Сборник - Пифагорейские Золотые стихи с комментарием Гиерокла
Изложив данное учение, перейдем к следующему: из-за незнания нашей сущности возникает зло, и точно так же если мы будем знать ее и питать отвращение к тому, что не свойственно разумной природе, то повсеместно проявится ожидаемое исполнение должного, и это критерий каждой добродетели. Если мы рассмотрим нашу сущность применительно к ее основополагающим принципам, то найдем, что они состоят в исполнении должного, когда мы будем жить, руководствуясь истинным разумом согласно своей сущности. И все, что совершенствует душу и ведет ее к подобающему природе блаженству, поистине есть добродетель и закон философии; то же, что относится лишь к благопристойным манерам, есть рабские ухищрения и превозносимый толпой призрак совершенства, состоящий в том, чтобы всячески стремиться лишь казаться, а не быть добродетельным. Но об этом достаточно.
Из правильных рассуждений вытекает, что не следует вести себя неразумно также и в отношении того, что, как нам кажется, происходит в жизни беспорядочно, но тщательно и не теряя достоинства выяснять причины и переносить это, не упрекая те силы, которые заботятся о нас и которые, воздавая каждому по заслугам, не уравнивают тех, кто прожил жизнь по-разному. Если существует провидение и если наша душа по природе бессмертна, но устремляется по своей воле к добродетели или пороку, как было бы возможно стражам, охраняющим закон справедливости, воздавать разным людям одинаково и уделять каждому не ту участь, которая ему следует, но ту, которую человек, рождаясь, как считается, получает по жребию? Если же говорят, что нет провидения, воздающего каждому по заслугам, и что наша душа смертна, то ясно, что вину за несчастья нужно переложить с тех, кто нами управляет, на нас самих, и поэтому стихи дальше указывают также возможность исцелить страдания. Найдя в самих себе причину этой несообразности, мы благодаря правильному суждению прежде всего облегчим свои несчастья, а затем совершенно избавимся от страданий, направляя душу к благу угодными богам знаниями и истинными наставлениями. Терпеть зло, не понимая причин и не догадываясь, что это происходит заслуженно, свойственно человеку, привыкшему во всем вести себя необдуманно, и именно это стихи здесь запрещают. Неизбежно тот, кто не задумывается об истинных причинах, сетует на высшую сущность, что ее нет совсем или она управляет нами неправильно. Такие взгляды не только приводят к повторению зла, уже бывшего в жизни, но и побуждают душу ко всяческой порочности и лишают ее добровольно избранного служения, скрывая причины наших тягот. Как об этом философствовать, узнай из следующих стихов:
XI. 17–20
Смертным по воле богов могут выпасть на долю
страданья —
Ропот смири на судьбу, каким бы ни был твой жребий,
И утешенье себе постарайся найти, если можешь.
Помни, что честные люди подвержены меньше невзгодам.
Поясним сразу, что страданиями называется здесь то, что сопряжено с тяготами и осложняет наш жизненный путь, например, болезнь, нужда, потеря близких, презрение сограждан. Хотя все это тяжело и с трудом переносится в жизни, однако не является настоящим злом и не может принести вреда душе, если только она сама не захочет из-за несчастий уклониться к злу; и то же самое душа может претерпеть, обладая тем, что почитается за благо, если не распорядится этим достойно, например, здоровьем, богатством или властью. Даже обладая этим можно проявить себя позорно, и можно стяжать добродетель в противоположных условиях. Настоящие же пороки есть добровольно совершаемые прегрешения, которым добродетель чужда по природе. Это несправедливость, невоздержность и все, что противоположно порядочности. Ни про одно из этих качеств нельзя сказать «достойно», например, «достойно обижать», «достойно беспутствовать», как мы говорим о внешнем зле: «достойно переносит болезнь», «достойно терпит нужду», когда человек ведет себя подобающе и сообразуясь с истинным разумом. «Достойно» не относится к проявлениям душевной испорченности, ибо это уклонение и отвращение от истинного разума, не принимаемого во внимание человеческой душой, ослепленной страстью, хотя он начертан в ней и присущ ей по природе. Наличие у людей истинного разума доказывает то, что даже несправедливый человек судит справедливо, когда это его не касается, и невоздержанный – благоразумно, и вообще дурной человек благонамерен в вопросах, в которых он лично не заинтересован. Поэтому дурной человек может обратиться к добродетели, осудив прежнюю порочность. Из этого не следует, что у людей есть и разум, противоположный истинному, и что первоначало пороков существует так же, как и первоначало добродетелей. Наличия истинного разума, как закона в государстве, достаточно, чтобы различать то, что делается согласно с ним и вопреки ему, и чтобы одно принимать, а другое исправлять. Нет необходимости в причине порочности, ни внутренней, ни подающей повод извне для злонамеренных действий. Но совершенно необходимо, чтобы существовала благая причина, и только одна, отделенная от разумных сущностей, какой является бог, или изнутри им присущая и управляющая посредством внутренних побуждений, какой является истинный разум. Так различаются разные виды зла, и стихи говорят, что «по воле богов» людям достается не то зло, которое они сознательно совершают, но случайное зло, которое состоит в том, что не зависит от нас и вытекает из совершенных раньше сознательных проступков, и хотя оно, как мы говорили, мучительно, но под влиянием добродетели становится упорядоченным. Умеренный образ жизни скрашивает нужду, низкое происхождение исправляется благоразумием, и справедливый человек легче переносит смерть детей, ибо он может сказать: «Ребенок умер? Значит, он возвращен назад. Я знал, что родил его смертным» [11] . Также и все остальное, отмеченное красотой добродетели, становится более благопристойным.
