Эрик Лор - Российское гражданство: от империи к Советскому Союзу

Однако новое княжество Московское не принимало участия в великой эпохе формирования империй и интернационализации, пришедшейся на XVI и XVII века и совершенно изменившей природу международного обмена и взаимодействия в странах бассейна Атлантического океана. Фактически, в то время как в Европе люди все чаще пересекали границы, торговали и передвигались с места на место, Россия укрепляла и наращивала контроль над крепостными, все сильнее привязывая людей к местам их проживания и к помещикам[16]. Весь общественный и юридический строй фокусировался на одной цели – привязать крепостных к их хозяевам и деревням. Поездки за пределы деревенских окрестностей стали еще строже регламентироваться: для их осуществления требовались внутренний паспорт, а также разрешение помещика и местных властей[17]. Все более строгий контроль властей над населением и его способностью перемещаться предполагал наличие жестких ограничений на заграничные поездки и продуманных мер предотвращения эмиграции. С другой стороны, начиная с XVII века московские власти довольно упорно стремились к поощрению иммиграции ради царской службы[18]. Все вместе эти стратегии складывались в последовательную общую демографическую политику, которую можно описать просто как политику «Привлекай и удерживай», проводившуюся в отношении практически всех народов. Это – наиболее продолжительная и глубоко укорененная демографическая политика в российской истории, и она гораздо ближе к демографической политике, проводившейся большинством стран Европы в начале Нового времени, чем к автаркии Китая и Японии в XV–XIX веках или к сталинизму XX века.

Граница подданства имеет мало практического или теоретического отношения к политике «Привлекай и удерживай». Государство запрещало эмиграцию и не признавало утрату российского подданства в результате натурализации за границей. Так что, в принципе, беглый крепостной, пойманный или возвращенный в Россию иностранными властями, был бы возвращен его хозяину. Точно так же дворяне и принадлежавшие к привилегированному классу чиновники, покинувшие страну без разрешения, могли по возвращении или в случае поимки быть подвергнуты наказанию. Однако решение по таким вопросам принималось, как правило, не в связи с понятием границы подданства. Внешние границы страны были в высшей степени проницаемы, и контроль над эмиграцией крестьян (или любыми передвижениями внутри страны) гораздо больше был связан с общиной и принципом коллективной ответственности. Все налоги, трудовые повинности и оброки в пользу помещика или государства налагались на общину в целом. Отбытие любого ее члена – в особенности молодых, трудоспособных мужчин, во все века и во всех странах составляющих основную массу эмигрантов, – значительно уменьшало способность общины должным образом выполнить наложенные на нее обязательства.

Государство поощряло укрепление общины как способа контроля за перемещениями населения. Петр Великий ввел первый российский «паспорт» не как документ, свидетельствующий, кто является, а кто не является подданным, но скорее как документ, ограничивающий перемещения крестьянина определенным радиусом вокруг места его проживания[19]. То был не документ, подтверждающий национальную принадлежность или позволяющий путешествовать за рубежом, но скорее инструмент полицейского контроля, позволяющий принудить крестьян оставаться в их деревнях. Система паспортов была реформирована, однако эта их ключевая функция сохранилась и после освобождения крепостных в 1861 году[20].

Российские цари создали хорошо продуманную и довольно эффективную систему принуждения представителей привилегированного класса к царской службе и предотвращения их перехода на службу к соседним государствам. Например, был введен закон, согласно которому собственность любого российского помещика, постоянно проживающего за границей более пяти лет (или трех лет, если речь шла о представителе любого другого сословия), могла быть конфискована и без компенсации передана государству[21].

