Русский эксперимент - Зиновьев Александр Александрович
Незадолго до поездки в Москву Писатель участвовал в дискуссии о Сталине. Дискуссию устроило издательство, выпустившее книгу о Сталине бывшего ярого марксиста-ленинца, а ныне столь же ярого антикоммуниста. И в чем только этот перевертыш не обвинял Сталина! Оппонент Писателя превозносил книгу. Писатель сказал в ответ следующее. Вы, дамы и господа, по пути на эту дискуссию видели, очевидно, груды обломков и мусора от разрушенного дома поблизости. Скажите, можете ли вы построить из этих обломков и этого мусора небоскреб? В зале засмеялись. Нет, конечно, продолжил Писатель. Так что же вы предъявляете претензии Сталину за плохо построенное коммунистическое общество в России, глядя на тот период много лет спустя и с позиции благополучного Запада?! Сталин и его соратники пытались строить небоскреб коммунизма из плохого строительного материала, из обломков и мусора, доставшихся от прошлой русской истории. Удивляться надо не тому, что у них что-то не получилось и что они кому-то причинили зло, а тому, что у них многое получилось, несмотря ни на что, и что они принесли благо сотням миллионов людей. Писателю бурно аплодировали. После дискуссии к нему подходили молодые люди (молодые!) и благодарили за то, что он сказал.
Он прошел за Мавзолей, к могиле Сталина. На ней лежали свежие цветы. Он пожалел, что не купил цветы, надо было положить букет к Мавзолею Ленина и на могилу Сталина. Впрочем, он еще успеет это сделать. Покидая Москву, он зайдет сюда еще раз попрощаться с эпохой и со всем плохим и хорошим, что в ней было. С его эпохой!
Он вышел на площадь, которая раньше называлась именем Свердлова. Прошел до площади, которая раньше называлась именем Дзержинского. Памятника Дзержинскому не было — Писатель по телевидению видел, как сносили его под улюлюканье толпы. Сносили как символ террора и вообще некоего коммунистического зла. Карлики контрреволюции неспособны отнестись к великанам революции как к историческому явлению. Они должны унизить, опошлить и очернить их, чтобы самим казаться революционерами и великанами.
То, что произошло после 1985 года в России, называют «второй революцией». Пусть революция! Но какая?! Сравним хотя бы тех, кого свергают с пьедесталов, с теми, кто свергает! Кто были первые? Выходцы из низов, рабочие, профессиональные революционеры, прошедшие тюрьмы, каторгу, ссылку, подполье, изгнание. И как они жили?! В тридцать три года от туберкулеза умирает Свердлов, молодыми от болезней умирают Дзержинский, Куйбышев, Фрунзе и многие другие. Сколько их погибло в тюрьмах, на виселицах, на фронтах Гражданской войны! А вторые? Генеральный Секретарь ЦК КПСС, члены Политбюро и ЦК, министры, генералы, академики и т.п. Ни у кого волос с головы не упал. А по части ограбления народа они в десятки раз превзошли тех, кого в этом демагогически обвиняли. Тот же Дзержинский для страны и для народа принес добра неизмеримо больше, чем все его разоблачители и свергатели вместе взятые. О чем говорит хотя бы один этот штрих?!
Писатель вышел на Старую площадь, где находилось здание, в котором размещался ЦК КПСС. Сразу после провала «путча», 23 августа 1991 года Ельцин, подписал указ о приостановлении деятельности КПСС на территории Российской Федерации. В тот же день Горбачев, считавшийся Генеральным Секретарем ЦК КПСС, дал согласие на то, чтобы опечатать здание ЦК, сложил с себя обязанности Генсека партии и предложил ЦК самораспуститься. Сотрудники аппарата ЦК послушно покинули здание под улюлюканье толпы. Из многих миллионов членов партии ни один не пришел на защиту своего руководящего органа. Величайшая в истории человечества партия позорный образом прекратила существование.
