Энди Эндрюс - Смотритель судьбы. Ключ к решению «неразрешимых» проблем
– И показывают свою любовь они тоже посредством телесного контакта? – уточнил я.
– Именно так, – кивнул Джонс. – Это не хорошо и не плохо, просто другого наречия они не понимают. А потому, чтобы общение получилось, считай любого, кто изъясняется на наречии телесного контакта, кошкой.
– Как так – кошкой? – удивился я.
– Кошки практически полностью общаются на наречии телесного контакта, – растолковал Джонс, ухмыляясь от уха до уха как Чеширский кот. – Кошке, по сути дела, не так важно, что ты говоришь или делаешь. Она может пойти на зов, может не пойти, все зависит не от слов. Кошке надо, чтобы ее гладили, за ухом чесали, – так она поймет, что ее любят. А как кошка выражает любовь? Трется об тебя спинкой или мордочкой, тычется носом, задевает хвостом. Она как бы говорит «потрогай меня». Вот и люди такие бывают, – совсем как кошки.
– А ведь и верно! – восхищенно воскликнул я. – Потрясающе. Каков же четвертый диалект, он же наречие?
– Четвертое наречие – наречие времени. Для тех, кто изъясняется на нем, любовь измеряется в совместно проведенном времени. Подобным людям неважно, касаешься их или нет, говоришь с ними или нет, делаешь что-то для них или нет. Им важно лишь, проводишь ли с ними время.
– Ну, ты-то не из таких, Энди, – добавил Джонс, – однако у меня к тебе вопрос. Жена никогда не говорила тебе ничего вроде: «Жаль, что мы так мало времени проводим вместе» или «Ты так мало уделяешь мне времени»?
Я неуверенно кивнул. Кажется, я начинал понимать, к чему клонит Джонс.
– Да, вообще-то она так говорит. Между прочим, работаю я на дому, и всегда на подобные претензии думал: «Ну какого черта, что значит – „ты мало бываешь со мной“, я же целый день дома, чего тебе еще? Я тут, под боком, разве я мало уделяю тебе времени?»
– О да, ты весь день тут, под боком, дома, – подтвердил Джонс и назидательно поднял палец: – Но! Сынок, ты дома, однако не с женой. Ты погружен в работу. А жена твоя подразумевает время, которое ты проводишь с ней, посвящаешь ей все свое внимание безраздельно. Улавливаешь разницу? То-то же. Ей требуется твое безраздельное внимание, потому что именно в нем твоя жена измеряет любовь. Только когда вы вместе и ни на что не отвлекаетесь, она получает возможность выразить тебе любовь на своем наречии – наречии времени и внимания. И если ты хочешь, чтобы жена была с тобой счастлива и чувствовала себя нужной и любимой, ты просто обязан научиться ее наречию любви. А именно – будь любезен, научись выкраивать время, когда ты будешь заниматься только ею, ни на что не отвлекаясь. Слушать, как она делится с тобой своими мечтами, заботами и соображениями.
– Скажу откровенно, я чувствую себя идиотом, – что никогда не понимал эти тонкости, – признался я.
– Не надо, – Джонс умиротворяюще махнул рукой, – не казнись и не убивайся. Откуда бы тебе их знать и понимать? Нас же как воспитывают? Приучают к мысли, будто все люди одинаковы, такие же, как мы. А люди-то все разные. Но теперь, когда ты знаешь секрет четырех наречий любви…
– Теперь я смогу принять меры! – я умолк, переваривая услышанное, и вдруг меня осенило: – Послушайте, вы сказали, будто люди, которые понимают язык прикосновений, – они вроде кошек, – я лукаво улыбнулся. – А с каким животным ассоциируются те, кто ценит время и внимание, которое им уделяют? Можете сказать?
Джонс склонил голову набок.
– Могу, сынок, – ответил он. – Тех, кто измеряет любовь во времени и внимании, я всегда уподоблял канарейкам. Канарейке надо, чтобы хозяин был с ней и не отвлекался. Птичка, по сути дела, даже не замечает, кто ее кормит и меняет ей воду. Канарейке неважно, что ей говорят, потому что человеческий язык она не понимает. Физической ласки и вообще касаний ей совершенно не надо. Зато птица счастлива, если ты просто сидишь и слушаешь, как она распевает. А если на канарейку не обращать внимания, она зачахнет. Не от голода и жажды, а от недостатка внимания и любви.
– А кто тогда я, а? – спросил я, пристально глядя в лицо старика.
– Ты, мой милый, – не кто иной, как щенок, – с ласковой и мудрой улыбкой ответил Джонс. – Уверен, что ты чувствуешь себя любимым, когда тебя хвалят и говорят тебе ласковые слова.
– В точку! – расхохотался я. – Но почему именно щенок, а не взрослая собака?
