нам кажется уместным достоверно, без всяких романтических наслоений, поведать о причинах восстания на "Баунти".