Писатель вдруг подумал, что ведь и его доля вины есть в этом самом трагичном в истории России событии. Он вспомнил, как в самом начале эмиграции он, одержимый манией правдивого описания коммунизма, пытался просвещать западных людей на этот счет. Однажды он сделал доклад на тему о силе и слабости советского общественного устройства. Ему задали вопрос, где в этом устройстве находится самое уязвимое место. Он ответил, что оно находится в аппарате ЦК КПСС и даже в персоне Генерального Секретаря. Достаточно провести на этот пост своего, прозападного человека, как он развалит всю партию, что приведет к распаду всей системы власти и управления, а распад последней приведет к распаду всей страны. Он тогда был уверен, что появление такого человека во главе КПСС исключено, и что его слушатели воспримут его слова как шутку. Через несколько лет он понял, что на Западе нашлись люди, которые отнеслись к его «шутке» серьезно. Конечно, эти люди и сами могли додуматься до этого. Тем не менее его мнение сыграло какую-то роль.
В 1979 году у него была встреча с одним из ведущих западных политиков, на которого книга Писателя произвела очень сильное впечатление. Если аппарат КПСС есть часть государственной власти, если партийные организации не объединяются в целое без аппарата, если марксизм не есть нечто органичное русскому народу, — говорил тот Политик, то почему русские вообще не откажутся от КПСС и от марксизма? Каждый фактор по отдельности, ответил ему Писатель, кажется не необходимым, заменимым другим или вообще излишним. Но не таков весь комплекс факторов в целом. Партийный аппарат, первичные партийные организации, марксизм-ленинизм и идеологический механизм образуют единое целое. Причем это целое бесчисленными нитями попутано со всей системой власти и социальной организацией масс населения. Стоит начать какие-то мало-мальски значительные перемены, как начнется кризис партийного руководства, который перерастет в кризис всей системы государственности. Политик спросил, понимают ли это высшие руководители партии и страны. Писатель сказал, что это — азбука советского руководства, что не может быть, чтобы не понимали. И если что-то в этом направлении и возможно, то это только на уровне диверсии. И вот диверсия огромного масштаба случилась.
Почти все улицы, по которым шел Писатель, были переименованы. Он пережил две оргии переименований, соответствующие двум революциям. Та, первая, вызывала у него протест лишь комическими крайностями. Он воспринимал как нечто вполне естественное переименование Петербурга в Ленинград, Царицына — в Сталинград, Вятки — в Киров и т.д. Насмешки вызывало непомерно большое число городов, улиц, предприятий, организаций и т.п., носивших имена деятелей коммунистического движения, революции, Гражданской войны, а также живых деятелей партии и правительства, канонизированных представителей культуры, героев труда. Одна из первых книг Писателя начиналась с высмеивания этого уродливого явления советской реальности. Но теперешняя оргия переименований не имела ничего общего с исправлением «перегибов» прошлого и восстановлением некоей исторической справедливости. Это был элемент злобной и мстительной контрреволюции. Дело вовсе не в том, что Писателю было жаль старых (советских) наименований — ему их было совсем не жаль, — а в том социально-политическом и идеологическом контексте, в каком это происходило.
К этому присоединился подчеркнуто националистический оттенок оргии переименований. Писатель принадлежал к поколению русских людей, воспитанных в духе интернационализма. Для него любой примитивный и злобный национализм был невыносим. Конечно, в советский период очень многое было названо нерусскими именами. Но его это не унижало и не возмущало. Он хорошо знал качества своих соплеменников, русских. Он видел решение проблемы национальной справедливости не в каких-то социально-политических санкциях в отношении различных народов, а в более активном участии русских в индивидуальном соревновании за успех в той новой, наднациональной человеческой общности, которая стремительно складывалась в русских городах, в Москве в первую очередь, — в Московии.
Вот эта улочка когда-то называлась именем революционера. А как теперь? Нет, лучше не читать этих новых и, вместе с тем, оскорбительно старых названий! Вот тут был Дом пионеров, одно из чудес нового социального строя, когда-то превозносимого во всем мире и за это чудо, а теперь проклинаемого за то же самое чудо, только оклеветанное и разрушенное. Повторится ли когда-нибудь в мире нечто подобное? Вряд ли. Чудеса бывают только один раз.