– А ты подумай, поразмысли хорошенько, – посоветовал Джонс. – Вспомни, как ведет себя щенок, если сказать ему «ах ты, хороший пес, умница, молодец!» Он не просто виляет хвостом – он виляет всем телом и улыбается до ушей и повизгивает от счастья. А как лучше всего обучить щенка командам? Конечно, похвалой! Но должен предупредить любого, кто воспитывает щенка или имеет дело с человеком, понимающим любовь как похвалу и доброе слово. Для щенков или для таких людей нет ничего ужаснее и убийственнее, чем резкие слова и осуждающий тон! Когда щенка ругаешь, он прижимает уши и стелется брюхом по земле и поджимает хвост. И люди, для которых любовь измеряется в ласковых словах, не выносят брани и повышенных тонов, сарказма и ледяного голоса.
– Так, так, понял, значит, люди делятся на щенков, канареек и кошек, это уже три вида наречий любви, – я загибал пальцы. – А какое животное соответствует четвертому, – ценителям практических действий? Таким, как Джин, для которой признаться в любви – значит вовремя подстричь куст остролиста у крыльца?
– Джин и такие, как она, – это золотые рыбки, – уверенно отчеканил Джонс.
Я рассмеялся.
– Вот уж она обрадовалась бы, если бы это услышала! – воскликнул я.
– А ты, конечно же, ей обязательно расскажешь! – поддел меня Джонс, блеснув глазами.
– Джонс, – все еще смеясь, ответил я, – да я всем расскажу!
– Что ж, – Джонс философски пожал плечами, – возможно, людям эти знания пригодятся, и не только семейным парам, а всем вообще будет от них польза. Когда знаешь про четыре диалекта-наречия и умеешь определять, кто на каком изъясняется, тебе становится легче общаться с детьми, друзьями, даже коллегами. Да-да, потому что каждый из нас, независимо от возраста, пола, отношений с другими, обязательно принадлежит к одному из четырех типов и изъясняется на каком-то из диалектов. И если бы мы понимали все четыре диалекта и владели ими, мы бы лучше ладили между собой, и мир стал бы прекраснее.
Я подумал минутку-другую, потом вспомнил, что хотел спросить.
– Джонс, скажите, а почему Джин – именно золотая рыбка?
– Как я уже сказал, «золотыми рыбками» я называю тех, кто понимает любовь, выраженную не словом, а делом, и сам выражает ее не словом, а на деле. Эти люди не реагируют на прикосновения и ласку, не замечают их. Не знаю даже, слышат ли они по-настоящему похвалу и нежные слова или пропускают мимо ушей, но, по-моему, похвалы и нежности им ничего не дают. Что касается внимания и времени, которое им уделяешь, «золотые рыбки» даже не замечают, тут ты или нет. Золотой рыбке нужно лишь, чтобы ты кормил ее и чистил ей аквариум. Ах да, и, раз уж ты здесь, поправь камушки вон в том углу аквариума, а то они что-то криво лежат!
Я захлебнулся от смеха.
– Ах, Джонс, как это все точно подмечено!
– Ну, я долго наблюдал, многие годы, и у меня было время отточить формулировки, – скромно заметил он. Нужно просто посмотреть на человеческие отношения свежим взглядом. – Он встал, потянулся и сказал: – Ого, дело уже к вечеру. Думаю, тебе пора домой – провести время с прелестной супругой, не отвлекаясь ни на что другое.
Я поспешно поднялся и уже готов был откланяться, но тут меня остановило одно соображение. Я чувствовал, что в неоплатном долгу перед этим удивительным стариком, а ведь я ничегошеньки о нем не знаю. И все-таки я был уверен, что люблю его, а он – меня.
– Джонс, – начал я, – вы точно уверены, что не хотите поехать ко мне домой и…
– Спасибо! – прервал меня Джонс. – Сынок, я ценю твое предложение, правда же. Но со мной все хорошо. Я не голоден, мне не холодно. Не беспокойся за старика. И вообще у меня уже время поджимает – назначена следующая встреча. Так что беги, дружок, ладно? – он улыбнулся, подхватил свой неизменный потертый чемоданчик и зашагал рядом со мной прочь с пирса.
Уже на парковке, подходя к своей машине, я спросил:
– Мы еще увидимся? Я хочу сказать, пока вы тут, в наших краях.
– Ну конечно же! – воскликнул Джонс. – Я еще нескоро уеду. Посматривай – увидишь меня. – Он провел ладонью по своей футболке и джинсам. – И по наряду сразу меня признаешь!
Глава четвертая
Джонс миновал пляж и углубился в городской парк. Уже через час спустились сумерки, в потемневшем небе заиграли алые и фиолетовые отсветы заката, оттеняя своей красотой симфонию ночных звуков: хор сверчков и лягушек. Джонс даже остановился на мостике в парке, чтобы послушать, как они распевают в болоте. Потом над головой у него что-то мягко прошумело, он посмотрел вверх и увидел, как мимо пролетела сова, отправляясь на ночную охоту. Джонс двинулся дальше, потом замедлил шаг и услышал, как где-то неподалеку плеснула в водоеме крупная рыба – или же скромных размеров аллигатор.
