Безумно богатые русские. От олигархов к новой буржуазии - Элизабет Шимпфёссль
Глава 3
Добиваясь легитимности и превосходства
В книге «Капитал в XXI веке» французский экономист Тома Пикетти подвергает уничтожающей критике идею «моральной иерархии богатства», согласно которой смекалка и усердный труд оправдывают большие состояния, в отличие от эксплуататорского извлечения прибыли и наследования. Пикетти вообще отвергает понятия «заслуженного» и «незаслуженного» богатства, утверждая, что такое разделение скрывает структурные факторы, которые увековечивают социальное неравенство[198].
Большинство сверхбогатых людей, когда говорят о своем богатстве, апеллируют к его меритократической основе (т. е. богатство в их понимании досталось им как самым достойным). Среди ключевых «достоинств» они обычно называют талант, интеллект, предпринимательские способности, силу воли и трудолюбие. Разграничение заслуженного и незаслуженного богатства практикуется во многих обществах[199]. И это несмотря на то, что в настоящее время во многих странах мира основным компонентом в определении социального класса стало унаследованное богатство[200]. Тем не менее, как показали недавние исследования, больше всего в меритократию как оправдание неравенства верят именно там, где неравенство продолжает расти[201]. В этом есть важный идеологический момент: массовая вера в то, что привилегии заслужены, помогает удерживать капитализм на плаву[202].
Меритократические убеждения опираются на веру в существование «хорошего» богатства. Понятие «хорошего» богатства относительно и строится на противопоставлении «плохому» богатству[203]. Американский социолог Рэйчел Шерман изучила вопрос о том, как идея моральной иерархии богатства воплощается на практике и как богатые люди на практике разрешают конфликт между наличием богатства и его заслуженностью. Опросив состоятельные нью-йоркские семьи, она обнаружила, что «хорошие» богачи используют набор стратегий, позволяющих им дистанцироваться от тех, кого они считают морально недостойными собственных богатств из-за таких качеств, как жадность, расточительность, лень и высокомерие. Они рассматривают себя как трудолюбивых и социально ответственных людей и поощряют своих детей вести себя так, будто они ничем не отличаются от обывателей. Дети ни в коем случае не должны требовать к себе особого отношения или показывать свое превосходство[204]. Это соответствует представлениям Макса Вебера, согласно которому обладатели власти и богатства всегда хотят верить, что их привилегии «заслуженны», поскольку их личностные качества совершеннее, чем у других людей[205]. Кроме того, они желают, чтобы в это верили и все остальные[206].
Чтобы надолго обеспечить себе безопасность, богатой элите нужно обзавестись моральным авторитетом. Но для этого люди должны уважать существующее общественное устройство. Чтобы общество смирилось с социальным неравенством и иерархией привилегий, значительная его часть должна верить в то, что это приемлемый и, возможно, даже справедливый порядок вещей. Как писал Бурдьё, подобные убеждения не артикулируются сознательно и открыто: они должны восприниматься как нечто само собой разумеющееся и естественное – то есть быть, если пользоваться его терминологией, неосознаваемыми ложными убеждениями (méconnaissance)[207].
Вне всякого сомнения, обретение легитимности остается для богатых русских серьезнейшей проблемой, особенно если учесть, что подавляющее большинство россиян считает процесс накопления богатства в 1990-е годы в высшей степени нелегитимным[208]. Но в текущих политических условиях эта проблема не влечет за собой острых угроз. Хотя в России проводятся парламентские и президентские выборы, вертикальная организация власти означает, что буржуазия, избегая контроля со стороны общества, опекается только Кремлем. Когда того требуют его интересы, Путин может использовать негативное отношение россиян к богатой элите в собственных целях, но в остальное время он укрепляет ее положение, употребляя свою власть для защиты ее притязаний на собственность. Следовательно, чтобы избежать печальной участи бывших олигархов, подобных Березовскому и Ходорковскому, богатым русским необходимо определить, какой именно набор качеств и какой нарратив (помимо их умения ловко переигрывать остальных) позволят им утвердить идею о заслуженности своего богатства в общественном сознании, оставаясь при этом на хорошем счету у Кремля.
Наследие 1990-х
Советская пропаганда утверждала, что при капитализме богатство небольшой горстки людей («акул капитализма») достигается исключительно за счет лишений большинства[209]. Суровая реальность 1990-х годов, в которой торжествовал принцип «Человек человеку волк», подтвердила правоту этой пропагандистской мантры. В отличие от Запада, где буржуазия с начала XIX века активно занималась развитием промышленности, в России капиталистическое накопление 1990-х сопровождалось снижением ВВП, сократившегося с 1990 по 1997 год в два раза. Становление российского капитализма было ознаменовано резким падением уровня жизни простых граждан и самым стремительным в человеческой истории формированием новой богатой элиты[210].
Бывшая журналистка Financial Times, а ныне канадский политик Христя Фриланд на протяжении того десятилетия непосредственно наблюдала, как первые олигархи накапливали свое богатство. По ее словам, «эти шестеро искренне верили в то, что победили в жестокой капиталистической конкуренции 1990-х годов благодаря тому, что они – самые могучие, умные и смелые мужчины не только во всей стране, но и, вероятно, во всем мире». Они считали своими сильными сторонами умение «чуять» открывающиеся возможности, упорство и решимость в достижении целей, а также готовность идти на риски[211]. Как с гордостью сказал Фриланд тогдашний олигарх Михаил Ходорковский: «Мы все рисковали, чтобы добиться того, чего мы добились. Просто не каждый способен так рисковать». В его следующем комментарии скрытая нота самолюбования звучала еще сильнее: «Если человек не олигарх, с ним что-то не так. У всех были одинаковые стартовые условия, каждый мог сделать то же самое, что и мы»[212].
В то время Ходорковский был уверен, что его успех оправдывает все, в том числе презрительное отношение к верховенству закона и простым россиянам. Но после десяти лет тюрьмы он публично признал, что несет значительную долю личной ответственности за сложившуюся в России политическую ситуацию, поскольку в 1990-е годы отдавал приоритет проведению экономических реформ за счет социального благополучия населения[213]. Мало кто из представителей элиты решился на столь резкую самокритику.
Петр Авен является ведущим апологетом либерализма среди российских олигархов. Он также долгое время оставался любимцем западных СМИ – из-за прекрасной коллекции картин и умения вращаться в западном высшем обществе. В беседе со мной он признал, что сам не может служить моральным авторитетом, потому что его имя слишком тесно связано с быстрым обогащением 1990-х