Начиная с XV и вплоть до конца XVII века происходила весьма напряженная борьба за представителей служилого сословия между Речью Посполитой, Московией и, в меньшей степени, Османской империей[22]. Сама московская система крепостничества возникла как часть попыток царя соблазнить служилых людей оставаться в стране, даровав им неограниченный контроль над населением их поместий и доходы, которые те были в силах из этого населения выжать[23]. Такое заманивание сочеталось с исключительно жесткими ограничениями на ведение дворянами международной торговли. Дворянские роды несли коллективную ответственность за любого их члена, покинувшего службу и страну без позволения[24]. Даже иностранные граждане на московской службе часто получали отказ на просьбу о заграничной поездке и были вынуждены оставлять в Московии членов своей семьи в качестве гарантии своего возвращения[25].

Петр Великий распахнул двери для первых дальних заграничных поездок российских дворян и купцов в целях получения ими образования или ведения торговли – то была часть его стратегии экономической модернизации. Но, хотя число таких путешествий, становившихся ключевым элементом дворянского образования в XVIII веке, стремительно росло, количество россиян, путешествующих за рубеж, оставалось небольшим – в сравнении со значительным ростом числа заграничных путешествий и объемов международной миграции, характерным для Европы того времени. Существовавшая тогда в России система контролирования эмиграции была весьма эффективной, особенно с учетом ее совершенно рудиментарного характера: она практически полностью основывалась на общественном, политическом и административном контроле, а не на охране государственных границ.

Как правило, допетровскую Московию изображают как религиозное, интересующееся лишь собой общество, не испытывающее никаких внешних воздействий, с подозрением относящееся к иностранцам и недоступное для них. Конечно, в определенной степени это обобщение верно. Иностранцы допускались в Московское царство лишь с целью торговли, с недвусмысленного царского разрешения и одобрения. Те, кто въезжал в границы государства (прежде всего, ради торговли или военной службы), носили характерную одежду и проживали в особых «иностранных» слободах под весьма жестким наблюдением и контролем. В 1526 году, в начале серьезной борьбы с предполагаемой ересью, Московия запретила евреям въезд в границы царства, и этот запрет оставался в силе вплоть до конца XVIII века. Точно так же одним из наиболее последовательно повторявшихся постановлений в собрании российских законов был категорический запрет на въезд иезуитов в пределы империи[26].

Тем не менее историки переосмысливают образ автаркической Московии, внезапно открывшейся для иностранного влияния и международного взаимодействия в XVIII веке, с эпохи Петра Великого. С. П. Орленко утверждает, что ограничения, накладываемые на расселение иноземцев, их одежду и т. п., не отражали давних московских традиций, а скорее являлись реакцией на быстрое усиление взаимодействия с Западом в XVII веке. Эти ограничения, уверяет А. С. Мулюкин, противоречили традициям предшествующих веков, когда иностранцам на самом деле предоставляли множество привилегий, чтобы привлечь их заниматься ремеслом и торговлей в Московии[27]. Более того, Орленко находит так много исключений из этих правил, что приходит к выводу: «Ограничения прав выходцев из Западной Европы оставались строгими лишь на бумаге»[28].

В действительности начиная с XVI века иностранцы являлись ключевым фактором модернизации Московского государства. Особенно важна была роль проживавших здесь иностранных наемных офицеров и солдат – во введении пороха и организации «полков нового строя». С 1640–1670-х годов число иностранных офицеров в России составляло от 4000 до 7000 человек[29]. С международной торговли, в большинстве своем осуществлявшейся проживавшими в Московии иностранцами, в XVI веке уплачивалась значительная часть поступавших в казну налогов[30]. Более того, иностранцы играли очень заметную роль в строительстве российских фабрик, разработке рудников, развитии металлургии, создании оружейных заводов и других промышленных объектов[31].

Несмотря на ключевую роль иностранцев в военной и экономической модернизации, Московия держала их на почтительном расстоянии. Орленко утверждает, что церковная иерархия была наиболее влиятельным институтом, настаивавшим на введении ограничений, которые накладывались на иностранцев и были призваны охранять православие от ересей и зарубежных конкурентов. Иностранцы, не исповедовавшие православие, не могли войти в церковь, вступить в брак с православным жителем России и не имели возможности стать частью формальной элиты страны[32].