Затем стихи вопрошают, что это за воля богов, по которой смертные получают внешние неприятности. Если божественный приговор дает одному богатство, а другому бедность, то такой выбор следовало назвать божественным, но нельзя назвать жребием. Но если ничто не управляет таким распределением, и это происходит как попало и случайно, так что один, как говорят, удачлив, а другой неудачлив, то это следовало назвать жребием, но не божественным жребием. Если управляющий нами бог воздает каждому по заслугам и сам не виновен в том, что мы являемся хорошими или дурными, и если он один имеет власть воздать по законам справедливости, то стихи правильно назвали проявление суда двумя словами «воля богов» («божественные жребии»). Поскольку способность суждения божественна и разумна, стихи называют жребии божественными и наделенными знанием; но поскольку человек, подвергающийся оценке, по собственному побуждению проявляет себя дурным и поэтому заслуживающим таких тягот, стихи добавляют «жребии», ибо богу свойственно карать или вознаграждать человека не предвзято, но всякий раз, как он проявляет себя так или иначе, и причина этого в нас самих. Итак, переплетение нашей свободной воли и его суда образует жребий, так что все это является божественным жребием, божественным приговором за грехи, и таким образом это искусственное сочетание слов одновременно вводит власть бога и свободу и бессмертие души. И все происходит не по воле рока или провидения и не как попало или случайно, и жизнь у нас не всегда устраивается по нашему выбору. И всякий раз, когда мы грешим в том, что зависит от нас, это относится к нашей свободной воле; то же, что следует за грехи по законам справедливости, относится к судьбе, а блага, получаемые нами главным образом от бога, – к провидению; и ни из области сущего, ни из области преходящего ничто не имеет «случайность» своей причиной, если только по воле случая или стечению обстоятельств, изначально определяемых провидением, судьбой или свободной волей, случайность не представляется следствием первопричины. Например, судья хочет покарать убийцу, а не именно этого человека, и он наказывает также и того, кого не хочет наказать, ибо этот человек соответствует обстоятельствам убийства. Приговор судьи направлен именно против убийцы и по акциденции – против некого определенного человека, поскольку именно этот человек взял на себя роль убийцы. Преступник же хотел совершить убийство, но не желал заплатить за это по справедливости, так что главным здесь является намерение убийства, ибо оно вытекает из свободы души, а сопровождается ли это мучениями и оскорблениями – это дело случая. И причина всего этого – закон, который обязывает судью карать нечестных и определяет наказание для убийц. Точно так же следует рассуждать и о власти бога: из сочетания свободной воли человека, направленной к пороку, и свободной воли охраняющих законы судей, всячески стремящихся исправить порок, получается «воля богов», согласно которой тот, кто совершил проступок, заслуживает наказания, причем предпочтение порока имеет причину в свободной воле того, кто делает выбор, а заслуженное наказание – в познаниях охраняющих законы судей, и все это сводит воедино закон, устроивший так, чтобы все, насколько возможно, было благим и ничто бы не было порочным. Закон, происходя изначально от благости бога, не оставляет злодеяния безнаказанными, чтобы сохранение зла не привело к полному невосприятию добра, о котором необходимо напоминает правосудие, вершимое блюстителями законов. Итак, закон, как было сказано, сводит судей и виновных на благо тем и другим и осуществляет таким образом собственную благую цель. Если полезнее воздать по справедливости, чем оставлять проступок безнаказанным, и если правосудие имеет целью исправление слишком большого зла, то ясно, что закон сводит эти два рода для того, чтобы одни приносили пользу, а другие ее получали: судей – блюстителей законов, поставленных над вторым родом, который заблуждается и, преступая закон, бывает судим, отданный судьям, чтобы они воздали ему по заслугам, так чтобы он сохранил воспоминание и представление о законе, причинившем ему страдание. Ведь от чего люди, творя зло, отрекались, того они желают, испытывая страдания. Например, преступник не хочет, чтобы существовал бог, чтобы воздаяние не нависало над ним, как скала над Танталом, но испытавший несправедливость хочет, чтобы существовал бог, чтобы получить вознаграждение за страдания. Поэтому совершившие несправедливость сами должны пострадать от нее и изменить отношение к тому, что раньше делали не задумываясь, опьяненные страстью к стяжанию, если только они будут достойно переносить наказание. Если, упорствуя в своенравии, они обнаружат еще большие пороки, никто из них не извлечет для себя из этого пользы, но они смогут по крайней мере стать поучительным примером для благоразумных и способных понимать причины таких страстей.
